Я начала работать в саду, но земля в чудовищном состоянии из-за тающего снега. Мало что можно сделать, разве что распланировать все и предварительно расчистить. Это вынудило меня заняться домом. Комнаты в нем удивительно маленькие и низкие, две в передней части, две позади, и на первом этаже, и на втором, из-за чего спереди он похож на кукольный домик с окнами по обе стороны от входа. Мне не нравится, что дверь открывается прямо у подножия лестницы, но с этим ничего не поделаешь. Чтобы это изменить, нужно перестраивать дом, нанимать рабочих, а чужие люди рядом на несколько недель — это цена, которую я не готова заплатить.

Из передней комнаты выйдет прекрасная гостиная, хотя я редко буду ею пользоваться. Столовую можно приспособить для сушки растений и хранения масел и травяных подушек. Основная работа ждет меня в кухне. Сегодня я провела там много времени, прикидывая, где лучше расставить настойки и мази. В кухне отличная угольная печь, пол выложен квадратной плиткой, стеклянная дверь в сад выходит на запад. Я разожгла печь, бросила в нее пучок шалфея и благословила дом его резко пахнущим дымом. Стоя с закрытыми глазами и наслаждаясь покоем и радостью, наполнявшими мое новое жилище, я уловила тихий царапающий звук. Волосы у меня на шее встали дыбом, казалось, по хребту ползет гусеница. Я открыла глаза и посмотрела туда, откуда исходил звук. Тревожиться было не о чем. Древесная мышь с желтой шейкой грызла оконную раму. Я отодвинула защелку.

— Доброго тебе утра, — сказала я. — Может, зайдешь?

Мышь пару мгновений смотрела на меня блестящими, как росинки, глазами, а потом шмыгнула в открытое окно. Когда она скользнула мимо меня, а ощутила, как холодны ее голые ушки. Мышь обежала кухню кругом, прежде чем устроиться возле плиты, и принялась мыть лапки. Я принесла ей кусочек хлеба.

— Заключим договор, — заявила я. — Скажи своим, чтобы не трогали мои припасы, а я за это буду каждый день оставлять тебе поесть на подоконнике. Согласна?

Мышь прервала свое занятие. Ни звука это крохотное создание не издало; я поняла, что она приняла мои условия. Избавить припасы от внимания мышей — это стоит нескольких крошек.

Я уже расставила по местам дубовый стол, комод и шкафчик с ящиками, который как раз встал рядом с глубокой раковиной; развесила на дальней стене полки для многочисленных банок. В кухне, по счастью, и тепло, и светло, здесь будет приятно работать. Прошлой ночью лунные лучи падали сквозь окна, на которых нет занавесок, и омывали комнату жемчужным светом.

Позже я вышла в рощицу и зажгла свечу, призывая духов и фей леса. Я пригласила их показаться, заверив, что им здесь рады и что я не отниму у них дом, принадлежащий им по праву. Я в их лесу гостья, и пока я здесь, буду пользоваться им бережно и уважительно.

10 февраля 2007 года,

Луна в четвертой четверти

Снег стаял, и его сменил стальной мороз, а это значит, что садом я по-прежнему заняться не могу. Тем не менее у меня получилось уделить внимание изгороди из остролиста, — она его давно требовала, — и расчистить место для новых растений. Изгородь, судя по всему, частично насадили, когда строили дом, что, как я понимаю, было больше ста лет назад. Кажется, это случилось так давно, мир столько вращался и содрогался за минувшее столетие. И все же для меня это лишь глава из жизни. По совести сказать, у меня больше общего с древним дубом на деревенском лугу, хотя сомневаюсь, что он видел столько весен, сколько я.

Пока я трудилась над остролистом, прискакала белка, поглядеть, чем я занята. Отличная особь с длинным хвостом и густым серебристым мехом. Я позвала ее, чтобы подошла поближе, и она с радостью забралась по руке ко мне на плечо и уселась там. Общество диких созданий утешает, а их доверие радует. Я поняла, что за мной наблюдают. Разумеется, я постоянно начеку, чувствую, когда на меня смотрят, но в этот раз я не встревожилась. Присутствие незваного гостя было мирным. Я остановилась и потянулась, расправляя уставшую спину, а белка тем временем спрыгнула и поспешила прочь. На дорожке я увидела худенькую девочку. Одета она была не по погоде, мерзла и переминалась с ноги на ногу в модных сапогах. Она смотрела прямо на меня, и на ее приятном лице читалось любопытство.

— Доброе утро, — сказала я и выжидающе замолчала.

— Здрасте. — Голос у незнакомки был мягкий. — Что это вы делаете?

— Как видишь, — я указала совком, — чиню изгородь.

— Холодновато, как по мне, в саду-то возиться.

Она потерла руки и стала на них дышать.

Я гадала, сколько ей лет. Ростом она была ниже меня, но большинство женщин ниже. Может, пятнадцать? Шестнадцать? Граница взрослости смещается от десятилетия к десятилетию, взад и вперед, теперь я уже не могу точно угадать возраст. Облегающая одежда и явное желание выставить напоказ тело говорили о молодой женщине, а неуверенный голос и речь указывали на неловкого ребенка. Семнадцать, решила я. Немногим больше, чем было мне, когда рухнул мой мир. Когда меня выбросило в будущее, где предстояло скрываться и жить в одиночестве.

— Мне нравится этот дом, — призналась девочка. — Забавно, как он наверху устроился и следит за деревней. У него окна, как глаза с улыбкой, правда?

— Можно и так сказать.

— Я увидела дым над трубой, — продолжила она. — Здесь никто не жил, когда мы приехали. Вы, значит, тоже тут недавно?

— Да, это так.

— Мы месяц. А кажется, что уже вечность.

Она махала руками — и от волнения, и чтобы согреться.

— Тебе не нравится деревня?

— Да нет, место нормальное: поля и все такое, но делать-то здесь нечего.

— Нет того, к чему ты привыкла?

— Не, мы из Бейзингстока сюда переехали. А до того жили в Далвиче. Бог знает, где окажемся потом. Маме просто стукнет вдруг — и все, мы собираем вещи. Она думает, мне в деревне будет лучше. Меньше вариантов во что-нибудь вляпаться. Но тут скорее меньше вариантов на хоть какую-то жизнь.

Я посмотрела на нее внимательнее. В этом юном создании было что-то — что-то притягательное, честное, доверчивое, что редко видишь в незнакомцах. Я поймала себя на том, что думаю, не предложить ли ей чашку горячего шоколада, чтобы согреть озябшие пальцы. Но нет. Приветить безобидных соседей, познакомиться с ними, было бы так легко — но я не должна этого делать. Я снова занялась своим делом, отвернувшись от девочки.

— В такой день надо надевать теплое пальто, — посоветовала я ей.

Я чувствовала, что она еще мгновение смотрела на меня, а потом услышала, как девочка пошла прочь. Признаюсь, тело сковал холод, от которого не избавишься, сколько бы ни трудился в саду. Вскоре я ушла в дом и стала хлопотать в кухне, не желая думать о суровой правде, заставившей отослать девочку. Видит небо, я привыкла жить сама по себе; нельзя сказать, что мне такое положение вещей незнакомо. И тем не менее уединение и одиночество разделяет лишь одно содрогание. Я живу, сознавая, что друзей у меня нет не по выбору, а по необходимости, ради моей же безопасности, ради безопасности любого, кто ко мне приблизится.

Я занялась распаковкой оставшихся коробок. Есть нечто утешительное в созерцании заставленных полок, поэтому к моменту, когда на место была водружена последняя банка маринованной свеклы, я стряхнула с себя печаль. Блестящие ряды стекла и припасов указывали на порядок и надежность. В тот вечер я зажгла в кухне только свечи и села у печи, открыв заслонку, глядя, как горит яблоневое полено. Вид его согревал меня не меньше, чем жар, который оно давало. Облачена я была, как привыкла зимой, во много слоев удобной одежды: сорочку из тонкого шелка, мягкие шерстяные рейтузы, хлопковую рубаху, тяжелую репсовую юбку, подметавшую пол, и два легких свитера. Сапожки из кожи тюленя подарил мне рыбак-инуит, когда я жила на обширных ледяных равнинах Севера. Я стащила через голову вязаный полушерстяной свитер. Пряжа потрескивала, когда я его снимала. Мелкие искорки проскочили в сумраке между нитками и моими волосами, внимательный глаз мог бы их заметить. Я повернулась к столу и налила в лампу немножко масла, чтобы согрелось. Розмарин. Вскоре комнату наполнили восходящие к потолку испарения. Как всегда, запах напомнил о матери. Глаза у нее были голубые, как цветы розмарина, а влияние на мир таким же мощным и придающим сил, как аромат этого растения. Даже сейчас я вижу, как терпеливо она учит меня связывать пучки ветвистых стебельков и подвешивать их для сушки. Мне было не больше шести. Она вставала у меня за спиной, обхватывала руками и склонялась, чтобы помочь детским неловким пальчикам. Меня окутывала безграничная материнская любовь, я вдыхала мамин природный сладкий запах. В ней было столько терпения. Столько нежности. Столько решимости научить всему, что она знала, разделить со мной свои удивительные познания. Жесточайшая из пыток в мои немалые годы — то, что скорбь не убывает, не спадает ниже привычного уровня. Она просто длится, она — мой единственный спутник в океане времени.

13 февраля 2007 года,

Луна входит в созвездие Козерога

Все еще холодно, но мороз чуть ослаб. Сегодня я совершила вылазку в деревню. Я сознавала, что откладываю ее. Я не хочу заводить никаких знакомств с соседями, кроме самых поверхностных, но понимаю, что держаться совсем наособицу неправильно. Быть затворницей означает казаться загадочной сверх того, что могут вытерпеть деревенские жители в теперешние новые времена. Лучше позволить себе вежливо обмениваться с людьми кивками, приветствиями и репликами о погоде. Я стараюсь в разговорах быть скучной, до грубости, если этого не избежать. Делюсь только самыми необходимыми сведениями с теми, кто захочет достроить за меня невыразительную историю. Так меня могут оставить в относительном покое. Однако я не думала, что встречу в деревенском магазине, куда зашла за кое-какой бакалеей, ту девочку-подростка. Моя немногословность во время нашей прошлой встречи ее явно не отпугнула, она, похоже, была даже рада меня видеть.