За пятнадцать минут до обеда ее неожиданно вызывают в отдел кадров на совещание, сообщение появляется на экране, когда она говорит по телефону. Она окидывает взглядом офис, в конференц-зале горит свет, жалюзи опущены, Пола Фелснера нет в кабинете. Не закончив разговор, она кладет трубку, берет кружку и идет на кухню, наблюдая, как коллеги рассеянно смотрят в экраны, думает о внезапной череде новых назначений, о партийных функционерах, внедренных в фирму, о том, что режим усилил хватку. Смотрит, как кофеварка наполняет кружку, затем ставит ее в раковину. Она заставит их подождать еще несколько минут. Айлиш возвращается к столу, достает из сумки телефон для связи с Марком, отправляет сообщение, вот уже несколько дней она не может ему дозвониться, телефон выключен, а на сообщения он не отвечает. Невидимая рука поднимает жалюзи в конференц-зале, на ее столе начинает звонить телефон. Она представляет, как забирает пальто и молча уходит, звонит адвокату, но адвокат ей пока без нужды, затем, как заведенная игрушка, шагает в сторону конференц-зала. За овальным столом рядом с безымянной брюнеткой из отдела кадров сидит Пол Фелснер, она заходит, подвигает к себе стул, взглядом упирается в неуверенную улыбку брюнетки, затем Пол Фелснер говорит, спасибо, Айлиш, что пришли. Она не намерена смотреть ему в глаза, вместо этого разглядывает узкий рот, кривые зубы в нижней челюсти, маленькие ручки на столе рядом с документом, который сделает ее свободной. На краткий миг она упивается своим страданием, глядя в окно, приглушенный искусственный свет мешается с одолженным наружным, чувство нереальности происходящего преследует ее, когда она опускает глаза на свои руки, Айлиш и грустно, и досадно, и хочется смеяться над тем, что девять лет ее жизни должны закончиться так. И тогда она оглядывает брюнетку с головы до пят, улыбается и спрашивает, вам подсказать, с чего начать? Смотрит в глаза Полу Фелснеру и вместо лица видит дыру.

В зеркале отражается темная комната. В нем застыло ее лицо, как будто сейчас ночь, а не день, шторы задернуты, малыш спит в кроватке, Бейли кричит в саду. Айлиш смотрится в зеркало и не узнает себя, руки тянутся к прошлому, запертому в ящике стола, золотому обручальному кольцу матери, помолвочному кольцу с бриллиантом грушевидной огранки. Она взвешивает оба кольца на ладони в поисках образа, задержавшегося в ускользающей памяти, перед ней проступает лицо Айне, затем исчезает, подобно призраку. Боль, которую она испытала, когда сестра отказалась взять одно из колец после смерти матери. Айлиш закрывает глаза, желая увидеть прошлое в движении, но движутся только чувства, и она ощущает насмешливый материнский взгляд, слышит горькую фразу, однажды сорвавшуюся с ее уст, твой отец не рожден жить холостяком. Айлиш опускает глаза на кольца, подсчитывая их цену, рука проводит по другим предметам на кровати, вазе из свинцового стекла, юбилейному серебряному подносу овальной формы, принадлежавшему бабушке, ее собственной крестильной ложке. Каждый предмет вызывает мгновенный всплеск чувств, и, хотя в этих вещах нет ничего особенного и Айлиш легко с ними расстанется, это ведь настоящие семейные реликвии, украшения, живущие в темных ящиках. В дверях появляется Молли. Не злись, пожалуйста, но вчера ночью я получила от Марка сообщение. Когда Айлиш отводит глаза от двери, ее глаза в зеркале сверкают. Я же сказала, чтобы ты не злилась. Ради всего святого, Молли, что он написал? Он отправил сообщение в десять минут второго, написал, что у него все хорошо, чтобы я не волновалась и что он делает это ради папы. Айлиш смотрит в угол комнаты, словно видит сына в каком-то беззвучном пространстве, поворачивается к Молли, которая садится на кровать, поглаживая вазу. Ты сказала Бейли про работу? Не уверена, что сейчас ему нужно знать. Почему бы тебе не попросить денег у Айне? Молли, разве я тебе не говорила, все скоро наладится. А у нас будет баранина на Пасху? Да, у нас будет баранина, хотя я не понимаю, почему мы до сих пор празднуем Пасху. Она ловит себя на том, что смотрит в зеркало на противоположной стене комнаты и видит мать, которая в ответ смотрит на нее, зеркало тоже когда-то принадлежало ее матери, и Джин тоже видела в нем свою мать, а ее мать видела свою. Голова кружится над пропастью времени, но, когда Айлиш открывает глаза, зеркало продолжает твердить свою правду, что нет времени, кроме сейчас. Она надевает на палец помолвочное кольцо матери и отдергивает шторы, впуская внутрь пасмурный день.

Энн Девлин шагает по улице в манере человека, привыкшего все время двигаться, кулаки слегка сжаты, взгляд устремлен вдаль, и Айлиш ждет, пока она пройдет мимо. Адвокат пересекает О’Коннелл-стрит-бридж, стройная женщина в темном костюме, рыжеватые локоны стянуты на затылке, проходит насквозь магазин одежды, выходя на Принс-стрит, затем ныряет в торговый пассаж, выводящий ее на Генри-стрит, где она ждет, пока Айлиш с ней поравняется. Множество магазинов закрыто ставнями, и все же покупателей довольно много, открыт спортивный магазин, аромат итальянского мороженого создает очередь. Пропал мой помощник, говорит Энн Девлин, с тех пор как он ушел домой в прошлую пятницу, от него ни слуху ни духу, ГСНБ окружена стеной молчания, он был одинок, и теперь на мне остались его родители, мой муж и дети перепуганы, — внезапно между ними вклинивается наркоманка в спортивном костюме и что-то кричит в телефон, — Айлиш бросает взгляд на расстроенное лицо Энн Девлин, затравленный взгляд прикован к Медузе. Я думаю, мне ничего не угрожает, я мелькаю в международных новостях, пишу для иностранной прессы, но когда-нибудь придут и за мной, коллеги попросили, чтобы я взяла отпуск, муж говорит, чтобы я отступилась, какая от меня польза, если я исчезну только для того, чтобы угодить туда, куда уже угодили все мои клиенты. Она сжимает запястье Айлиш. Мне очень жаль, но у меня нет для вас новостей, разумеется, я не намерена прекращать, я провела обширное расследование, у меня есть свои каналы, но никто до сих пор не ответил мне, где находится Ларри, я просто не знаю, что вам сказать, нужно надеяться, что он все еще в предварительном заключении, нам остается только надежда. Запястье Айлиш снова сжимают и отпускают. Это бездонное ощущение внутри тела, как будто земля ушла из-под ног, Айлиш наблюдает за бесконечным потоком гуляющих, спрашивая себя, скольких еще заставили исчезнуть? Мне кажется, Айлиш, будто под ногами разверзается черная дыра, нас уже не спасти и, даже когда режим рухнет, дыра будет шириться и поглотит страну на десятилетия вперед. Айлиш идет к машине, слушая женский голос, наблюдая за фальшивыми улицами, дыхание перехватывает, она напугана и одинока и не сразу вспоминает, где оставила машину, кажется, недалеко от Центра правовых исследований, и, уже приближаясь к «турану», чувствует недоброе, шины проколоты, одна из фар разбита, боковое зеркало валяется на земле.

Бейли хватает пульт, выключает телевизор, швыряет пульт через всю комнату, пульт ударяется о подлокотник кресла и падает на пол. Сообщая новость, что она продала машину, Айлиш пыталась улыбаться, и улыбка до сих пор не сошла с ее лица. И как нам теперь жить, как мы будем добираться до школы? Послушай, цены на бензин взлетели до небес, мы просто не можем позволить себе автомобиль, будешь ездить в школу на автобусе, как все, проживем как-нибудь. Бейли разворачивается к ней с бешеной гримасой, Айлиш, сама того не сознавая, отвечает ему недобрым взглядом, его кулаки сжаты, словно он хочет ее ударить. Ты выставила нас дураками, говорит Бейли, и что мне теперь говорить друзьям? Молли встает с кресла и нависает над братом. А ну закрой рот, говорит она, это всего лишь дурацкая машина, мама ни в чем не виновата, ты не понимаешь, что происходит? Айлиш ищет что-то, сама не знает что, молча стоит, словно застигнутая врасплох пустотой, берет со стола журнал, снова кладет на место. Куда ты дела мою авторучку, грозно вопрошает она у Молли, сколько раз я просила тебя ее не трогать? Морщинка боли прорезает лицо девочки. Почему ты так со мной разговариваешь? Она всплескивает руками и выбегает из комнаты, Бейли яростно смотрит на мать. Эта семейка — посмешище, говорит он, и, чтобы ты знала, ты тоже чертово посмешище, лучше бы ты не была моей матерью. Айлиш выбегает на кухню, ощущая слабость во всем теле, но, почуяв кровь, сын следует за ней. Она стоит у раковины, страшась оглянуться и увидеть чужое лицо, его глаза вонзаются ей в спину, и она смотрит в окно, где деревья сдаются на милость дождю и надвигающейся темноте. И тогда она понимает, что червяк проглотил ее сына или сын заглотил червяка, но она вырвет червяка у него изо рта, сейчас она обернется и смело встретит его взгляд. Как ты смеешь так со мной разговаривать, спрашивает Айлиш, задирая подбородок и глядя на сына сверху вниз. Скоро все изменится, говорит она, ты стоишь тут, кричишь, размахиваешь руками, но тебе только двенадцать, и ты мочишься в постель, скоро тебе исполнится тринадцать, и ты ни черта не понимаешь, если бы ты имел хоть малейшее представление о происходящем, то держал бы язык за зубами. Она сжимает червяка в кулаке, червяк извивается, в глазах Бейли мелькает страх, и злобная маска сползает. Она видит перед собой ребенка и хочет обнять его, но на лице сына застыло презрение. Опять ты за свое, сколько можно твердить эти глупости? В сердцах она отвешивает сыну пощечину, он удивленно смотрит на мать, затем дотрагивается до щеки, убедиться, что ему это не снится. Бейли фальшиво улыбается, брызгают слезы, но затем его глаза сужаются, как будто он провоцирует ее ударить еще. Айлиш растворяется перед ним, ища и не находя в этих глазах своего сына, он слепо тянется в какую-то внутреннюю тьму, за что-то хватается, что-то запретное, делающее мальчика мужчиной. И тогда лицо Бейли сморщивается, и он плачет, как ребенок, мотает головой, не желая обниматься, но она все равно заключает его в объятия и не отпускает, ощущая внутри всю глубину своей любви. Потом Бейли отталкивает ее, выскакивает во двор, берет велосипед Марка и катит его к двери. Куда это ты собрался? На улицу. Никакой улицы, время позднее, скоро комендантский час. Бейли выкатывает велосипед в прихожую, и она слышит, как за ним закрывается входная дверь.