Бэнкс и сам не понимал, с чего бы глостерским копам рассказывать ей про Марка Хардкасла. Если бы Даг Уилсон их попросил, то они бы согласились, но он этого точно не сделал.
— Что с ним случилось?
— Мне очень жаль, но Марк тоже погиб. Судя по всему, покончил с собой.
Эдвина громко вздохнула и съежилась в кресле.
— Но почему? — печально произнесла она. — Из-за Лоуренса?
— Возможно, из-за него, — признался Бэнкс.
Энни вернулась и кивнула Бэнксу.
— Миссис Сильберт, мы заказали для вас номер в «Бургундии», — доложила она.
— Спасибо, милая, — ответила Эдвина, вытаскивая из сумочки носовой платок. — Вы уж простите меня, — сказала она, промокая глаза. — Реву тут как дурочка. Просто это уже как-то слишком. Неужели и Марка теперь тоже нет?
— Да. Простите. Он вам нравился?
Убрав платок, Эдвина отхлебнула джина и зажгла очередную сигарету.
— Да, очень. Он так хорошо относился к Лоуренсу. У них было совершенно разное детство, но, несмотря на это, оказалось столько общего!
— Например, любовь к театру? — уточнил Бэнкс.
— Мне приятно думать, что Лоуренс полюбил театр благодаря мне. Если бы я не стала торговать тряпками, подалась бы в актрисы. Он целыми часами торчал со мной за кулисами самых разных театров.
— Значит, его тянуло в театр?
— Да, верно. Там-то они с Марком и познакомились. Вы разве этого не знали?
— Мы вообще пока мало что знаем, — признался Бэнкс. — Расскажите, пожалуйста, про их знакомство.
— Перед Рождеством я приехала навестить Лоуренса, и он отвел меня в местный театр. Такое старомодное, но обворожительное местечко.
— Точно, — согласился Бэнкс.
— У них там как раз шла пантомима. Кажется, по «Золушке». В антракте мы спустились в буфет, и там Лоуренс разговорился с Марком. Я сразу заметила, что между ними пробежала искра, и решила оставить их на пять минут одних. Заявила, что мне нужно попудрить носик, и ушла, чтобы они могли спокойно обменяться телефонами. С этого все и началось.
— Вы после этого часто виделись с Марком?
— Да, каждый раз, когда приезжала в гости. Да и они иногда навещали меня в Лонгборо. У нас в Котсуолде так красиво. Жаль, что они так и не смогли провести там лето. — Эдвина вновь достала платок. — Вот ведь старая дура, расчувствовалась. — Шмыгнув носом, она вздернула плечи и выпрямилась. — Знаете, я бы еще выпила.
На этот раз за напитками отправилась Энни.
— Как бы вы описали их отношения? — спросил Бэнкс, когда перед Эдвиной появился полный стакан джина.
— Они были влюблены друг в друга и не сомневались в искренности своих чувств, но осторожничали и не торопились. Вы не забывайте, что Лоуренсу было шестьдесят два, а Марку — сорок шесть. У обоих за плечами был опыт неудачных отношений и болезненных расставаний. Их влекло друг к другу, однако они не собирались ввязываться в новое любовное приключение, предварительно все не взвесив.
— Марк так и не съехал со своей квартиры, — сказал Бэнкс, — несмотря на то, что фактически жил вместе с вашим сыном в Каслвью. Вы об этом?
— Да. Думаю, рано или поздно он переехал бы к Лоуренсу, но пока они оба с этим не спешили. Кроме того, у Лоуренса в Блумсбери была квартирка, в которую он время от времени наезжал, и, наверное, Марку не хотелось от него в этом смысле отставать.
— Он болезненно относился к таким вещам?
— Марк ведь пробился с самого низа, — напомнила Эдвина. — И был очень самолюбив. Мне кажется, материальное благополучие значило для него куда больше, чем для многих других людей. Вещи служили показателями его успеха. Но это не мешало ему быть чудесным, щедрым и добрым человеком.
— Значит, у Лоуренса была еще одна квартира. А если Марк приезжал в Лондон, он мог там остановиться?
— Думаю, да. Почему нет?
— А вы, случайно, не помните адрес этой квартиры?
Эдвина продиктовала адрес дома неподалеку от Рассел-сквер.
— Квартирка крошечная, — добавила она. — Не представляю, чтобы они могли там жить вдвоем. Они бы с ума друг друга свели. Но для одного человека она просто идеальна.
— Они при вас никогда не ссорились? Может, Лоуренс жаловался на что-то? Ругал Марка?
— Нет, ничего подобного, — покачала головой Эдвина. — Они иногда ссорились, конечно, но это со всеми случается. Обычно они отлично ладили и постоянно над чем-то хохотали. — Она помолчала. — А почему вы спрашиваете? Вы что, думаете, что он…
— Мы пока ничего точно не знаем, миссис Сильберт, — быстро вставила Энни. — Никто не знает, что именно произошло, но мы пытаемся это выяснить.
— Но вы же не думаете, что Марк мог… вот так поступить?
— Видите ли, мы не имеем права исключать такую возможность, — осторожно сказал Бэнкс. — Но не более того. Энни верно заметила, пока мы не знаем, как все произошло. Уверены только в том, что вашего сына убили у него дома, а вскоре после этого Марк Хардкасл поехал в Хиндсвелский лес и повесился.
— В лес? Какой кошмар! Ох, бедняжка Марк. Это ведь было их любимое место. Как-то в апреле они даже отвезли туда меня, полюбоваться распустившимися колокольчиками. Такая красота. Какой все-таки ужас… наверное, потому он себя и убил. Не перенес такого горя.
— Да, эта мысль приходила нам в голову. Как вы думаете, что случилось с вашим сыном?
Эдвина замялась, и Бэнкс догадался, что ее озарила какая-то мысль, делиться которой ей пока не хочется.
— Может, к нему залез грабитель? — предположила она. — У них район богатый, есть чем поживиться.
— Мы отрабатываем эту версию. Но главная наша задача — узнать как можно больше о вашем сыне и Марке. Нам ведь почти ничего не известно. Как они жили, где работали, с кем встречались. Надеемся в этом на вашу помощь.
— Сделаю все, что в моих силах, — кивнула Эдвина. — И подпишу любые бумаги, вы только скажите. Но нельзя ли подождать с этим до завтра? Я что-то вдруг устала, ужасно.
— Конечно, спешить нам некуда. — Бэнкс расстроился, но не показал вида. В конце концов, она уже старый человек. На время забыла про свой возраст и заставила забыть о нем и их, но надолго ее не хватило. Бэнкс и сам не прочь был оказаться дома, так что с легкой душой перенес разговор на завтра. Как раз к этому времени Стефан пришлет результаты анализа крови, и они успеют проверить наличие родимого пятна у погибшего, и, быть может, Дереку Ваймену даже удастся припомнить какие-нибудь эпизоды из жизни Марка.
Эдвина поднялась со стула.
— Хотите, я вас отвезу? — предложила Энни. — Мне не трудно, честное слово.
— Все нормально, дорогуша, — мягко сказала Эдвина, тронув Энни за плечо. — И потом, мне еще надо отогнать машину к отелю, так чего тянуть волынку? Дорогу я знаю. Да и сил должно хватить. — Улыбнувшись, она развернулась и ушла.
— Ее за руль-то можно пускать? — спросила Энни.
— Не думаю, — ответил Бэнкс. — Но я бы на твоем месте не стал бы ей мешать. Со слабым характером миллионный бизнес не раскрутишь. Так что сядь и спокойно допей свою колу.
— Наверное, ты прав. В конце концов, она почти не притронулась ко второму стакану.
Энни поежилась, и Бэнкс протянул ей свою куртку. К его удивлению, Энни с радостью накинула ее на плечи. Наверное, из вежливости. Правда, Бэнкс знал, что она реагирует на холод совсем не так, как он сам.
В пабе вовсю хохотали и болтали посетители. За низкой стеной, на городской площади, бродили крошечные человечки — совсем как в любимом фильме Бэнкса «Третий человек», когда Джозеф Коттен и Орсон Уэллс забрались на гигантское колесо обозрения.
— Что думаешь по поводу лондонской квартиры? — спросил Бэнкс.
— Пока не знаю, — ответила Энни. — Наверное, он мог себе ее позволить, да и приезжал туда довольно часто — иначе зачем еще она ему?
— Надо будет ее проверить. Возможно, что именно там Хардкасл переночевал в четверг. Может, остались какие-нибудь улики.
— Да, взглянуть стоит.
— А как тебе мысль Эдвины насчет того, почему Хардкасл не съехал со своей квартиры?
— Здравое зерно тут есть. Правда, сама я склоняюсь к версии проверки отношений, а не соперничества с Лоуренсом. «Раз у него квартира, то и у меня пусть будет квартира. Хотя это и неподъемно».
— Честно говоря, я встречал таких гордецов, — заметил Бэнкс.
— В любом случае ничего необычного в этом нет, — пожала плечами Энни. — Вот у Софии до сих пор тут есть коттедж, несмотря на то что живет она в своем лондонском доме.
— Этот коттедж принадлежит ее родителям, — поправил ее Бэнкс.
— Может, лондонскую квартиру подарила Сильберту мать? — предположила Энни. — Надо будет завтра расспросить ее поподробнее по поводу его финансовых дел. Интересная она дама, правда? Наверняка постоянная гостья твоих подростковых фантазий, наряду с Марианной Фейтфул и Джулией Кристи. Угадала?
— Угадала, — улыбнулся Бэнкс. — Она в свое время была просто красавицей, хоть и чуть постарше остальных. Помню, в свое время читал про нее в газетах и всегда любовался фотографиями. Все-таки в работе разносчика газет есть свои плюсы. Если мне не изменяет память, первую «Виву» она открыла в шестьдесят пятом году, на Портобелло-роуд. Цены не задирала, тем не менее у нее всегда отоваривались самые популярные звезды. Мик Джаггер, Марианна Фейтфул, Пол Маккартни, Джейн Эшер, Джулия Кристи, Терри Стэмп. Она со всеми звездами водила дружбу.
— Надо же. Я и не знала, что они любили сэкономить.
— Дело было не в ценах. Там витал аромат элитарности. Эдвина всегда была в гуще событий, устраивала шумные вечеринки с самыми известными людьми города, отрывалась в модных клубах. Да-да. Представь. И героином баловалась, и романы со звездами крутила. Я даже не знал, что у нее есть сын. Видимо, не хотела привлекать к нему внимание.
Энни зевнула.
— Тебе скучно? Заболтал, да?
— Просто устала.
— Тогда давай по домам. Завтра опять тяжелый день.
— Хорошая мысль, — согласилась Энни, протягивая Бэнксу куртку.
— Слушай, — добавил он, — насчет того разговора… гм… что я не пришел тебе на помощь, когда ты в этом нуждалась…
— Ну да, было такое. Я просто… ох, Алан, давай забудем об этом. Не обращай на меня внимания.
— Просто ты тогда как-то отдалилась. Я не знал, как до тебя достучаться.
— Наверное, ты прав, — сказала Энни и похлопала его по руке. — Я была не в лучшей форме. Ну и хватит об этом. Теперь все позади. Давай забудем обо всем и сконцентрируемся на работе. Хорошо бы поскорее расколоть это дельце.
— Хорошо бы, — кивнул Бэнкс, допивая пиво.
Они дошли до своих машин, припаркованных напротив дома Лоуренса Сильберта, где до сих пор бродили несколько самых выносливых и терпеливых репортеров, попрощались с констеблем Уолтерсом и друг с другом. Бэнкс смотрел, как Энни, забравшись в свою старенькую «астру», уезжает прочь, затем включил двигатель и направился в Гретли. В зеркале заднего вида засверкали вспышками фотоаппараты репортеров.
Бэнксу казалось, что он не был дома месяц, хотя на самом деле прошло два дня. Собственно говоря, и того меньше. Всего одна ночь. Единственная ночь, которую он провел у Софии. Но все равно дом встретил его еще более многозначительной и гнетущей тишиной, чем обычно.
Пройдя в гостиную, он включил лампу под оранжевым абажуром. Проверил телефон: всего одно послание, от Брайана. Сын сообщал, что на пару недель вернулся в Лондон и будет рад видеть отца, если у того найдется свободная минутка. Недавно Брайан со своей подружкой Эмилией, актрисой, переехал в очень маленькую и миленькую квартирку на Тафнелл-Парк-роуд. Бэнкс, навещая в Лондоне Софию, частенько к ним заглядывал. Однажды даже взял с собой к ним на ужин Софию, и они сразу нашли общий язык. В основном потому, что она слушала ту же музыку, что и они. Бэнкс и сам любил многие современные группы, однако почувствовал себя безнадежно старым и полным лопухом. В глубине души он считал, что со времен Хендрикса, Дилана, «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин», «Стоунс» и «Ху» не было создано ничего стоящего.
За окном над протокой Гретли-Бек и долиной расцветал бирюзово-золотой закат. Минуту-другую Бэнкс смотрел на него, наслаждаясь видом, затем задернул занавески и отправился на кухню, налить бокал вина. Бэнкс вдруг понял, что страшно голоден: не ел с самого утра. Те печенюшки на совещании, разумеется, не в счет. В полупустом холодильнике за еду могли сойти лишь открытая пачка карри с козлятиной из местной забегаловки да остатки индийских лепешек, завернутые в фольгу Вот только красное вино, которое пил Бэнкс, никак не подходило к карри. Не говоря уж о том, что он даже не помнил, когда карри появилось в его холодильнике. В конце концов Бэнкс выудил из глубины кусок пожилого чеддера, скрупулезно осмотрел батон хлеба на наличие плесени и, убедившись в его относительной свежести, сделал себе горячий бутерброд с сыром. Прихватив бокал и сэндвич, Бэнкс пошел в гостиную.
Надо бы включить что-нибудь ненавязчивое, но мелодичное, подумал он и, вспомнив о сыне, о его фанатическом увлечении новыми группами, решил поставить диск Керен Анн. Комнату заполнили таинственные звуки песни «Все это ложь» — приглушенный голос Керен Анн, тихие плавные гитарные аккорды. Это было самое оно. Блаженно откинувшись в кресле, Бэнкс водрузил ноги на подлокотник и принялся перебирать в уме все известные ему подробности дела Хардкасла — Сильберта.
На первый взгляд — типичное преступление на почве ревности. Невообразимо жестокое убийство, глубокое раскаяние и следующее за ним самоубийство — все прямо как в учебнике. В «Практике расследования убийств» Геберта Бэнкс вычитал, что для преступлений с гомосексуальной подоплекой характерно большое количество ранений в области горла, груди и живота. Все сходилось — убийца мощным ударом сломал Сильберту гортань, которую Геберт ассоциировал с важным для гомосексуальных пар оральным сексом. Повышенную жестокость он объяснял тем, что оба партнера в таких отношениях являются сексуальными агрессорами. Бэнксу последнее утверждение казалось не совсем корректным. Впрочем, не он же изобрел эту теорию, так что плевать.
Интересно, что Лоуренс Сильберт делал в Амстердаме — городе с пресловутым кварталом красных фонарей, где к любым сексуальным отклонениям относятся весьма снисходительно? Может, Эдвина знала? Бэнксу ее горе показалось вполне искренним, как и шок, вызванный известием, что, возможно, убил Марк.
А поездка Марка в Лондон с этим Вайменом? Не могла ли эта совершенно невинная командировка послужить толчком? И так ли уж там все было невинно? Может, Лоуренс Сильберт узнал о ней и обезумел от ревности? Слово за слово, и обычная ссора переросла в драку, результатом которой явились два трупа. Вполне возможно. Надо будет завтра утром поговорить с Дереком Вайменом, задать несколько вопросов, решил Бэнкс. Несмотря на воскресный день, Бэнкс не собирался отдыхать — раз уж выходной с Софией сорвался, чего уж теперь расслабляться? Надо работать. Ни ему, ни Энни за внеурочную работу не заплатят, но, может, хоть отгулы дадут? Тогда они с Софией могли бы смотаться на пару дней в Рим или Лиссабон. Может, хоть это немного ее утешит.
Стрелки часов показывали половину двенадцатого, и Керен Анн давно уступила сцену Ричарду Хоули, еще одному любимчику Бэнкса. Вот тут-то и раздался телефонный звонок.
Бэнкс поднял трубку параллельного телефона. Звонила София, судя по голосу — немного подшофе.
— Ну, как все прошло? — спросил Бэнкс.
— Отлично! Приготовила тайский ужин, всем очень понравилось. Только что всех проводила. Но посуду мыть не буду — ужасно устала.
— Жаль, что я не рядом и не могу ее, проклятую, помыть, — сказал Бэнкс.
— Мне тоже жаль. В смысле, что тебя рядом нет. Ты там Ричарда Хоули слушаешь?
— Ага.
— Фу. Вот, значит, чем ты занимаешься в мое отсутствие?
София терпеть не могла Ричарда Хоули и называла его не иначе как «шеффилдский молокосос, не умеющий ни петь, ни играть». Бэнкс в отместку окрестил ее последнюю находку — Ноа Леннокса по прозвищу Панда — слабым подобием Брайана Уилсона, да еще и в гнусной дешевой обработке.
— Должны же у человека быть какие-то грешки, — возразил он.
— Но не пристрастие же к Ричарду Хоули!
— Зато перед ним у меня пела Керен Анн.
— Уже лучше.
— И я, кажется, в нее влюбился.
— Мне что, ревновать?
— Не стоит. Правда, сегодня вечером я встречался с Эдвиной Сильберт, — похвастался Бэнкс.
— Эдвиной Сильберт? Из «Вивы»?
— Да, той самой.
— Ого. Ну и как она тебе?
— Очень занятная дама. Обаятельная и, несмотря на возраст, очень красивая.
— То есть мне теперь еще и к ней ревновать?
— Ей, на минуточку, восемьдесят лет, — напомнил Бэнкс.
— Ну да, ты предпочитаешь девушек помоложе, я помню, — хихикнула София. — Как ты умудрился с ней познакомиться?
— Она мать Лоуренса Сильберта, убийство которого мы сейчас расследуем.
— Какой кошмар, — ахнула София. — Бедная женщина. Она, наверное, сама не своя от горя.
— Ну, на какое-то время ей удалось убедить нас, что она ничего, держится. Но вообще-то для нее это страшный удар.
— А как расследование продвигается? — поинтересовалась София.
— Потихоньку. Но кое-какие результаты имеются, — ответил Бэнкс. — Похоже, нам придется ехать в Лондон.
— Когда именно? Я на неделе буду занята.
— Пока не знаю. Я еще не уверен, но, возможно, приеду в Блумсбери, осмотреть квартиру погибшего. При самом неудачном раскладе успеем вместе пообедать. Но ты мне лучше скажи, что там у тебя со следующими выходными? Приедешь?
— Разумеется. Только обещай, что снова меня не кинешь.
— Обещаю. Не забывай, у меня на следующую субботу уже билеты на «Отелло» куплены. Постановка иствейлского Общества любителей театра. — Бэнкс не стал говорить Софии, что убийство напрямую связано с театром; он-то купил билеты задолго до самоубийства Марка Хардкасла. Собственно, он тогда ни о каком Марке Хардкасле вообще не слыхал.
— Любительская постановка «Отелло»! — ахнув, восхитилась София. — Это надо же! Жду не дождусь! А вы, инспектор Бэнкс, знаете, как угодить девушке.
Бэнкс рассмеялся:
— Разумеется, перед спектаклем тебя ждет ужин в самом изысканном ресторане Иствейла.
— Это в пиццерии или закусочной, где делают рыбу с картошкой? — уточнила София.
— Выбор за тобой.
— Ну а потом?
— Хм-м-м. Посмотрим.
— Уверена, мы придумаем, чем заняться. Не забудь захватить наручники.
— Рад, что ты позвонила, — улыбнулся Бэнкс.
— И я тоже, — ответила София. — Мне правда жаль, что тебя нет рядом. Как-то это нечестно — ты там, я тут…
— Знаю, знаю. Ну да ничего. В следующий раз все пройдет как надо. И я даже готов сам приготовить ужин!
— Что, неужели пожаришь яичницу и картошку? — рассмеялась София.
— А с чего ты взяла, что я умею делать яичницу? Или жарить картошку?
— Значит, какое-нибудь экзотическое блюдо?
— Как тебе спагетти болоньезе?
— Я пойду, — сказала София, — а не то упаду тут в безудержном припадке хохота. Или лучше сказать — в припадке безудержного хохота? В общем, я устала. Скучаю по тебе. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Бэнкс, и София, все еще смеясь, положила трубку.
Ричард Хоули умолк. Бэнкс допил вино. Музыку слушать больше не хотелось. Оказывается, он жутко устал. Тихо жужжал музыкальный центр. В дымоходе завывал ветер. Бэнкс почувствовал себя несчастным и одиноким — куда сильнее, чем до разговора с Софией. Но с телефоном так всегда — сближает людей на несколько минут, только чтобы потом стало еще гаже. Бэнкс не успел сказать Софии, что тоже по ней скучает, и теперь об этом жалел. Ну да ладно. Уже слишком поздно, подумал он и, отставив бокал, отправился в постель.