— Ах, боже мой! — вскрикнула за спиной Жюли, просыпаясь и подскакивая с кресла, а я в полуобмороке осела в ее подставленные руки.

— Не надо, я сама, — запротестовала я, понемногу приходя в сознание.

Колени еще подгибались от слабости, тело налилось тяжестью, губы дрожат. Я дотронулась до них пальцами и отняла — на подушечках алела капелька крови. Прикусила, должно быть. Жюли усадила меня на кровать и, охая, принялась отирать лоб полотенцем, смоченным в душистой воде. Я отпихивала ее руки, бормотала:

— Не надо, я уже в порядке, все хорошо.

— Что же вы встали? — причитала девушка. — Герр доктор не велел, придет фрау Кёне, ох и заругается! Помилуйте, фройлен…

— Кто это, Жюли? — спросила я, медленно моргая и пытаясь сфокусировать взгляд.

Комната снова расплывалась и прыгала, ангелочки-ящерки подмигивали, дразнясь острыми язычками.

— Мачеха ваша, — ответила Жюли, отбегая от меня и поднимая с пола картонку. Подула на оба портрета, обтерла фартуком и водрузила на место. — Неужто позабыли?

— Нет, я про портрет. Кто рядом… со мной?

Было непривычно говорить это. Болезненная девушка на портрете — не я, хотя и похожая на меня, как зеркальный двойник. Жюли опасливо покосилась на картонку, по-детски шмыгнула носом и ответила, глядя в сторону:

— Ах… неужели не узнали? Жених это ваш, генерал фессалийский, его сиятельство Дитер фон Мейердорф.

Жених? Вот как…

Я длинно выдохнула и покрутила колечко на пальце. Тонкое, очень изящное, гладкое. Явно обручальное.

«Проснись, Маша! — строго сказала себе. — Даю тебе последний шанс! На раз, два, три ты проснешься и поедешь на зачет в любимый институт, будет моросить дождик, а тетка у подъезда назовет тебя проституткой. Итак, на «три» просыпаешься. Запомнила? Раз. Два. Три!»

Я ущипнула себя за запястье, но ничего не произошло. Вместо этого двери распахнулись, и в комнату вплыла высокая женщина, ее юбки шуршали по полу, как крылья мотыльков.

— Жюли, почему душно? — спросила она, поджимая узкие губы.

Девушка присела и пролепетала:

— Доктор не велел устраивать сквозняков, фрау Кёне.

— Пустяки! — Женщина властно взмахнула рукой, затянутой в шелк перчатки. — Фройлен Мэрион нужен свежий воздух! Только оденьтесь, ради бога, неприлично девушке на выданье сидеть в одной сорочке, когда в комнату могут войти мужчины.

Во второй раз мне пеняют на одежду и моральный облик. Я закатила глаза и завертела головой. Конечно, нет ни джинсов, ни блузки. Шурша оборками, фрау Кёне проследовала к окну и широким жестом раздернула шторы. Комнату затопил свет, пылинки закружились веселее, и я зажмурилась.

— Вот так, вот так! — приговаривала фрау Кёне, словно гвозди забивала. — Вот так надо!

Она провела пальцем по рядом стоящей статуэтке, брезгливо сморщила нос:

— Лентяйка! За что жалованье плачу? Немудрено, что фройлен Мэрион никак не поправится и выглядит бледной молью. Загубишь мне товар!

Товар?!

Я чуть не подскочила и скомкала одеяло, пылая от возмущения. Но фрау Кёне, не глядя на меня, подошла к побелевшей Жюли и отвесила ей пощечину. Бедная девушка даже не пикнула, закрылась рукой и опустила голову, продолжая бормотать:

— Простите, фрау Кёне. Простите… больше не повторится…

Женщина погрозила скрюченным пальцем и сощурила водянистые, немного навыкате, глаза.

— К ужину чтобы все сияло! А вы, моя дорогая, — наконец она обратила на меня внимание, — будьте добры выполнять указания герра доктора, и к вечеру вы должны цвести, как пион. Я сообщила о вашем выздоровлении, и по такому случаю его сиятельство пожелал нанести нам личный визит.

Я вздрогнула вторично. Взгляд сам собой пополз к портрету, но между ним и мной встала фрау Кёне и, наклонившись ко мне, подцепила жесткими пальцами подбородок. От нее удушливо пахло розами, напомаженные губы растягивались в жуткую улыбку.

— И повторите правила хорошего тона, дорогая Мэрион, — грудным голосом тихо произнесла фрау Кёне, все ниже и ниже наклоняясь к моему уху, пока не прислонилась своей сухой нарумяненной щекой. — Только попробуйте не понравиться жениху и опозорить наш дом и род своего покойного отца… — Она вцепилась в мое ухо и дернула так, что я едва удержалась от вскрика, а из глаз помимо воли брызнули слезы. — Все космы повыдергаю, тонкие пальчики ваши переломаю и скормлю королевским вивернам. Все поняли, дорогая моя падчерица? Наследница дома Адлер-Кёне, проклятое семя, чертовка?

Отпустив мое ухо, фрау Кёне выпрямилась и мило улыбнулась все еще бледной служанке.

— Приготовьте госпоже платье, Жюли. Доктор разрешил прогуляться по саду, пусть наша невеста освежится. Нет сил терпеть в доме эту бледную немочь, а свежий воздух пойдет на пользу и придаст щечкам здоровый румянец. Только за пределы поместья не выходите, слышали, Жюли? За фройлен Мэрион отвечаете головой передо мной, его сиятельством и самим королем!

Глава 2

Беседа в беседке

Ухо горело, щеки горели и горели рыжие волосы в солнечном свете, пробивающемся сквозь невесомый тюль. Жюли пыхтела над прической, закалывала шпильками непослушные локоны, но они, пружиня, снова падали то на висок, то на лоб. Я сдувала их, выпячивая губы и внутренне пылая.

Товар, значит? Жених, значит? Да что себе позволяет эта старая карга?

Я закусывала губы, понимая, что в этом доме фрау Кёне позволяет себе многое. Найти бы телефон, позвонить в полицию. Да и есть ли тут телефоны? Все выглядят и ведут себя так, будто снимаются в историческом сериале.

— Не вертитесь, госпожа, я должна затянуть корсет.

От пыточного инструмента под названием «корсет» глаза на лоб полезли.

— Не так сильно! Все ребра переломаешь! — Я шлепнула ее по руке.

— Ах, простите! — Жюли ослабила шнуровку, дышать стало легче, зато грудь соблазнительно приподнялась, и лунная подвеска красиво легла в декольте. — Ну какая же вы красавица!

Я невольно зарделась и залюбовалась собственным отражением, что случалось редко. Настоящая юная леди из высшего света: в ушах изящные серьги в комплект к подвеске из лунного камня, нежно-бирюзовое платье с открытыми плечами. Лицо, конечно, бледновато, но Жюли надеялась, что прогулка на свежем воздухе это исправит.

— И так похожи на свою маму… — со вздохом добавила девушка, но тут же испуганно глянула на меня и поспешно добавила: — Ох, простите!

— Ничего, — улыбнулась я. — Мне часто об этом говорят.

— Представляю, — ответно улыбнулась Жюли. — Наверное, вы очень тоскуете по ней.

— Немного, — осторожно подыграла я. — А какая она была?

— Разве вы не помните? — удивленно приподняла брови служанка.

Я вздохнула. Когда не знаешь, что сказать, приходится выворачиваться.

— После болезни все как в тумане.

— Понимаю. — В голосе Жюли послышалось сочувствие. — Фрау Адлер была очень красива, мне так жаль, что она умерла в столь молодом возрасте. Ее портрет до сих пор висит в кабинете вашего покойного отца, хотя фрау Кёне давно завесила его портьерой. Когда вы были моложе, то часто бегали туда без спроса, и вам сильно доставалось от фрау. Но пока был жив герр Адлер-Кёне, он защищал вас.

— Папа тоже умер?

— Всего два года назад, — вздохнула Жюли. — Вы и это не помните?

— Немного, — туманно ответила я и заработала полный жалости взгляд.

— Ах, бедная госпожа! — Жюли всплеснула руками. — Если бы добрый хозяин был жив, он никогда не сосватал бы вас за его сиятельство! — Тут она опомнилась и потянула меня за локоть. — Но пойдемте же в сад! К ужину вы должны цвести!

Кому должна? Уж точно не фрау Кёне, пообещавшей переломать мне пальцы, если я не понравлюсь жениху. Я снова покрутила тугое колечко, оно оказалось по размеру и совершенно не мешало, но для меня было подобно кандалам. Я не готова замуж! Я не хочу! Тем более за неведомого мужчину, которого и в глаза никогда не видела.

Я позволила Жюли увлечь себя из комнаты, и мы спустились по широкой лестнице с перилами из красного дерева, также украшенными не то ангелочками, не то ящерками. Натертый паркет скользил под каблуками новых туфелек, подобранных в тон платью. С непривычки я ощущала себя коровой на льду и шла, придерживая подол и ловя на себе тревожные взгляды служанки. Она семенила рядом, как верная болонка, и я поняла, что девушка никогда не оставит меня одну, значит, и мысли о возможном побеге лучше отложить до поры до времени. Да и куда бежать? Это всего лишь странный сон. Скорее бы он закончился!

Широкий холл украшала резьба: цветы и стебли переплетались в удивительно изящном узоре, над головой позвякивали хрустальные подвески на люстре, и я остановилась, невольно приоткрыв рот, — во всю стену мозаикой было выложено панно, изображающее дракона. Каждая чешуйка сверкала белизной, клыки в ощеренной пасти отливали перламутром, а в глаза были вставлены топазы.

— Как красиво, Жюли! — восхищенно выдохнула я.

Девушка поклонилась, сложив на груди ладони, и ответила:

— Белый Дракон, хранитель вашего рода, моя госпожа. Я счастлива служить дому Кёне и вам.

Потом на ее лицо набежала тень. Не глядя на меня, Жюли поджимала губы, теребила фартук и все порывалась о чем-то спросить, но никак не решалась. Наконец мне стало жаль девушку, я взяла ее под руку и проговорила: