— Мне очень жаль. — Он не знал, что еще можно сказать.

Джейн задумалась. Что произошло? Полная смена декораций! Куда девался холодный, резкий — нет, грубый — мужчина, едва удостаивавший ее вежливым кивком? Кто этот новый человек, в чьем голосе звучит искреннее чувство, а не надменное презрение?

Джейн посмотрела на собеседника внимательнее. Выглядит он намного лучше, чем в первый день. Уже не такой изможденный, и нездоровый серый оттенок кожи исчез. Тени под глазами стали не такими глубокими, царапин на лице почти не осталось, но резкие морщины у рта пролегли еще глубже.

Господи, как же хочется увидеть этого мужчину здоровым, энергичным и сильным! — взволнованно подумала Джейн.

Она невольно задержала оценивающий взгляд на сухой поджарой фигуре, словно перед ней был скакун, которого предстоит укротить, но, смутившись, тут же перевела взгляд на лицо Фрэнка. Их глаза встретились, и удивлению Джейн не было предела: на нее восхищенно смотрели теплые серые глаза, отливающие серебром. В них таились нежность, ласка и что-то еще, чему она не смогла найти определение.

— Мне жаль, что с вашей лошадью… Нет, с вашим другом произошла трагедия, — тихо сказал Фрэнк.

— Значит, вам все известно? — вспыхнула она. — Не притворяйтесь! Кто-то открыл вам мою печальную тайну, и теперь вы… — Внезапно она встала и отошла в дальний угол. — Вы меня жалеете!

Этого ее гордая душа не могла вынести.

— Джейн! Простите, но вы жестоко ошибаетесь!

— Нет! Мне не нужна жалость. Ничья, и уж тем более ваша! Жалейте себя самого, но не меня!

И Джейн, чуть не плача, выбежала из комнаты. Но даже в гневе она оставалась красивой и женственной. Теперь, когда Фрэнк знал, что ей пришлось пережить, она влекла его с еще большей силой. Эта девушка — олицетворение гармонии, красоты тела и высоты духа.

Фрэнк попытался выбраться из глубокого кресла. Ему хотелось пойти за Джейн, сказать, что им движет вовсе не жалость, а искреннее восхищение ее мужеством и волей. И еще — сострадание. Ему хотелось, чтобы на ее лице опять появилось прежнее милое доброе выражение…

— Боже, спаси меня, — взмолился Фрэнк.

Его вдруг обожгло воспоминание о теперь уже далеком прошлом. Вертолет выбросил их на каком-то пятачке в джунглях. Передовой дозор доложил, что в окрестностях мили — никого. Но все же он нутром учуял опасность и, как выяснилось чуть позже, не ошибся.

Он уже давно понял, что кишки, печень, легкие не лгут, и, если во рту появляется металлический привкус, повнимательнее оглянись вокруг. Такую же опасность Фрэнк ощутил и сейчас. История, рассказанная Ниниан, высвободила его чувства. На какое-то время он забыл, что должен держаться на расстоянии от девушки с янтарными глазами.

Возьми себя в руки, старина, сказал он себе. Забудь о ней. Для тебя ее просто не существует. Во всем виновата Ниниан, сетовал он. И мистер Ренкли, выставивший на всеобщее обозрение награды дочери.

Откинувшись на спинку кресла, Фрэнк погрузился в размышления. Он проиграл. Теперь, когда он еще больше узнал о Джейн, бороться с собой уже не имело смысла. Как и ломать перед ней комедию, разыгрывая равнодушие. Нужно убираться из этого дома: пока воин не исполнит свой долг, в его жизни нет места для любви. Да и как можно оскорбить благородного человека, давшего тебе кров? Никогда я не стану любовником дочери мистера Ренкли. Никогда!

Хотя сердце подсказывало Фрэнку, что Джейн не оттолкнула бы его. Но, кроме всего прочего, это женщина не его круга. И, несмотря на свою доброту и пренебрежение к условностям, она не может не понимать этого.

Остается одно. Сделать так, чтобы Джейн сама захотела держаться от него подальше, чтобы он вызывал у нее стойкую неприязнь. И тогда уйдут из медово-янтарных глаз нежность и доброта, а с ними — его надежды на счастье.

Но останется долг. Священный долг, сродни неотвратимому року.

Ох уж этот непонятный, загадочный мужчина! Как дерзко вторгся он в мою жизнь, нарушил мой покой!

Джейн отбросила щетку, которой безжалостно раздирала ни в чем неповинные золотистые волосы. От сильного удара зеркало даже покачнулось. Потерявшая самообладание девушка взглянула на свое отражение. Неужели это чужое, злое, даже некрасивое лицо — мое? Вот до чего довел меня этот таинственный человек, меняющий маски, как искусный актер.

Джейн чувствовала, что в нее вселился бес разрушения. Разбить бы это проклятое зеркало, разом смести с туалетного столика все баночки, скляночки, духи, тюбики с помадой — все!

— Ты просто сумасшедшая, — сказала Джейн своему отражению. Она встала и долго стояла, с отвращением глядя на малосимпатичную незнакомку. — Побушевала — и хватит, опомнись, мисс Ренкли.

Джейн сняла туфли, сбросила одежду и, нырнув в ванную комнату, с наслаждением встала под теплую сильную струю. Потом выдавила из тюбика шампунь, намылила голову и закрыла глаза. И сразу же ванная исчезла. Ей представилась совсем другая сцена: не отрывая глаз от темной завесы полуопущенных ресниц Фрэнка, длинных, сильных пальцев, растирающих изболевшиеся мышцы, она осторожно придвигает скамеечку ему под ноги. Он открывает глаза и нежно склоняется к ней, в его взгляде страсть и…

Хватит! — оборвала себя Джейн. Спустись на землю!

Она вернулась в спальню в полном смятении и, подавленная, опустилась на кровать. Что она видела? Перенесла много страданий, успела заглянуть в глаза смерти, но жизни-то, в сущности, не знала. Ее, девушку, окруженную богатством и роскошью, совсем не интересовала светская суета. Кумиры театральных подмостков и большого спорта, звезды кино — все это проходило мимо, не волновало ее. Она жила в своем маленьком внутреннем мирке, лелея мечты и взращивая грезы. Среди своих жизнерадостных сверстниц, с упоением порхающих по дискотекам и мечтающих о богатых суперменах, Джейн слыла белой вороной. Ее не волновали альковные тайны подруг и их смелые откровения о потере невинности. Все это существовало в другом измерении, за пределами ее души.

Они с отцом вели замкнутую жизнь. Так уж сложилось, что отец не любил общества. И поэтому самым ярким из всех мужчин, которых она до сих пор встречала, был ее отец, Мартин Ренкли. Он боготворил дочь и считал ее исключительной личностью.

Пылкая от природы, горячая, страстная, Джейн таила в своем сердце жажду острых ощущений, чего-то необычного, и в то же время мечтала о теплоте и глубокой преданности.

Может быть поэтому, она самозабвенно увлеклась конным спортом. Лошади удовлетворяли стремление Джейн к риску и откликались на горевшую в ней жажду любви и привязанности. Ее любимцем стал породистый двухлетний Спот, жеребец редкой красоты, не знающий страха. Джейн обожала его и втайне мечтала завоевать Национальный кубок. Но судьба распорядилась иначе: не стало Спота, совершенного творения природы, его наездница стала калекой…

После трагедии на скачках, лежа в больнице, она с блеском закончила колледж. И тогда же пристрастилась к книгам, они стали ее единственной отрадой и нравственной опорой в течение долгого пребывания на больничной койке. Воля и сильный характер сделали свое дело, и жизнь Джейн вернулась в привычное русло. Только теперь увлечение верховой ездой сменилось совсем другим: стремясь как-то реализовать живущее в ней чувство прекрасного, Джейн занялась разведением экзотических цветов.

И вот с появлением Фрэнка Беррингтона все изменилось, налаженный быт взорвался…

Откровенную неприязнь Фрэнка Джейн воспринимала как острую приправу к своему пресно-безмятежному существованию в изысканном особняке. Но только до сегодняшнего дня.

— По-видимому, я пробудила в нем чувство сострадания, — не совсем уверенно сказала Джейн своему отражению в зеркале. — Кто-то рассказал ему о несчастном случае, и теперь ему стыдно за свое некорректное, мягко говоря, поведение.

И все же исполненный восхищения и особой затаенной мужской нежности взгляд Фрэнка смутил, даже скорее взволновал гордую амазонку, какой она была до встречи с Фрэнком. Джейн вдруг ощутила какое-то холодное одиночество, ей впервые за долгие годы захотелось поговорить по душам с покойной матерью, которой она никогда не знала, открыть ей свое сердце, услышать совет зрелой женщины.

Джейн привыкла к отсутствию матери, но не могла представить свою жизнь без отца. А теперь ей вдруг показалось, что рядом с отцом встает другой мужчина, без него, как и без отца, жизнь превратится в существование. Джейн поспешила отогнать эту дикую мысль…

3

Джейсон Макферсон, врач и тренер Фрэнка, решил сменить упражнения, и занятия на тренажере уступили место плаванию в бассейне.

— Если ты и дальше будешь вести себя так безответственно, — предупредил Джейсон пациента, — могу обещать: к концу месяца ты не только не будешь бегать, но даже не сможешь ходить. Нельзя добиться абсолютно всего за один день, это понятно даже ребенку.

Джейн толкнула двойные двери в бассейн и вошла, не подозревая, что там кто-то находится. Он уже плавает? — удивилась она, но тут же вспомнила, что доктор Макферсон рекомендовал заменить тренажеры водными упражнениями.

Джейн помешкала, прежде чем войти в бассейн. Она не видела Фрэнка после достопамятной беседы в библиотеке и теперь, не желая себе в том признаваться, обрадовалась встрече. Первым ее инстинктивным желанием было убежать, но чувство достоинства возобладало. Глупо прятаться в собственном доме, напомнила она себе.

Искоса поглядывая в сторону Фрэнка, Джейн прошла по бортику бассейна и остановилась у мелководья. Она видела, как, ритмично взмахивая руками, он приближается к дальнему краю бассейна. Джейн отметила четкость движений пловца, хотя, совершенно очевидно, давалось ему это нелегко.

Джейн ждала, что, достигнув дальнего края бассейна, Фрэнк остановится, но он лишь дотронулся до стены и тут же поплыл обратно, причем с такой скоростью, которую трудно было ожидать от нездорового человека. Преодолев дистанцию, он, ухватившись за поручень, остановился у самых ее ног. Джейн увидела, что Фрэнк запрокинул голову и закрыл глаза, грудь его тяжело вздымалась: очевидно, силы были на исходе.

Спустя несколько мгновений, Фрэнк разомкнул веки и отбросил мокрые волосы со лба. И в это мгновение заметил Джейн. От неожиданности Фрэнк зажмурился, но, когда снова открыл глаза, увидел, что ничего не изменилось, Джейн по-прежнему стояла у края бассейна. Ему показалось, что он теряет сознание от наплыва чувств, но, собрав волю в кулак, Фрэнк как ни в чем не бывало заметил:

— Вы сегодня опоздали.

Значит, ему известно, в какое время я плаваю? — растерялась Джейн, но, стараясь говорить как можно небрежнее, ответила:

— Утром ожеребилась кобыла, и моя подруга Сью, ее владелица, испугалась и вызвала меня, потому что ветеринар запаздывал.

— И ваша подруга… позвала вас? — удивился Фрэнк.

— Да, я когда-то целый год ассистировала нашему ветеринару. Вот Сью и подумала, что я смогу помочь. — Джейн улыбнулась. — Правда, не знаю, кто больше нуждался в помощи: она или лошадь.

Джейн увидела, как Фрэнк вздрогнул, словно кто-то провел осколком льда по его обнаженной спине, улыбка исчезла. Но, когда Фрэнк заговорил, его голос звучал спокойно.

— Так что же произошло? — переспросил он, не задумываясь над бессмысленностью своего вопроса.

— Я же сказала: появился жеребенок. — Ее янтарные глаза засветились. — Еще до того, как пришел ветеринар. Лошади нужна была небольшая помощь.

— И вы… справились?

— А что мне оставалось делать? — сказала она просто. — Другого выхода не было.

Фрэнк долго всматривался в лицо этой чудесной девушки.

— У меня есть один вопрос.

— Какой?

— Тот жеребенок — мальчик или девочка?

Джейн удивилась его наивному, почти детскому вопросу. И, не желая оставаться в долгу, съязвила:

— Осторожнее. Как бы вам не утонуть в этой луже.

— Тогда во избежание несчастного случая лучше отсюда вылезти. — Если получится, добавил он про себя.

Фрэнк подтянулся и сел на край бассейна. Увидев его изуродованную пытками спину, Джейн тихонько вскрикнула.

— Прошу прощения, — бесстрастно произнес он. — Я думал, вам уже известно, что в плену надо мной издевались.

— Нет, — прошептала Джейн. — Я знала только про вашу ногу.

Ее сострадающий взгляд невольно скользнул по глубокому шраму, который виднелся из-под мокрых плавок на левом бедре. Он проследил за взглядом Джейн и спокойно пояснил:

— След от огнестрельной раны.

— Но… откуда такая изощренная жестокость? Если они хотели убить… — Голос Джейн сорвался.

— О да, очень хотели. И, если бы мой мучитель, полковник Рамиро, получше разбирался в анатомии, ему бы это удалось.

— В анатомии?

— Он пытался попасть в бедренную артерию. Но промахнулся, поэтому я не истек кровью, как ему того хотелось.

— Он хотел, чтобы вы… истекли кровью? — Она представила Фрэнка, скованного цепями, истекающего кровью, и голос ее задрожал от ужаса. — Этому садисту доставило бы удовольствие наблюдать, как вы медленно истекаете кровью?

— Не совсем так. Он хотел, чтобы я наблюдал… — ответил Фрэнк и, не сказав больше ни слова, с трудом поднялся и ушел.

Джейн сидела на краю бассейна, видя перед собой страшную сцену пыток. Она часто слышала в новостях или читала в газетах о жестокости и кровавой бессмыслице локальных войн, сотрясающих планету, но воспринимала все это просто как факт, не затрагивающий ее лично. Да — ужасно, да — мучительно видеть на телеэкране сцены насилия, но это где-то далеко, где-то в стороне… И вот теперь эта беспощадная грубая реальность вторглась в ее жизнь, проникла в уютный дом…

И этот бассейн, и благоухающий цветами сад, и уютная библиотека показались вдруг Джейн чем-то ирреальным. Реальностью были серые измученные глаза и шрамы, обезобразившие красивое тело Фрэнка Беррингтона.

Фрэнк, обложенный подушками, сидел в легком плетеном кресле и смотрел на пеструю нарядную зелень в другом конце солярия. Похоже, он опять сделал то, чего не собирался делать. Меньше всего ему хотелось разжалобить Джейн или изображать героя. Он просто хотел сократить дистанцию между ними, вот и все.

Фрэнк вспоминал взволнованное, озаренное улыбкой лицо Джейн, рассказывающей о новорожденном жеребенке, и ее мгновенно потухший, испуганный взгляд, когда она увидела его шрамы, услышала страшное повествование. Не следовало рассеивать это блаженное неведение. Ведь когда-то, сто лет назад, и он верил в идеалы и справедливость всего сущего. Но его не пощадила жизнь, а Джейн не пощадил он, Фрэнк Беррингтон, вывернув наизнанку ее представления о мире. Хотя все, что ни происходит, во благо.

Он освободится, наконец, от наваждения этой любви и сможет сосредоточиться на святой мести, ставшей единственной целью его жизни. Джейн поймет, что между ними — бездна.

Но, мысленно расставляя все по своим местам, Фрэнк по-прежнему видел перед собой теплые янтарные глаза.

После невольных откровений в бассейне Фрэнк стал вести жизнь призрака. Его как будто и не было в доме. Живя под одной крышей, они с Джейн не встречались — казалось, к обоюдному удовольствию. Когда-то Джейн подшучивала над отцом, говоря, что в этом особняке можно неделями жить как на необитаемом острове — не видя ни единой души. И оказалась права.

«Игра в прятки» продолжалась несколько длинных тоскливых дней. Однажды, услышав приближающиеся знакомые шаги, Джейн, словно воришка, юркнула в ближайшую дверь. А когда перестала различать звук ковыляющей поступи Фрэнка, ей стало безмерно грустно. Боже, какая же я трусиха, думала Джейн, и ее щеки пылали от стыда. Пройти через столько испытаний и спасовать перед жестокой правдой, которую мне открыл Фрэнк Беррингтон. Оказывается, всю жизнь я провела в башне из слоновой кости. И сейчас, подобно страусу, прячу голову под крыло, избегая человека из реального беспощадного мира. Это я, когда-то, не дрогнув, встретившая известие о том, что, возможно, остаток жизни придется провести в инвалидном кресле. Что же со мной случилось теперь?

Набравшись смелости, Джейн выглянула в коридор. Он был пуст, но она услышала уже знакомый металлический звук: Фрэнк снова сражается со своим недугом. Она стремительно, перепрыгивая через ступеньки, взлетела по лестнице и скрылась в своей спальне.

Джейн потеряла сон, утратила аппетит, у нее было состояние, близкое к депрессии. Так долго не могло продолжаться.

Однажды под вечер она прилегла и очнулась, когда за окном уже стояли глубокие сумерки. Ей захотелось есть, и она отправилась в кухню — до ужина было еще далеко. Спускаясь по лестнице, Джейн заметила тонкую полосу света, выбивающуюся из-под двери библиотеки, и, не удержавшись, вошла в комнату. В кресле, положив больную ногу на скамейку, сидел Фрэнк. На коленях у него лежала раскрытая книга, настольная лампа отбрасывала неяркий свет на страницы, оставляя в тени лицо. Увидев Джейн, он поднял голову и выжидающе посмотрел на вошедшую.

— Я… — запинаясь, промолвила она, — я шла мимо и увидела свет. Извините, что помешала.

— Пустяки, — ответил он, и Джейн услышала в его голосе печаль. — Я часто здесь сижу, мне нравится эта комната. Волею судьбы стал настоящим затворником.

Джейн молча стояла в дверях. Фрэнк в замешательстве смотрел на нее. Чувствуя все возрастающую неловкость, Джейн подошла к столу и присела на краешек. Бросив взгляд на книгу, она ахнула про себя: Фрэнк читал про скачки.

— Меня заинтересовал этот мир, — сказал Фрэнк, заметив ее удивление. — Захотелось узнать о нем побольше. Чем, к примеру, привлекает людей атмосфера скачек, почему ипподром собирает такие толпы.

— Но эта книга не бестселлер. Можно найти что-нибудь более легкое для восприятия. Вы хоть немного знакомы с терминологией?

— Даже если бы я мог отличить конкур от скребка, вряд ли я понял больше из этого увлекательного произведения.

Джейн улыбнулась. Она заметила, и это ей было приятно, что Фрэнк не просто листал книгу, а внимательно ее читал.

— Почему вы выбрали именно эту тему?

— Видимо, потому, что ничего более скучного мне не попалось. Пришлось заняться этим… романом.

Фрэнк явно подтрунивал над ней, но Джейн на этот раз не нашлась с ответом. Обычно люди ищут в библиотеке то, что их занимает, но литература о лошадях явно не входит в сферу интересов мистера Беррингтона. Так в чем же тогда дело?

Спокойнее, спокойнее, Джейн. Ты ведь умеешь держаться в седле. Конечно, очень хочется думать, что… Неужели этот необычный выбор как-то связан с тобой?

Ее размышления прервал вопрос Фрэнка.

— Наверное, очень нелегко заставить животное, которое весит в двадцать раз больше жокея, делать то, что тебе хочется?

— Да, нелегко, — согласилась Джейн. — Но, когда твой приказ выполнен, получаешь такое удовольствие… Напоминает танец. К сожалению, у меня никогда не получалось довести выездку до совершенства.

— Мне кажется, конный спорт занятие небезопасное. Здесь же, — Фрэнк раздраженно ткнул пальцем в раскрытую книгу, — об этом почти ничего не говорится.

— Возможно. Но в скачках действительно есть особая поэзия и вдохновение. Ты несешься, забыв обо всем на свете, и, кажется, все вокруг подчиняется твоей воле. И нет ничего — только ты и лошадь.

— Наверное, вам очень недостает этой жизни, исполненной движения и свободы?