— Как изгородь? — осведомилась девчушка.

— Понемногу обретает форму, спасибо.

— Вы будете красить стены снаружи? — спросила она. — Я как-то видела похожий домик, светло-голубой, с белыми рамами и синей дверью. Такой сказочный. Было бы супер.

Она смотрела на меня сияющими от своей придумки глазами.

Я задумалась, чем ей так интересен мой дом. Она, как и в прошлый раз, была одна. У нее что, нет друзей? Насколько я знала, девочки-подростки редко ходят поодиночке. Я напомнила себе, что она тоже здесь новенькая, и, возможно, у нее еще не было времени завести друзей.

— Я об этом не думала, — ответила я. — Цвет стен не так уж важен.

После чего продолжила выбирать покупки, надеясь, что на этом все и кончится, но она повлеклась за мной по проходам, как назойливая цветочница.

— А собака у вас есть? У вас отличный сад для собаки, и лес сзади. Мама мне не позволяет завести. Говорит, от шерсти пылесос забьется.

— Нет. Собаки нет.

Я сняла с полки пакет коричневого сахара.

— Ой, я тоже люблю коричневый. Особенно хрустящий. С хлопьями. Вы хлопья любите? Вот они, тут, смотрите. Медовые или кокосовые? Нет, такие худые, как вы, наверное, мюсли едят. Вы мюсли любите?

Широко улыбаясь, она взяла коробку.

Я холодно на нее взглянула.

— Не многовато вопросов? — поинтересовалась я, продвигаясь к прилавку и желая поскорее уйти.

— Вот и мама так говорит. Но, с другой стороны, как я что узнаю, если не буду задавать вопросы?

— Еще один.

— Да, это у меня, наверное, само собой выходит.

Она хихикнула; радостный звук, словно весенний дождь бьет по луже.

Мне сдавило грудь, когда я поняла, что она напоминает мне не меня саму, только моложе, а Маргарет, мою любимую, милую маленькую сестричку. Маргарет, с ее легким шагом и живым смехом. Маргарет, обожавшую меня так же сильно, как я обожала ее. Да, в открытости и невинности этой девочки было что-то схожее с натурой Маргарет. Я кивнула, благодаря хозяйку магазина, протянула деньги. Когда я повернулась к двери, девочка оказалась передо мной; она загораживала дорогу и словно ждала чего-то.

— А ты не должна быть в школе? — спросила я.

— Учитель на курсах. У нас свободный день, занимаемся дома.

— Тогда тебе надо туда, заниматься?

Девочка оказалась достаточно хорошо воспитана, чтобы покраснеть.

— Я пришла за валентинкой, — сказала она. — Только не могу выбрать. Смотрите.

Она показала на открытки, выставленные у прилавка.

— Смешную, секси или романтическую, как думаете?

— Зависит от того, для кого она.

Подросток покраснел еще гуще и уставился себе на ноги.

— Для Майкла Форестера.

— И какой он, Майкл Форестер?

— Отпад. Всем нравится. Особенно девчонкам. Он еще спортсмен отличный. Легкая атлетика, регби, плавание. Всегда побеждает. Такой крутой.

— Судя по всему, эго у него достаточно раздуто и без тебя. Я бы не стала тратить деньги.

— Ой нет, он милый. Как-то передо мной дверь придержал. И «привет» сказал.

— И сколько ты уже носишь факел во имя этого идеала?

— Что?.. А, не знаю. Я с ним только месяц назад познакомилась.

Голос у нее упал до шепота, весь ее вид говорил о мучении невзаимной любви. Девочка была довольно хорошенькой, но уверенности в себе ей явно не хватало. И еще кое-чего. Несмотря на всю показную лихость, она казалась немного не от мира сего, что странным образом выглядело симпатичным для взрослого, но среди ровесников должно было стать недостатком. Теперь я поняла, как, наверное, одинока эта девочка. Она не вписывалась. Была чужой. Сейчас, когда она за собой не следила, одиночество исходило от нее болезненными волнами. Звук колокольчика над дверью магазина избавил меня от необходимости и дальше давать советы.

— Доброе утро, миссис Прайс. Теган, как ты, дорогая? Как мама? А, вот и наша загадочная новая соседка, простите, что до сих пор не наведался к вам, поприветствовать в Метрейверсе.

Я обернулась и увидела толстого бородатого мужчину, протянувшего мне руку. Глаза у него светились жизнелюбием, улыбка была широкой и сердечной, но от одного его вида у меня застучало в висках. В этом не было его вины. Откуда ему было знать, как на меня подействует присутствие священника? Откуда догадаться, какую ярость пробуждает во мне его церковь? Церковь, которая осудила мою мать и отняла ее у меня. Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, но от его одеяния все еще исходил слабый запах вина причастия. Рука его по-прежнему была протянута ко мне. Он ждал. Ждала девочка. Ждала за прилавком миссис Прайс. Всего мгновение, но оно определит мое положение в деревне на время, что я тут проживу! Я распрямила плечи и выдавила улыбку, прижимая к себе покупки.

— Прошу прощения, — сказала я, кивая на пакеты.

— О, не волнуйтесь, — он улыбнулся и опустил руку. — Я — Дональд Уильямсон. Меня чаще всего можно найти в доме викария. Не стесняйтесь, заглядывайте; Мэри будет рада с вами познакомиться.

— Спасибо. Я пока разбираю вещи, но на будущее запомню.

Я стала протискиваться мимо него к выходу, борясь с отвращением, которое вызывала во мне подобная близость представителя его братии.

— В любое время, — пробубнил он. — И надеюсь увидеть вас в воскресенье. В десять. Мы всем рады.

Я захлопнула дверь, чтобы не слышать дальнейших увещеваний, и направилась домой. Даже спустя столько времени я, оказывается, едва могла скрыть свои чувства к церковнику. Все основания испытывать подобные эмоции у меня были, но я все равно на себя злилась. Глупо, нужно лучше владеть собой, нелепо пылать яростью по отношению к каждому безвредному священнику, с которым столкнешься. Я еще не перешла деревенский выгон, когда меня вдруг пронзило дурное предчувствие. Как бы ни выбила меня из колеи встреча со священником, я поняла, что это — отдельная угроза. Остановилась. Подняла подбородок и медленно осмотрелась. Ни движения. Ни тени. Ничего необычного. Молчащие домики, крытые соломой. Тихая улица. Пустая автобусная остановка. Утки, с бодрящей пошлостью крякающие на пруду. Бояться нечего. И все же я испытала немалое облегчение, добравшись до укрытия в коттедже «Ива» и быстро закрыв за собой дверь.

17 февраля 2007 года,
новолуние

Ясное небо, как раз для первого дня торговли на рынке в Пасбери. Я встала до рассвета, чтобы загрузить машину товаром. Машина эта, с любой возможной точки зрения, вещь неоднозначная. Старый «Моррис Тревеллер», небольшой и дешевый в обслуживании, но с вместительным багажником и удобными задними дверями; в нем легко возить травяные чаи, масла, лосьоны, мыло, соленья-варенья и вино. Однако он требует весьма утомительной бумажной работы. Нельзя иметь машину и в то же время сохранять тайну личности. Раз в несколько десятков лет мне приходится изобретать себя заново, в основном чтобы соответствовать законам о транспорте и дорожном движении. Тем не менее я признаюсь, что испытываю к самому автомобилю определенные теплые чувства. Я редко езжу на дальние расстояния, но без машины торговать на рынке было бы сложно, а этот прилавок для меня — существенный и единственный источник дохода. И, конечно, он позволяет тем, кому я нужна, меня отыскать. Даже в этот просвещенный Век Водолея я не могу повесить на дверь табличку: «Ведьма. Заклинания и зелья на все случаи жизни». Нет. Нужно подстраиваться, приспосабливаться и являть внешнему миру… приемлемое лицо. Машина не желала заводиться, но на заклинание отозвалась. Двигатель я оставила включенным, пока заканчивала погрузку и закрепляла дверцы веревкой. Я как раз запирала дом, когда услышала, как машина глохнет. Не думая, я собралась, замерла и повторила заклинание. Помедлив секунду, двигатель снова ожил и радостно запыхтел. Лишь вернувшись к машине, я заметила, что у калитки стоит Теган, и по ее лицу было совершенно ясно, что она наблюдала, как я на расстоянии управляюсь с мотором. Она улыбалась, глаза у нее блестели. Я отодвинула ее и заперла калитку.

— Прости, я спешу, — сказала я.

— Куда вы?

— В Пасбери, и если буду копаться, не успею разложить прилавок.

— На рынке? Круто. Можно и мне поехать?

— Что?!

— В Пасбери. С вами. Я бы помогла.

— Спасибо, я замечательно справляюсь сама.

— Да ладно. Вам не надо мне платить. Просто подвезите, а я помогу разгрузиться.

Она кивнула в сторону багажника, потом нагнулась и заглянула в заднее стекло.

— А что там вообще?

Я посмотрела на девочку. Как всегда, слишком легко одета для такой прохладной погоды, и какая-то потерянная, от чего я не могла просто отмахнуться.

— Ты почему не спишь в такую рань? — спросила я.

Она пожала плечами.

— Мама разбудила, когда с ночной смены пришла. А опять уснуть не вышло. Она вырубилась, как выключатель нажала, — девочка пнула камешек. — Мне не хотелось там сидеть, даже поговорить не с кем.

— Мать не будет волноваться, где ты?

— Нет.

Я вздохнула. Я бы предпочла обойтись без общества болтливого подростка, но отказать было трудно.

— Садись. И не трогай ничего, особенно дверную ручку. Она все время… ну вот! Что я сказала?

— Извините.

— И пристегнись. Меньше всего сейчас нужно, чтобы ко мне привязался какой-нибудь дотошный полицейский.