Она стоит на пороге безумия, без сна, наблюдая, как режим поглощает ее сына, день за днем возвращается в госпиталь, чтобы услышать все те же слова, во дворе пытается заговорить с врачами в военной форме и гарда в штатском, словно старая нищенка, пожалуйста, помогите найти моего сына, вы должны мне помочь, пожалуйста, он всего лишь ребенок, она больше не ощущает своего тела, скоро она станет прахом. Айлиш видит, как другие приходят и уходят, читает по лицам, она не в силах сделать то, что посоветовал ей уборщик, не в силах сделать то, что делают другие, пока некая тайная сила не отправляет ее в здание госпиталя, где она становится перед стойкой администратора и произносит слова, которые ей велели произнести, администратор звонит, двое сотрудников военной полиции коротко переговаривают у внутренней двери, и ее выводят из вестибюля в главное здание, она идет вслед за военным полицейским вдоль коридора к двери, ведущей на темную лестницу, по которой спускается в холодный мрак, затем к другой двери и приемной, где мужчина в белом халате кладет на стойку блокнот с зажимом, ее рука дрожит, когда она поднимает ручку. Она смотрит, как мужчина читает бланк, и произносит имя сына, но он говорит, боюсь, здесь внизу нет имен, только номера, когда они поступают, мы не знаем их имен, если ваш сын здесь, значит ему присвоен номер и вы должны будете сами его опознать. Ей выдают маску и перчатки, и она разглядывает свои руки, чувствуя, как внутри нее что-то оборвалось и теперь болтается и гремит, это не ее настоящее «я» следует за этим мужчиной, хранителем мертвых, ее неправильное «я» заходит вслед за ним в дверной проем. Не знаю, что я здесь делаю, говорит она, это какая-то ошибка. Мужчина не отвечает, жестом веля ей проходить вперед. Это не холодильная камера, где вокруг нержавеющая сталь, а складское помещение, где тела лежат бок о бок на бетонном полу в серых мешках на молнии, тут даже не особенно холодно и воняет дезинфицирующим средством. Тихая молитва срывается с губ, у Айлиш нет веры, чтобы ее вознести, но молитва звучит, и она шепчется с Ларри, говорит себе, что должна отсюда уйти, наблюдает за собой как будто со стороны, бестелесная, движется вперед, наклоняется к первому телу, расстегивая молнию и встречая лицо утопленника без зубов, на щеке что-то похожее на отверстие от сверла, один глаз не закрывается, она малодушно отворачивается, заламывает руки, смотрит на хранителя, словно хочет сказать, я забрела в эту страну мертвых по ошибке, но хранитель велит ей застегнуть молнию и перейти к следующему мешку. Она опускается на колени перед еще одним телом, расстегивает мешок, шепчет, это не мой сын, и так от трупа к трупу, видя, что режим оставил отметины на каждом лице, каждой шее, эти убийства пахнут антисептиком, и каждый раз губы шепчут, это не мой сын, шепчут снова и снова, это не мой сын, это не мой сын, это не мой сын, это не мой сын, и она поднимает глаза на хранителя, и тот смотрит на часы, и она расстегивает следующий мешок, не успевая взглянуть, говоря по привычке, это не мой сын, это не мой сын, это не мой сын, это не мой сын, и видит лицо Бейли, безмятежное и разбитое, кожа пахнет отбеливателем, а то, что под кожей, так искорежено, что ее тело издает жалобный вой, и она берет его голову в ладони, смотрит в лицо своего мертвого ребенка, видя ребенка живого и желая одного — умереть вместо сына, гладит щеки, покрытые пушком, волосы, еще заскорузлые от крови. Мое прекрасное дитя, что они с тобой сделали? Кожа темнеет синяками, зубы выбиты или сломаны, она расстегивает молнию и видит вырванные ногти на руках и ногах, видит отверстие от сверла на колене, следы от затушенных сигарет на торсе, она берет его руку и целует, тело отмыто так, что снаружи не видно крови, но кровь темнеет под кожей, и эту кровь невозможно отмыть. Она делает то, что велит хранитель, не слыша его слов, он помогает ей застегнуть мешок, выводит из двери, говоря тихим голосом, номер двадцать четыре, вы официально подтверждаете, что это ваш сын, миссис Стэк? Как только вы заполните форму, вашего сына перевезут в городской морг. Просто имейте в виду, миссис Стэк, здесь сказано, что он умер от сердечной недостаточности. И она отворачивается, видя перед собой только тьму, и стоит, затерянная во тьме, в месте, где нет никакого места.

Глава 9

Она просыпается, голова упирается в стекло, смотрит наружу, ничего не видя, закрывает глаза, погружаясь во тьму, словно в воду, с болью в сердце, сжимая и разжимая ладони. Молли зовет ее откуда-то издалека, трясет за плечо. Мам, говорит она, проснись, пожалуйста, водитель что-то сказал, я не расслышала, мы стоим на месте уже больше часа, я пойду посмотрю, что там такое. Бена передают ей на руки, и Молли удаляется за пассажирами в переднюю часть автобуса. Дверь с шипением открывается, водитель выходит на автостраду, подтягивает джинсы, сует телефон в карман рубашки, а вокруг собираются люди. Бен со злорадной улыбкой прыгает у нее на коленях, хватает ее за нос, би-бип, произносит он, би-бип, би-бип, и ей приходится снова и снова гудеть, через силу улыбаясь, когда он щиплет ее за нос, отворачивается и хлопает ладонями по стеклу. Машинка, говорит он, машинка, машинка, машинка, машинка. Глядя в сторону, Айлиш четко произносит каждое слово, автобус, машина, фургон, грузовик, женщина, ребенок, птичка, упитанный грач с фольгой в клюве пикирует к земле, выплевывает фольгу, чтобы схватить кусочек еды, который выбросили из фургона, где на стопке матрасов сгрудились дети. Люди стоят рядом с машинами, глядя в экраны телефонов, багажники набиты крупногабаритными вещами и электроприборами, крыши сложены, имущество укрыто брезентом, автострада на север огибает холм, но автострада стоит, движутся лишь те, кто передвигается на своих двоих, молчаливая процессия шагает по обочине, люди в зимних пальто, завернутые в одеяла, дети пристегнуты к материнской груди, едут в колясках, на плечах отцов, которые тащат багаж в руках или несут свою жизнь на спине. Ребенок, идущий впереди родителей, падает, переворачивается, плачет, раскинув руки в стороны, и, глядя на него, Айлиш чувствует внутри только омертвение, внезапная боль набухает в сердце, и она закрывает глаза. Бен прыгает у нее на коленях, снова хватает ее за нос, би-бип, би-бип, и она пытается улыбнуться, но губы только кривятся. Молли плюхается на сиденье, впалые щеки раскраснелись от новостей. Всё, приехали, произносит она, водитель сказал, коридора больше нет, они собираются перекрыть границу за Дандолком, там идут тяжелые бои, он хочет свернуть, говорит, машинам некуда деться, мы просто просидим тут несколько дней, поэтому он свернет на следующем съезде с автострады, когда колонна продвинется вперед, на других дорогах не лучше, придется идти пешком, до границы километров пятьдесят-шестьдесят, сейчас там скандал, люди требуют деньги назад, а он говорит, что никаких денег у него нет. Через сиденье Айлиш смотрит на пожилого мужчину, который показывает карту на телефоне жене или сестре, кто их знает, они так похожи. Бен барабанит ладошками по стеклу, птичка, птичка, птичка, птичка, и она поворачивается и видит, как мимо идет мальчик с желтой птицей в маленькой белой клетке, и закрывает глаза и не может решиться, что делать дальше, сердце болит слишком сильно, чтобы она могла соображать, сердце, отныне заключенное в клетку.