Кроме того, в отличие от других дискриминируемых групп, среди членов рабочего класса очень мало тех, кто отстаивает его ценности и образ жизни в обществе. Мы не можем полагаться на успешных представителей этой прослойки, потому что они очень часто скрываются под маской людей среднего класса, просто чтобы выжить. Во многих областях для представителей рабочего класса вообще нет ролевых моделей, с которых можно взять пример. И более того, многие из достигших успеха представителей рабочего класса отделяют себя, географически и психологически, от среды, в которой выросли. Успешные женщины и темнокожие мужчины не обязательно озабочены вопросами пола и расы, но они не в состоянии дистанцировать себя от других женщин и темнокожих мужчин, потому что тот факт, что они женщины или темнокожие мужчины, не спрячешь, тогда как принадлежность к социальному классу вполне можно скрыть.

Не приемля профессиональных стереотипов и находясь между социальными классами, я предвижу все проблемы и суровое осуждение, которые влечет за собой восстание против устоявшейся системы. Такой бунт может вызвать на начальном этапе трудности и сомнения, даже если в долгосрочной перспективе личные и социальные страдания должны минимизироваться. Но понимание нарратива и способов, какими он может помочь и навредить нам, — это первый шаг на пути к тому, чтобы сделать выбор, который поможет нам лучше соответствовать своей сущности. Будьте настороже, отслеживайте, когда нарративы могут навредить или помочь, и будьте терпимее к тем, кто не отвечает предъявляемым требованиям. Такая терпимость в долгосрочной перспективе — безусловное благо для нас всех.

Основное внимание в книге уделяется влиянию нарратива на счастье отдельного человека — ваше индивидуальное счастье, но я призываю вас не закрывать глаза на то, как он сказывается на окружающих. У каждого из нас есть свои «шляпы мышления» согласно системе Эдварда де Боно. Когда мы играем роль партнера, друга, родителя, начальника или политика, мы редко принимаем решения, которые отражаются только на нашем собственном счастье. Каким бы ни было наше место в социальной иерархии, помогать людям и воздерживаться от осуждения принимаемых ими решений — это хорошая практика. Также вы можете меньше беспокоиться о том, что думают о вашей жизни другие, и, возможно, они действительно станут меньше вас осуждать.

Какой от этого вред?

Я считаю, что влияние любого социального нарратива должно оцениваться по тому, какие чувства он заставляет испытывать. Быть успешным — это замечательно звучит, но на деле может оказаться далеко не столь замечательным. А если это не столь хорошо, оно и не должно звучать и восприниматься как нечто безусловно хорошее. Каждый из нас должен обращать внимание на реалии собственного опыта, потому что наличие прекрасной в теории работы не компенсирует того, что в действительности вы несчастны. В стремлении быть счастливыми и не причинять вреда другим нам надо исходить из своего опыта (который изменяется со временем), а не ориентироваться на ярлыки (отец, профессор, бодибилдер и так далее), загоняющие нас в жесткие рамки.

Для того чтобы определить, насколько полезны те или иные действия или обстоятельства, необходимы стандарты. Я полагаю, что множество социальных повествований, обсуждаемых в этой книге, должно заменить одно главное и всеобъемлющее — реальный опыт реальных людей, проживающих свою жизнь. Такой подход должен иметь преимущество перед массой историй, которые приносят очень мало пользы. Основываясь на реальном людском опыте, мы избежим соблазна загнать всех в рамки одного нарратива по типу одежды «универсального размера», подходящей всем без исключения.

Возможно, если бы не давление общества, вы с вашим партнером могли бы быть счастливее, договорившись, что не будете придерживаться моногамных отношений. Вы также могли бы предпочесть одиночество или выбрать целибат. А может, вы решили бы, что брак, моногамия и дети — это именно то, что вам надо. Мне абсолютно все равно, как вы живете, пока вы счастливы сами и не делаете людей вокруг несчастными без необходимости. Фокусировка на реальном опыте, а не нарративе позволяет существовать рядом многим способам проживать жизнь, включая (но не ограничиваясь ими) и те, что берут за основу как раз нарратив. И хотя многие мои аргументы не имеют конкретной национальной привязки, я буду обращаться к опыту граждан Великобритании и США.

Я стану писать о том, как люди себя чувствуют, в тех случаях, когда буду располагать соответствующими данными. Но такой информации мало, поэтому иногда я вынужден буду опираться на гораздо более доступные исследования, посвященные удовлетворенности жизнью. Однако я сам отношусь к подобным исследованиям критически, потому что степень моей удовлетворенности жизнью зависит от того, что ждет от меня общество: например, есть ли у меня работа, хорошая ли это работа и так далее [Dolan, P. and Kudrna, L. (2016), Sentimental hedonism: pleasure, purpose, and public policy. In Joar Vittersø, ed., Handbook of Eudaimonic Well-Being. Switzerland: Springer International Publishing, 437–52.]. Это означает, что, если мы найдем в результатах исследований доводы в пользу общепринятых стереотипов, касающихся удовлетворенности жизнью, мы не сможем быть уверены, что эти исследования соотносятся с реальным счастьем. Но если окажется, что исследования относительно удовлетворенности жизнью не поддерживают социальный нарратив (например, обнаружится, что замужние женщины удовлетворены жизнью не больше одиноких), то, скорее всего, тут точно есть конфликт между нарративом и реальным счастьем. Особенно если все было сделано как полагается, а счастье так и не наступило.

В большинстве случаев имеющиеся данные не позволяют мне сказать с какой-либо степенью уверенности, как выглядел бы мир, не будь в нем социальных историй. И если выяснится, что счастье и брак, скажем, взаимосвязаны, то мы весьма редко знаем, по какой причине. Обосновано ли это каким-то фактором, о котором у нас нет информации, например особенностями личности? Но моя задача в данном случае — начать диалог на предмет того, что могут дать нам результаты исследований, нежели предоставить определенный ответ. Кроме того, если бы решения в жизни принимались только на основании стопроцентных доказательств, сделать удалось бы немного.

Книга «Счастливы когда-нибудь» фокусирует внимание на случаях, когда социальные нарративы вредят нам. Я считаю, что, принимая решения, которые будут влиять на других людей, надо стремиться к минимизации их страданий. Такой подход часто называют утилитарным, и он направлен на достижение «наибольшего счастья для наибольшего количества людей» [Gamst, F. C. (1991), Foundations of social theory. Anthropology of Work Review, 12 (3), 19–25.]. Для целей данной книги я видоизменил приведенную формулировку английского философа Иеремии Бентама следующим образом: «наименьшее страдание для наименьшего количества людей». Такой подход получил название «негативный утилитаризм» [Walker, A. D. M. (1974), Negative utilitarianism. Mind, 83 (331), 424–8.]. Это позволяет мне придавать наибольшее значение задаче уменьшения страданий. Ведь, скажем, облегчение страданий на £100 будет очень существенным благом для наименее обеспеченных лиц. Мы также можем облегчить страдания путем снижения неравенства, если люди считают его несправедливым. (Большинство из нас считают несправедливым, что генеральный директор компании зарабатывает в несколько раз больше санитара в больнице, но на самом деле он зарабатывает в несколько сотен раз больше, и вот это действительно несправедливо.)

В принципе, в социальном нарративе как таковом нет ничего хорошего или плохого — о нем можно судить лишь в контексте, по затратам и выгоде. Поэтому я занимаю консеквенциальную позицию в противовес деонтологической [Darwall, S. (2007), Consequentialism. Malden, Mass.: Blackwell.]. Консеквенциальный взгляд на кражу состоит в том, что она плоха лишь тогда, когда приносит больше горя, чем счастья. А согласно деонтологической точке зрения воровство — это всегда плохо, потому что моральная ценность заключается в определенных правилах поведения. Деонтологическая перспектива обычно не учитывает важности контекста. Но я утверждаю, что кража с целью накормить своего голодного ребенка морально оправданна.

В наивысшей форме консеквенциализма равное страдание каждого индивидуума весит одинаково [Scanlon, T. M. (2003), Rights, Goals, and Fairness. Cambridge: Cambridge University Press.]. Это означает, что я должен одинаково относиться к моим собственным страданиям, страданиям моей семьи и друзей и к страданиям посторонних людей. Но такая форма консеквенциализма вступает в противоречие со здравым смыслом и, возможно, с эволюционными преимуществами. Мне кажется морально оправданным, что страдания моей семьи должны волновать меня больше, чем вашей, точно так же как вас больше должны волновать страдания именно ваших близких. Таким образом, мы сталкиваемся с необходимостью выработать правила, чтобы определить, какие решения и последствия относительны (допускают пристрастность), а какие требуют полной беспристрастности.

От меня как от отца ожидается, что я буду отдавать предпочтение своим детям перед вашими. Я могу купить своей дочери пару лучших туфель для боулдеринга или своему сыну — дорогую ракетку для сквоша, чтобы они с большей вероятностью преуспели в выбранных ими видах спорта. Ваши дети могут быть разочарованы моими поступками, но я не почувствую необходимости покупать им все то же самое. Но если я тренер по боулдерингу или команды по сквошу и получил пожертвования на новый комплект снаряжения, то что тогда? Будет несправедливо отдать комплект снаряжения моим детям за счет ваших. Тот факт, что в одном случае деньги мои, а в другом — нет, конечно, создает разницу, но важна и моя позиция как пристрастного родителя или же беспристрастного тренера.