* * *

Хотя на тот момент у меня еще не было PhD по социологии, работа, которую я проделала тогда с подшивкой Seventeen, была не чем иным, как небольшим исследованием в области социологии эмоций. Анализируя язык глянцевых журналов, телешоу и селф-хелп-литературы, а также проводя интервью с мужчинами и женщинами в разных странах, такие исследователи, как Ева Иллуз [такие исследователи, как Ева Иллуз: Illouz E. Why love hurts: a sociological explanation; Illouz E. Saving the modern soul: therapy, emotions, and the culture of self-help; Illouz E. Cold intimacies: the making of emotional capitalism.], Арли Хохшильд [Арли Хохшильд: Hochschild A. The Managed Heart: Commercialization of Human Feeling. Berkeley: University of California Press, 2012.], Лора Кипнис [Лора Кипнис: Kipnis L. Against love: a polemic. New York: Vintage Books, 2004.], Фрэнк Фуреди [Фрэнк Фуреди: Furedi F. Therapy culture: cultivating vulnerability in an uncertain age. London New York: Routledge, 2004.] и многие другие, показывают, что наши представления о любви сформированы мощными политическими, экономическими и социальными силами. Вместе эти силы создают феномен, который можно назвать «эмоциональным режимом» — то есть системой эмоционального поведения, определяющей то, как мы говорим о своих чувствах, понимаем «нормальное» и «ненормальное» и делаем выводы о том, кто достоин любви, а кто — нет.

Представление о том, что у эмоций может быть «режим», в гуманитарные и социальные науки ввел американский историк и антрополог Уильям Редди в своей работе «The Navigation of Feeling» [«The Navigation of Feeling»: Reddy W. The navigation of feeling: a framework for the history of emotions. Cambridge, U.K: Cambridge University Press, 2001.]. Эмоции, по мнению Редди, не существуют сами по себе — в процессе социализации люди учатся их понимать и выражать при помощи разных перформативных средств. То, как мы говорим о чувствах или показываем их невербально, и то, как мы их проживаем, связано между собой неразрывно. Эти перформативные акты Редди называет «эмотивами». Используя эмотивы, человек одновременно и постигает, и изменяет сам себя. Однако набор эмотивов, доступный нам в каждый момент времени, ограничен: он является продуктом того или иного эмоционального режима. Эмоциональный режим — это и есть ансамбль предписанных эмотивов вместе с ритуалами и другими символическими практиками, с ними связанными [другими символическими практиками, с ними связанными: Плампер Я. История эмоций. М: НЛО, 2018.].

В тот день в американской школьной библиотеке я на своей шкуре пережила столкновение двух принципиально различных эмоциональных режимов. Читательница Seventeen была обучена принимать решения о том, с кем вступать или не вступать в интимную связь. Она рационализировала свои эмоции в терминах «потребностей» и «прав» и не соглашалась на то, что ее не устраивало. Она выросла в режиме выбора. Классическая русская литература, в момент моего взросления остававшаяся основным источником представлений о любви, напротив предлагала считать любовь природным катаклизмом, которому нужно подчиниться, даже если это разрушительно для удобства, здоровья и самой жизни. Другими словами, я воспитывалась в режиме судьбы.

Два этих режима основаны на противоположных принципах, и оба — каждый по-своему — превращают любовь в муку. Тем не менее в большинстве развитых вестернизированных капиталистических обществ (включая городское население современной России) сегодня доминирует режим выбора. Императив выбора растет из этических принципов неолиберальных демократических обществ, которые рассматривают свободу как абсолютное благо. Именно поэтому режим выбора характерен для эпохи, которую Ева Иллуз — а вслед за ней и другие авторы — называет «эмоциональным капитализмом». Его основные черты заключаются в проникновении логики экономической эффективности, логики получения выгоды во все остальные сферы человеческого взаимодействия, включая самые интимные его формы. Одновременно с этим эмоции становятся предметом торговли, способом получения прибыли (как известно, покупая кроссовки, вы покупаете чувство, а не просто пару обуви). Выбор и есть фундаментальная практика, позволяющая субъекту реализовывать свое стремление к заслуженному счастью. Однако формула «больше выбора = больше счастья» логична лишь на первый взгляд, а более пристальное ее рассмотрение позволяет увидеть новые формы тирании, стоящие за ней. «Идея выбора того, кем мы хотим быть, императивная идея „быть собой“ начали работать против нас, превращая нас не в свободных людей, а во все более тревожных и жадных. ‹…› Ложная идеология выбора может обременять человека иллюзией того, что он — полновластный господин своего благосостояния», — отмечает философ Рената Салецл [отмечает философ Рената Салецл: Салецл Р. Тирания выбора. М: Дело, 2014. C. 19.]. Но как это возможно и что может означать тирания выбора для эмоциональной жизни человека?

* * *

Для того чтобы понять триумф выбора в сфере эмоционального, необходимо рассматривать его как продолжение индивидуалистической традиции Просвещения. В экономике потребитель сделался важнее производителя. В вопросах религии верующий занял место Церкви. А в романтических отношениях объект любви постепенно вытеснял ее субъекта — пока в песнях, фильмах, рассказах и стихах не осталось почти ничего, кроме «я» самого любящего.

В XIV веке, любуясь золотыми локонами Лауры, Петрарка назвал свою возлюбленную «божественной» и воспевал само ее существование как наилучшее доказательство существования Всевышнего. Через каких-то шестьсот лет другой мужчина, очарованный копной других золотых локонов, — томас-манновский Густав фон Ашенбах — пришел к ровно противоположному выводу. Он сам, а не красавец Тадзио, был источником и смыслом любви:

...

И тут, лукавый ухаживатель, он высказал острую мысль: любящий-де ближе к божеству, чем любимый, ибо из этих двоих только в нем живет бог, — претонкую мысль, самую насмешливую из всех когда-либо приходивших на ум человеку, мысль, от которой взялось начало всего лукавства, всего тайного сладострастия, любовной тоски [всего тайного сладострастия, любовной тоски: Манн Т. Собрание сочинений. Т. 7. М: Госиздат, 1960. С.494.].

Это наблюдение из «Смерти в Венеции» символизирует фундаментальную трансформацию в понимании природы любви, которая случилась в конце XIX — начале XX веков. Любящий вытеснил Любимого из центра внимания. Божественный, недоступный и непостижимый. Другой больше не является предметом наших любовных историй. Вместо этого нас интересует наше собственное «я» со всеми его детскими травмами, эротическими фантазиями и идиосинкразиями. Изучить и защитить это хрупкое «я», научив его правильно управлять своими привязанностями, — это и есть главный проект режима выбора. Своего расцвета этот проект достигает в популяризованной версии психотерапевтического знания: жанре селф-хелпа, коучинга и тематических блогов.

При этом следует понимать: самым главным условием для выбора является вовсе не наличие множества опций, а существование просвещенного автономного субъекта, хорошо понимающего свои потребности и действующего исключительно себе во благо. В отличие от любовников других эпох, впадавших в безумие и детскую растерянность, новый романтический герой обращается со своими чувствами методично и рационально. Он посещает психоаналитика, читает литературу по самосовершенствованию и ходит на парную терапию. Более того, он может изучать «языки любви», быть ознакомленным с принципами нейролингвистического программирования или уметь оценить свои чувства по шкале от нуля до десяти. Американский философ Филип Рифф назвал этот тип личности «психологическим человеком» и описывает его так: «Антигероический, расчетливый, тщательно ведущий счет тому, чем он доволен, а чем — нет, рассматривающий отношения, не приносящие выгоды, как грехи, которых надо избегать» [как грехи, которых надо избегать: Rieff P. Freud, the mind of the moralist. Chicago: University of Chicago Press, 1979. С. 356.]. Психологический человек — это технократ, убежденный в том, что применение правильных средств в правильное время может распутать темную природу наших эмоций.

* * *

Это, конечно, применимо к обоим полам: «психологическая» женщина тоже следует правилам, точнее, «10 правилам состоявшейся женщины» от (вы уже догадались) Михаила Лабковского [«10 правилам состоявшейся женщины» от (вы уже догадались) Михаила Лабковского: Лабковский М. 10 правил состоявшейся женщины. 23 сентября 2018 года. Доступно на: https://www.cosmo.ru/psychology/psychology/10-pravil-sostoyavsheysya-zhenshchiny-rassuzhdaet-mihail-labkovskiy/..]:

1. Она с самых ранних лет привыкла рассчитывать только на себя.

2. Она самодостаточна.

3. Она независима во всех смыслах этого слова.

4. Она не просит помощи.

5. Она не идет на компромиссы.

6. Она никогда ни с кем себя не сравнивает.

7. Она довольна своей внешностью.

8. Она не стремится замуж.

9. Она не приемлет неравноправия.

10. Она никогда не бросит работать.

В стремлении к свободе режим выбора выплескивает с водой ребенка, подменяя понятие «зрелости» понятием «самодостаточности». «Состоявшейся» женщине, считает Лабковский, не нужны другие люди, в частности мужчины, для решения собственных проблем или для того, чтобы она чувствовала себя счастливой, «другие люди для нее — как вишенка на торте, они украшают ее жизнь». В мире поп-психологии привязанность инфантилизируется, вытесняется в сферу детского. Желание признания превращается в «попрошайничество». Близость никогда не должна переходить «личные границы». А главное — любовь у «состоявшихся» людей по определению не может быть невзаимной: «У здорового человека все происходит следующим образом: он кого-то любит, кто-то любит его. Это единственно возможные нормальные отношения» [Это единственно возможные нормальные отношения: Эксклюзивное интервью ELLE: Михаил Лабковский. 31 августа 2016 года. Доступно на: https://www.elle.ru/celebrities/interview/eksklyuzivnoe-intervyu-elle-mihail-labkovskiy/..].

Пропагандисты эмоциональной технократии решительно настроены минимизировать «серую зону» любви — это минное поле неотвеченных звонков, двусмысленных сообщений, стертых профилей в Tinder и пропущенных свиданий. Отменить «А что, если?» и «Почему?»! Прекратить рыдания! Запретить вспотевшие ладони и пересыхание в горле! Объявить излишними «пиздостраданиями» поэзию, прозу, симфонии, живопись, письма, мифы, скульптуру… Психологическому человеку обоих полов требуется только одно: непрерывный прогресс к здоровым отношениям между двумя автономными субъектами, способными удовлетворять потребности друг друга, пока новый выбор не разлучит их, аминь.