Как бы то ни было, я забыла. А на следующий день разразился скандал. Причем жуткий. Он хотел знать, кто такой Крейг, сколько времени мы с ним встречались, где познакомились и что такое он мне дает, чего я не могу получить от Скотта. По глупости я сказала Скотту, что он мой друг из прошлого, чем только подлила масла в огонь. Камаль спросил, боюсь ли я Скотта, и этот вопрос меня буквально взбесил.
— Он мой муж! — огрызнулась я. — Разумеется, я его не боюсь!
Камаль явно не ожидал, что я отреагирую столь резко. Я сама была в шоке. Я понятия не имела, что могу так разозлиться и насколько готова защищать Скотта. Для меня это явилось полным откровением.
— Боюсь, что многие женщины боятся своих мужей, Меган.
Я пыталась что-то возразить, но он поднял руку, останавливая меня:
— Поведение, о котором ты рассказываешь — чтение писем, отслеживание запросов в браузере, — ты описываешь как вполне заурядную вещь, будто это нормально. А это не так, Меган. Вторгаться в чью-то частную жизнь до такой степени не является нормальным. Очень часто подобное считается формой эмоционального насилия.
Я засмеялась, потому что это звучало слишком уж мелодраматично.
— Это не насилие, — возразила я. — Во всяком случае, если это не напрягает. А меня точно не напрягает.
Он печально улыбнулся и спросил:
— А ты не считаешь, что должно напрягать? Я пожала плечами:
— Возможно, но в моем случае этого нет. Он ревнив, и он собственник. Он просто такой. Это не мешает мне его любить, и есть вещи, с которыми бороться бессмысленно. Я осторожна. Как правило. И умею заметать следы, так что обычно это не создает проблем.
Он едва заметно покачал головой.
— Не думала, что в твои задачи входит давать оценку моим представлениям, — сказала я.
Когда сеанс закончился, я спросила, не хочет ли он со мной выпить. Он сказал, что нет, что не может, что это было бы неправильно. Тогда я проследила его до дома. Он живет в квартире через дорогу от места своей работы. Я постучала в дверь и, когда он открыл, поинтересовалась:
— А так — правильно?
Потом обняла его рукой за шею, притянула к себе и, встав на цыпочки, поцеловала в губы.
— Меган, — произнес он своим бархатным голосом, — не надо. Я не могу. Не надо.
Это было восхитительно: напор и сопротивление, желание и сдержанность. Я не хотела отпускать это чувство, мне так хотелось продлить наслаждение.
Я встала рано утром, голова кружилась от множества мыслей. Я не могла, проснувшись, просто лежать в одиночестве и перебирала в уме разные варианты того, чем мне хотелось бы заняться, после чего оделась и вышла. И вот теперь я здесь. Я ходила и прокручивала случившееся в голове — он сказал, она сказала, искушение, разрядка. Если бы только мне удалось на чем-то успокоиться и держаться за это, а не крутиться вокруг. А что, если я так и не найду того, что ищу? Если это просто невозможно?
Мне холодно дышать, кончики пальцев посинели. И все же я чувствую желание прилечь прямо тут, среди листьев, и позволить холоду взять свое. Но не могу. Пора домой.
Я возвращаюсь на Бленхайм-роуд около девяти, поворачиваю за угол и вижу, что навстречу мне идет с коляской она. Ребенок в кои-то веки молчит. Она смотрит на меня, кивает и изображает улыбку, я не улыбаюсь в ответ. При обычных обстоятельствах я бы постаралась выглядеть приветливой, но сегодня чувствую себя настоящей, такой, какая есть на самом деле. Я чувствую себя окрыленной, совсем как во время путешествия, и не смогла бы изобразить любезность, даже если бы попыталась.
День
Днем я уснула. И проснулась вся в поту, ощущая страх. И вину. Я ужасно виновата. Виновата так, что не заслуживаю прощения.
Я вспомнила о том, как он уходил среди ночи, сказав на прощание, что это было в последний раз, в самый последний, и больше никогда не повторится. Он одевался и натягивал джинсы. Я лежала на кровати и смеялась, потому что то же самое он говорил в прошлый раз, и в позапрошлый, и в позапозапрошлый. Он пристально посмотрел на меня. Я не знаю, как описать то, что было в этом взгляде, — не гнев, точно не презрение — в нем было предупреждение.
Мне не по себе. Я слоняюсь по дому и не нахожу себе места, у меня такое чувство, будто в нем кто-то побывал, пока я спала. Все лежит на своих местах, но в доме что-то изменилось, как будто вещи трогали и чуть сдвинули, и меня не покидает чувство, что в доме есть кто-то еще, только он никак не попадет в поле моего зрения. Я трижды проверила стеклянные двери в сад — они были заперты. Не могу дождаться, когда вернется Скотт. Он мне нужен.
Рейчел
Вторник, 16 июля 2013 года
Утро
Я в электричке, отправляющейся в 8.04, но еду не в Лондон. Моя цель — Уитни. Надеюсь, что посещение этого места освежит мою память, что я окажусь на станции, увижу ее заново и все вспомню. Особых иллюзий я не питаю, но ничего другого мне в голову не приходит. Позвонить Тому я не могу. Мне слишком стыдно, и к тому же он ясно дал понять, что больше не хочет иметь со мной ничего общего.
Меган так и не нашлась. Ее нет уже больше шестидесяти часов, и ее исчезновение стало новостью национального масштаба. Сегодня утром она появилась на сайтах Би-би-си и «Дейли мейл», о ней говорилось и на других сайтах тоже.
Я распечатала заметки Би-би-си и «Дейли мейл» и взяла их с собой. Из них я узнала следующее.
Меган и Скотт в субботу вечером поссорились. Сосед слышал, как они громко ругались. Скотт признался, что у них был скандал, и думал, что жена ушла переночевать к подруге Таре Эпстайн, которая живет в Корли.
До дома Тары Меган не добралась. Тара сообщила, что в последний раз видела Меган в пятницу на занятиях пилатесом. По словам Тары, «она выглядела нормально, рассказывала, что хотела отметить свое тридцатилетие в будущем месяце как-то по-особенному».
В субботу вечером один свидетель видел, как Меган около семи пятнадцати направлялась на железнодорожную станцию Уитни.
У Меган в округе нет никаких родственников. И мать, и отец ее умерли.
Меган не работает. Раньше она управляла небольшой художественной галереей в Уитни, но в апреле галерея закрылась. (Я знала, что Меган связана с искусством.)
Скотт работает частным консультантом по информационным технологиям. (Я не могу поверить, что Скотт работает чертовым консультантом!)
Меган и Скотт женаты три года и живут в доме на Бленхайм-роуд с января 2012 года.
Согласно «Дейли мейл», стоимость их дома оценивается в четыреста тысяч фунтов стерлингов.
Прочитав все это, я поняла, что дела Скотта плохи. И даже не потому, что они поссорились. Просто если с женщиной происходит что-то нехорошее, то первым делом полиция подозревает мужа или любовника. Однако в данном случае полиция не располагает всеми фактами. И поскольку ничего не знает о любовнике, то, видимо, считает мужа единственным подозреваемым.
Не исключено, что я — единственный человек, которому известно о существовании любовника.
Я покопалась в сумке в поисках листка бумаги. На обратной стороне чека от покупки двух бутылок вина я составила список возможных объяснений исчезновения Меган Хипвелл:
1. Она сбежала с любовником, который дальше у меня будет значиться как «В».
2. «В» сделал с ней что-то плохое.
3. Скотт сделал с ней что-то плохое.
4. Она просто сбежала от мужа, чтобы не быть с ним вместе.
5. Что-то плохое с ней сделал не «В», не Скотт, а кто-то другой.
Первый пункт представляется мне самым вероятным, но и четвертый вполне реальный вариант, потому что Меган независимая и своенравная женщина. В этом у меня нет сомнений. А если у нее был роман, то она запросто могла уехать, чтобы разобраться в себе, разве не так? Пункт пять кажется мне маловероятным, поскольку убийства редко совершаются незнакомцами.
Шишка на голове продолжает напоминать о себе ноющей болью, и я не могу не думать о ссоре, которую видела или которая привиделась мне в субботу вечером. Проходя мимо дома Меган и Скотта, я бросаю на него взгляд. Я слышу, как в висках стучит кровь. Чувствую прилив адреналина. Мне страшно. Окна дома, отражающие утренний свет, похожи на слепые глаза.
Вечер
Я устраиваюсь на сиденье, когда раздается звонок телефона. Это Кэти. Я не отвечаю и жду, когда звонок будет переадресован на голосовую почту.
Она оставляет сообщение:
«Привет, Рейчел, просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. — Она переживает за меня после инцидента с такси. — Я хотела сказать, что мне очень жаль, ну, насчет того дня, когда я велела тебе освободить комнату. Я была не права. Погорячилась. Ты можешь жить, сколько захочешь. — Она долго молчит, а потом добавляет: — Позвони мне, ладно? И приходи сразу домой, Рейч, не заходи в паб».
Я и не собиралась. Мне ужасно хотелось выпить в обед после того, что случилось утром в Уитни. Однако я не стала пить, потому что хотела сохранить ясную голову. Уже давно мне не хотелось ради чего-то сохранять ясность головы.
Утреннее посещение Уитни меня сильно удивило. Казалось, что я не была там целую вечность, хотя прошло всего несколько дней. Как будто тогда я находилась в абсолютно другом месте, на другой станции и в другом городе. Сейчас я не была похожа на ту Рейчел, что вышла на станции в субботу вечером. Сейчас я была абсолютно трезвой и чутко улавливала все нюансы, желая разгадать тайну и в то же время страшась возможной разгадки.
Я вторглась на чужую территорию. Я чувствовала именно это, потому что теперь это место принадлежит Тому и Анне, Скотту и Меган. Я тут чужая, тут нет ничего моего, и в то же время все тут так знакомо. Сначала вниз по бетонным ступенькам на станции, потом мимо газетного киоска выйти на Роузберри-авеню, через полквартала дойти до конца Т-образного перекрестка, затем свернуть направо под арку в сырой подземный переход, и слева окажется Бленхайм-роуд, узкая и тенистая, с красивыми викторианскими террасами по обеим сторонам. Я словно возвращалась домой — и не просто в теперешний свой дом, а туда, где выросла и откуда уехала целую вечность назад. Тут все знакомо до мелочей, тут точно знаешь, какая ступенька на лестнице обязательно скрипнет.
Тут все мне знакомо не только благодаря рассудку, этим знанием пропитаны моя кровь и плоть. Сегодня утром, когда я шла по темному тоннелю подземного перехода, мой шаг невольно ускорился. Это произошло подсознательно, потому что я всегда старалась пройти тут как можно быстрее. Каждый вечер, возвращаясь домой, особенно в зимнее время, я торопилась миновать это место, бросая быстрые взгляды вправо, чтобы убедиться, что там никого нет. Там никогда никого не было — ни в те вечера, ни сегодня, — и все же утром я невольно остановилась и стала вглядываться в темноту, потому что вдруг увидела себя. Я видела, как сижу, прислонившись к стене и обхватив голову руками. На голове и руках кровь.
Я замерла на месте: сердце бешено колотится в груди, спешащие на электричку пассажиры обходят меня. Некоторые оборачиваются посмотреть, что со мной. Я не знала — не знаю, — было ли это на самом деле. Зачем я пошла в подземный переход? Что мне было делать в темном и сыром тоннеле, пропахшем мочой?
Я повернулась и направилась обратно на станцию. Я не хотела тут больше оставаться, не хотела видеть дом Скотта и Меган. Мне хотелось поскорее унести оттуда ноги. Там случилось что-то ужасное, у меня нет в этом никаких сомнений.
Я купила билет и быстро направилась к лестнице, ведущей на другую платформу. И тут меня озарило, но на этот раз мне вспомнился не подземный переход, а ступеньки: я споткнулась и упала, а подняться мне помогал мужчина. Мой попутчик по электричке с рыжеватыми волосами. Я вспомнила его лицо, но не могла вспомнить, что он говорил. Я помню, как смеялась над собой или чем-то, что он сказал. Со мной он вел себя вполне пристойно, я уверена. Или почти уверена. Случилось что-то плохое, но не думаю, чтобы он имел к этому отношение.
Я села на электричку и вернулась в Лондон. Зашла в библиотеку, села за компьютер и стала искать публикации о Меган. В коротком сообщении на сайте «Дейли телеграф» говорилось, что «помощь в полицейском расследовании оказывает мужчина тридцати с небольшим лет». Наверное, Скотт. Я не верю, что он мог сделать с ней что-то плохое. Я знаю, что не мог. Я видела их вместе, я знаю, какие у них отношения. В заметке указывался номер «горячей линии», по которому можно сообщить любую информацию, полезную для следствия. Я собираюсь позвонить по пути домой из телефона-автомата. Я расскажу им о «В» и о том, что видела.
Когда мы подъезжаем к Эшбери, мой телефон снова звонит. Это Кэти. Бедняжка, она действительно из-за меня переживает.
— Рейч? Ты в поезде? Едешь домой? — По ее голосу слышно, что она волнуется.
— Да, я еду, — отвечаю я. — Буду через пятнадцать минут.
— Тут пришли полицейские, Рейчел, — говорит она, и я чувствую, что холодею. — Они хотят поговорить с тобой.
Среда, 17 июля 2013 года
Утро
Меган так и не нашли, и я солгала полиции, причем не один раз.
Вчера вечером по дороге домой я ужасно нервничала. Пыталась успокоиться, убеждая себя, что они пришли выяснить насчет инцидента с такси, но в этом не было никакого смысла. Я разговаривала с полицией на месте происшествия, вина в котором была целиком моей. Значит, это как-то связано с субботним вечером. Наверное, я что-то сделала. Наверняка что-то ужасное, а теперь память блокирует воспоминания в качестве защитной реакции.
Я понимаю, что это маловероятно. Что такого я могла сделать? Отправиться на Бленхайм-роуд, напасть на Меган Хипвелл, спрятать где-то ее тело и забыть об этом? Звучит невероятно.
И такого просто не могло быть. Но я знаю, что в субботу что-то произошло. Я почувствовала это, заглянув в темный тоннель под железнодорожными путями, когда кровь застыла у меня в жилах.
Провалы в памяти случаются, но это не тот случай, когда толком не можешь вспомнить, как оказался дома после пирушки в клубе, или над чем все смеялись, болтая в пабе. Тут — полное забвение: из памяти вычеркнуты и не подлежат восстановлению целые часы.
Том принес мне книгу про это. Не очень романтичный поступок, но он устал по утрам выслушивать мои извинения за то, о чем я не имела ни малейшего представления. Мне кажется, он хотел, чтобы я поняла, какую боль мое поведение причиняет окружающим и на что я на самом деле способна. Книгу написал какой-то врач, но я не знаю, насколько ему можно верить: автор утверждал, что провалы в памяти связаны прежде всего не с желанием забыть, а с отсутствием самих воспоминаний как таковых. Согласно его теории, человек впадает в состояние, когда его мозг не сохраняет воспоминаний, за которые отвечает короткая память. И находясь в этой черной дыре, человек ведет себя не так, как в обычной жизни, поскольку реагирует на то, что сам считает последним событием, хотя в действительности он просто не помнит его и может не иметь о нем ни малейшего представления. Автор даже приводил поучительные примеры для выпивох, страдающих потерей памяти. Один парень из Нью-Джерси напился на вечеринке в честь Дня независимости 4 июля. Потом сел в машину, поехал по встречной полосе и столкнулся с микроавтобусом, который вез семь человек. Микроавтобус загорелся, и шесть человек погибли. С самим же пьяницей ничего не случилось. Обычно так и бывает. Он даже не помнил, как садился в машину.
В другом случае мужчина, на этот раз из Нью-Йорка, вышел из бара, приехал к дому, в котором вырос, зарезал там двух человек, снял с себя всю одежду, сел в машину, добрался до дома и лег спать. Утром проснулся с больной головой, пытаясь сообразить, где его одежда и как он оказался дома. О том, что без всякой видимой причины зверски убил двух человек, он узнал только от приехавших за ним полицейских.
Как бы невероятно это ни звучало, но исключать такую возможность было нельзя, и, добравшись до дома, я уже почти не сомневалась, что каким-то образом причастна к исчезновению Меган.
Полицейские сидели на диване в гостиной: мужчина лет за сорок в штатском и еще один помоложе в форме и с прыщом на шее. Кэти стояла возле окна, нервно потирая руки. На ней не было лица. Полицейские встали. Тот, что в штатском — очень высокий и слегка сутулый, — пожал мне руку и представился инспектором уголовной полиции Гаскиллом. Он назвал мне номер своего удостоверения, но я его не запомнила. Не могла сосредоточиться. Я едва дышала.
— В чем дело? — Я с ходу перешла в наступление. — Что-то случилось? С моей матерью? С Томом?
— Все хорошо, миссис Уотсон, нам просто нужно поговорить с вами о том, что вы делали в субботу вечером, — ответил Гаскилл.
Подобные слова часто слышишь в фильмах по телевизору, но не воспринимаешь их всерьез. Они хотят знать, что я делала в субботу вечером. Что же я делала в субботу вечером?
— Мне нужно присесть, — сказала я, и детектив жестом пригласил меня занять место на диване возле прыщавого полицейского.
Кэти переминалась с ноги ногу, покусывая нижнюю губу. Она ужасно нервничала.
— С вами все в порядке, миссис Уотсон? — поинтересовался Гаскилл, показывая на шов над моим глазом.
— Меня сбило такси, — ответила я. — Вчера вечером, в Лондоне. Я была в больнице. Можете проверить.
— Хорошо. — Он слегка кивнул. — Итак, как насчет вечера субботы?
— Я ездила в Уитни, — сообщила я, стараясь унять дрожь в голосе.
— Зачем?
Прыщавый достал блокнот и приготовился записывать.
— Я хотела повидаться с мужем.
— Господи, Рейчел! — воскликнула Кэти.
Детектив не обратил на нее внимания.
— С вашим мужем? — переспросил он. — Вы хотите сказать, с бывшим мужем? С Томом Уотсоном?
Да, я по-прежнему ношу его фамилию. Так проще. Не надо менять кредитки, электронный адрес, получать новый паспорт и все такое.
— Да, с ним. Я хотела поговорить с ним, но потом передумала и вернулась домой.
— В какое время это было? — поинтересовался Гаскилл все тем же ровным тоном.
По его лицу ничего нельзя было понять. Он говорил, едва шевеля губами. Я слышала, как второй полицейский что-то записывает и как громко стучит в ушах кровь.
— Это было… хм… думаю, где-то в полседьмого. Мне кажется, я села на поезд около шести.
— И вернулись домой?..
— Может, в половине восьмого?
Я перехватила взгляд Кэти и по выражению ее лица поняла: она знает, что это неправда.
— Может, чуть позже, ближе к восьми. Вообще-то я припоминаю… что вернулась сразу после восьми.
Я чувствовала, как становлюсь пунцовой — если этот человек не понял, что я вру, ему нечего делать в полиции.
Детектив обернулся, вытащил из-за стола стул и придвинул к себе решительным жестом. Затем поставил его прямо передо мной всего в паре футов. Сел, сложил руки на коленях и склонил голову набок.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, вы уехали около шести, в смысле оказались в Уитни в полседьмого. И вернулись сюда около восьми, значит, должны были уехать из Уитни около семи тридцати. Примерно так?
— Да, похоже на то, — подтвердила я, чувствуя, как голос опять предательски дрожит, выдавая меня.
Сейчас он спросит, что я делала в течение этого часа, а ответить я не смогу.
— И вы так и не встретились со своим бывшим мужем. Так что вы делали целый час в Уитни?
