* * *

«В Советской России при попытке практической реализации марксистской программы социальных преобразований во всех сферах не возникло, да и не могло возникнуть единой точки зрения по вопросам любви и „половой морали“, поэтому и „брачные сценарии“ менялись чуть ли не каждое десятилетие», — пишет философ Альмира Усманова [пишет философ Альмира Усманова: Усманова А. О марксистской теории любви // Топос. 2010. № 3. С. 206.]. В ходе становления, консолидации и трансформации советской власти менялся и ее эмоциональный режим. За 75 лет с Октябрьской революции и до распада СССР сменилась не только палитра допустимых и одобряемых чувств и их выражения — изменился и сам субъект чувствования. Эту трансформацию можно проиллюстрировать на примере употребления личных местоимений в советской литературе. Проанализировав несколько периодов развития прозы в СССР, литературовед Вера Данэм отмечает, что если в 1920-1930-х годах в фокусе внимания были «мы», то в годы войны появилось «ты» и «я» [в годы войны появилось «ты» и «я»: Dunham V. In Stalin’s time: middleclass values in Soviet fiction. Durham: Duke University Press, 1990.]. В послевоенной же прозе героями сделались «он» и «она». Нарратив о чувствах, таким образом, постепенно становился все более индивидуализированным, на первое место выходил отдельный человек, ищущий уже не коллективного торжества, а личного счастья. В позднесоветский период этот поиск счастья сделался важнейшим лейтмотивом литературы и кино, и именно из него вырастает главный внутренний конфликт героя той эпохи: «бросаться» в чувства или стремиться управлять ими? Чаще всего этот конфликт решался в пользу первого: герой, пытающийся подчинить эмоции расчету или плану, был либо смешон, подобно Бузыкину из «Осеннего марафона» (помните таймер на его часах?), либо очевидно неприятен — вроде Ипполита из «Иронии судьбы». Роман Юрия Трифонова «Обмен» — литературный памятник позднесоветскому быту — рассказывает о людях, которые стремятся максимизировать личную выгоду от отношений с другими. Любовь, близость и дружба включены здесь в круговорот обмена материальными благами. В этом мире чувства сами начинают напоминать вещи, у которых непременно есть цена и собственник:

...

…нет, они не фальшивят, когда проявляют сочувствие и спрашивают с проникновенной осторожностью: «Ну, как у вас дома дела?» — но просто это сочувствие и эта проникновенность имеют размеры, как ботинки или шляпы. Их нельзя чересчур растягивать. ‹…› Разве можно сравнивать — умирает человек, и девочка поступает в музыкальную школу? Да, да. Можно. Это шляпы примерно одинакового размера — если умирает чужой человек, а в музыкальную школу поступает своя собственная, родная дочка [в музыкальную школу поступает своя собственная, родная дочка: Трифонов Ю. В. Другая жизнь. Повести. Рассказы. М: Известия, 1979. С. 171.].

Внутренний конфликт главного героя рождается именно из его неготовности участвовать в экономике чувств — именно она делает, по его мнению, из человека раба, ограничивает его внутреннюю свободу, заставляет его обменивать душу на благоустроенную квартирку.

Возвращаясь к началу этой главы, можно сказать, что герой Трифонова ориентируется на понятие свободы, принципиально отличное от того, что лежит в основе эмоционального капитализма. Его не привлекает так называемая позитивная свобода — «свобода для». Напротив, он ищет истины в «свободе от» — от вмешательства в свою жизнь других людей, от необходимости обустраивать свой мир материально, в свободе стремиться к чему-то, что скрыто от постороннего наблюдателя, в толстовской свободе выйти в 82 года из дома с мешком сухарей, чтобы умереть на железнодорожной станции. Свобода «транс-цен-ден-таль-но-го», как говорил другой герой позднесоветской литературы — Веничка Ерофеев.


Это подразумевает и свободу чувствовать боль, идти на саморазрушение и испытывать страдания. Она основана на этической максиме, сформулированной все тем же Веничкой: «Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян».

Но кто может себе позволить быть грустным и растерянным в мире непрерывной конкуренции, требующем от каждого из нас регулярно фиксировать свой личностный рост — если не в резюме, то хотя бы в инстаграме? «Бросаться в любовь» — несовместимо с жизнью. На место «любви» приходят «отношения».

Глава 3

На зоне комфорта [Эта глава написана на основе эссе «О вреде здоровых отношений», опубликованной на Colta 11 сентября 2018 года. URL: https://www.colta.ru/articles/society/19071-o — vrede-zdorovyh-otnosheniy.]

— Ты говорил о ней с таким жаром, что, право, я начинаю думать, что ты ее…

— Любишь, что ли, хочешь ты сказать!

— Помилуй! — перебил Обломов с принужденным смехом.

И. И. Гончаров. «Обломов»

«Я вообще ее не то чтобы люблю, вы меня поймите правильно. Но здесь что главное — мне с ней удобно. Мы путешествуем иногда, кино вместе смотрим. Она хороший собеседник, я всем доволен. Но планы на будущее мы не строим, нет никаких планов. Мыслей, чтобы съехаться, там, или еще что-то, даже близко нет. И я честно скажу, я не знаю, как бы я поступил, если она заболеет, например, не дай бог, чем-то тяжелым. Потому что для меня сейчас в отношениях главное — комфорт».


«Нет, ну всякое бывало, романтический вайб, там, все такое. Влюбленности были, конечно, но это уже не для меня. Сейчас у меня так: есть секс для удовольствия, есть общение, какие-то общие дела, но с условием, что никто никому ничего не должен. Это удобно, ни у кого нет лишних ожиданий».


«Уже сколько раз я на эти грабли наступала, что ищешь удовольствия, радости, а влипаешь вот в эту привязанность, в чувства, когда все снова как в 19 лет. Я просто не хочу этого больше».


В начале 2020 года я и мои коллеги Владислав Земенков и Юля Лернер задумали и провели серию интервью о современной русской любви с мужчинами и женщинами в возрасте от 20 до 30 лет, жителями российского города-миллионника. Своих собеседников мы просили рассказать о «личной жизни» и собрали ворох историй о переживаниях, о расставаниях и поисках. Интерпретативный анализ этих интервью привел нас к неожиданным заключениям.


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.