Глава 4

В субботу вечером они сидят за столиком ресторана. Времени хватит, чтобы поесть, расслабиться и отвезти Саймона домой до комендантского часа. Замечательно видеть рядом Молли и Бейли, Бена в детском креслице и Саймона в твиде, сидящего с краю скамьи, Марк должен быть с минуты на минуту. В соседней кабинке мужчина и женщина поглощают еду в покорном молчании, если не считать звона столовых приборов, женщина с отстраненным и разочарованным видом разглядывает содержимое своей тарелки, не переставая есть. Саймон громко сморкается в носовой платок, и Бейли, скорчив гримасу, отворачивается к Молли. Айлиш тянется к сумочке за телефоном, взгляд падает на пустой стул. Она говорит себе, что это неправда, что в каком-то смысле Ларри здесь с ними, он не мог забыть, что сегодня у Марка день рождения. Она видит, как он сидит в тюремной камере, сложив на коленях руки, пытаясь мысленно проникнуть в ее мысли, желая, чтобы ее жизнь шла своим чередом, желая ей быть сильной. Айлиш откидывается назад, прислоняясь к складкам кожзаменителя, разглядывая детей и говоря Ларри, наша помощь нужна Молли — Молли, которая теперь не встает с постели раньше полудня и не ест целыми днями. Ты наблюдаешь, как она ковыряет кожу вокруг ногтей, как из девочки спортивного сложения превращается в худышку, как все внешнее прячется внутрь и тень гложет ее душу. Саймон ворчит над меню, Молли не знает, чего ей хочется. Подходит официантка, на ходу вынимая из-за уха карандаш, кольца в ушах качаются, словно ухмыляясь. Мы подождем моего сына, говорит Айлиш, а пока закажем напитки. Мысленно она видит, как Марк подъедет на велосипеде, пристегнет его цепью к перилам, замнется, в глубине души желая оказаться где-нибудь в другом месте. Официантка возвращается, Айлиш снова пытается дозвониться, пока Саймон пожирает девушку глазами, Айлиш пытается улыбаться, делая заказ, лысый мужчина всматривается в витрину ресторана, заходит, окидывает взглядом почти пустой зал и снова выходит. Приносят еду, и Саймон с Бейли жадно набрасываются на пасту. Они поглощают пищу, словно хищники, губы и зубы в крови, они думают о телесных потребностях, о тех, что ближе всего к природе, еда, секс, насилие — разгул и освобождение. Мороженое в вазочках успевает растаять, когда в дверях появляется Марк, промокший и потрепанный ветром. Не говоря ни слова, Айлиш встает, давая ему проход. Не она, а Молли поддевает его колким замечанием, но Марк не собирается оправдываться и тянется за чесночным хлебом. У тебя руки посинели, говорит Айлиш, зажимая его ладонь между своими. Официантка приносит Марку тарелку пасты, Айлиш наблюдает за сыном, как будто хочет впитать его строгость, спокойное достоинство, с которым он держится, внутренний свет его разума, изящные мужские кисти рук. Она хочет стать одним с его кровью, смягчить ожесточенное сердце, согреть взгляд, смотрящий на мир все с бо́льшим холодом, она видит, как Марк примеривает непроницаемую отцовскую маску. Пара из соседней кабинки идет к двери, одевается, мужчина высовывается наружу, со страхом глядя в небо. Айлиш смотрит в лица сидящих за столом, просит всех наклониться и понижает голос. У меня есть новость, которая касается вас всех, вчера мы обсудили это с Марком, я решила отправить его в школу-интернат за границу, я не могу допустить, чтобы происходящее повлияло на его учебу, он слишком молод, чтобы служить. Лицо Молли начинает сморщиваться, Саймон скатывает в шарик салфетку. Это будет нашим секретом, о котором нельзя говорить никому за пределами семьи, ты меня слышишь, Бейли? Айлиш наблюдает, как Марк крутит в руках пустой стакан, кладет нож и вилку, качает головой. Я передумал, говорит он, я не хочу никуда уезжать, у меня есть право отказаться, пойти под трибунал, я такой не один, а если я перейду границу, обратного пути не будет, меня наверняка арестуют… Молли закрывает лицо руками, Бейли начинает ковыряться в столе ножом. Айлиш забирает у него нож и кладет перед собой. Но, Марк, мы же вчера обо всем договорились, я все еще твоя мать, и с этого момента ты будешь делать то, что я скажу, до тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать, а потом поступай как хочешь. Лицо Марка мрачнеет, он убирает руки со стола и качает головой. А может быть, я принадлежу государству, а не тебе? И я не должен никуда уезжать, если я этого не хочу. И тогда Саймон опускает кулак на стол и наклоняется к внуку. Есть одна стихотворная строчка, которую тебе не помешало бы намотать на ус, говорит он, звучит она примерно так: если хочешь умереть, тебе придется за это заплатить [Из стихотворения «Харон» ирландского поэта Луиса Макниса (1907–1963).]. Марк усмехается. Что ты имеешь в виду, мам, о чем он говорит? Не отрывая глаз от Марка, Саймон откидывается назад. Это значит, сынок, что, если хочешь остаться здесь, поразмысли, чем это для тебя обернется. Марк поворачивается к матери, и ему снова десять, и на лице застыла недовольная мальчишеская гримаса. Мам, почему он со мной так разговаривает? Айлиш смотрит на отца, затем переводит взгляд на улицу, думая о том, что происходит снаружи, постепенно выходя из-под контроля, ускоряясь, набирая силу. Наблюдая сейчас за ними, ощущая, как момент ускользает, она знает, что когда-нибудь вспомнит всех такими, как сейчас, своих детей, сидящих за столом, чувствует, как колесо хаоса делает оборот. Вот вас шестеро, а вот уже пятеро, а вот и четверо. Дверь на кухню распахивается, официантка пятится, разворачивается, в руках у нее праздничный торт, пока она пересекает зал, заставляя их себе подпевать, свечи еле колышутся. Марк отводит глаза.

Какая-то другая версия Айлиш садится в машину и едет, почти не замечая дороги, чувствуя беспокойство сына, который не отрывается от экрана телефона. Теперь она видит этот разлом между тем, как должно быть и как есть, и она уже больше не та, кем была, кем должна быть. Марк стал другим сыном, она — другой матерью, их истинные сущности пребывают где-то в другом месте: Марк катит на футбол и скоро позвонит ей, скажет, что ужинает у подружки, Айлиш сидит за ноутбуком, читая отчет о клиническом исследовании. Ларри кричит, чтобы ему принесли тапки. Айлиш не замечает, что движение замедляется, пока оно не останавливается, ей приходится сильно нажать на тормоз, и Марк сердито на нее смотрит, но она его игнорирует, наблюдая за красным светом светофора, за платанами вдоль длинной аллеи, каждое дерево держится особняком, но их призрачные сущности нависают над дорогой в замысловатом сплетенном молчании. Зажигается зеленый, и она смотрит на сына, и они снова встречаются, возвращаются друг к другу, взгляд Марка смягчается, затем он снова сжимает губы и опускает глаза в телефон. У Кэрол Секстон большой дом из красного кирпича на две квартиры, «БМВ» Джима припаркован рядом с компактной «тойотой» Кэрол, и на миг Айлиш представляет, будто оба ждут их дома. Марк наклоняется к машине Кэрол и проводит рукой по боку, по которому словно процарапали железным когтем, а Айлиш звонит в дверь. Она думает о том, как это выглядит со стороны: воскресный дружеский визит, ничего предосудительного, и все-таки развернись лицом к двери, говорит она Марку, лучше перестраховаться, чем потом кусать локти. Страх имеет свойство притягивать то, чего ты боишься, разве не знал? Они уже шагают обратно к машине, когда открывается дверь. Кэрол стоит в халате, окутанная тенью и сном, и вид у нее словно у осторожного, удивленного зверька. Она бросает быстрый взгляд направо, потом налево и машет им рукой, чтобы входили. По темному коридору они проходят в кухню горчичного цвета, где пахнет смесью специй и корицей. Кэрол вытирает стол полотенцем. Открывает крышку контейнера для выпечки и показывает содержимое Марку. Утром я испекла для тебя мокрый фруктовый кекс, он еще не успел остыть. Марк колеблется, бросает взгляд на мать. А разве кекс бывает мокрым, спрашивает он. Айлиш стоит у окна, глядя на пожелтевшую траву и перезимовавшие растения, на проблеск синевы в зарослях, на сторожку в углу сада, которую не мешало бы покрасить. Все это нереально, думает она, ни эта кухня, ни эта сторожка, сейчас она отворит заднюю дверь, и на нее навалится слепая сонная тьма, она проснется, перевернется на другой бок и обнаружит рядом Ларри. Кэрол смотрит на нее так, словно ждет ответа на вопрос. Извини, говорит Айлиш, я не расслышала. Кэрол проводит длинным ножом по кексу. Она спросила, не хочешь ли ты чего-нибудь, говорит Марк. Не знаю, отвечает Айлиш, может быть, тоненький ломтик. Они пьют кофе, едят кекс, и Кэрол интересуется новым адвокатом. Айлиш заламывает руки, затем вонзает ноготь большого пальца в кожу. Энн Девлин, я так на нее надеялась, но от нее давно ничего не слышно, сказала, позвонит, когда будут новости, на нее страшно давят, заставляя отказаться от дела, звонят среди ночи. Они измотают ее, говорит Кэрол, выжмут все соки, а если не поможет, арестуют, простите, что нагнетаю, но это правда. Она встает, открывает дверцу шкафчика, достает ключ и сжимает в ладони. Держи, говорит она Марку. Тебя не должны заметить, можешь заходить через переулок, там есть красная дверь, я ее не запираю, тебе не кажется, что нас заставляют вести себя так, словно мы преступники? Погладив ключ, Марк переводит глаза на мать. Могу я спуститься и взглянуть? Не сейчас, говорит Кэрол, ты должен приходить и уходить, когда стемнеет, окна я занавесила, так что соседи ничего не увидят. Айлиш украдкой бросает взгляд на фотокарточку Джима Секстона, которая стоит на микроволновке, — ширококостный крепкий мужчина в зеленой форме для регби оглядывает квартиру. Вечером Марк приедет на велосипеде до наступления комендантского часа, что еще ему может пригодиться, тепло ли там, мне все кажется, будто я что-то упустила. Кэрол поднимает нож. Еще кекса, с улыбкой спрашивает она Марка. Я принесу ужин, когда стемнеет, и чего-нибудь на завтрак, просто скажи, чего тебе хочется, у тебя там микроволновка, чайник, обогреватель, я поговорила с братом, он приедет недели через две, завернет тебя в одеяло и положит в углу фургона, он говорит, они никогда не проверяют фургон на границе. Айлиш просит ножницы, достает из сумочки два дешевых предоплаченных телефона, вскрывает упаковки, переписывает номера и протягивает один Марку. Теперь мы будем разговаривать только по этим телефонам, старым ты больше пользоваться не должен, вечером я у тебя его заберу. Марк смотрит на новый телефон, качает головой и отодвигает его от себя. А как же Сэм, как мне общаться с Сэм, ты же не думаешь, что я просто исчезну, не сказав ей ни слова? Позволь мне самой с ней поговорить, а когда переберешься через границу, ты ей позвонишь. Марк прикусывает нижнюю губу, обнажая резцы, один из которых короче другого, смотрит в пол. Мне это не нравится, говорит он, слишком быстро все завертелось, до отъезда я должен поговорить с Сэм. Что ты задумал, просто поболтаешь с ней по телефону и всех нас арестуют? Айлиш со вздохом опускает глаза на свои руки, разглядывая морщинки на костяшках, Кэрол на стуле, ее длинные ноги в домашних тапочках, осунувшееся лицо, пытается проникнуть внутрь чужого горя, сравнить со своим. Айлиш снова поворачивается к Марку, думая, сколько еще предстоит утрат, придется потерять не только мужа, но и сына, одно горе будет следовать за другим, и от этого еще горше, она видит Марка словно застывшим во времени, его образ впечатывается в память, тем временем сын подходит к столу и отрезает себе третий кусок кекса.