Полина Ром
Золушка по имени Грейс
Завтра, завтра я подпишу документы на ипотеку.
Господи, я знала, знала, что рано или поздно у меня будет дом. Мой личный, мой собственный дом. Квартиры у нас в городе стоят столько, что я вполне серьезно обдумывала, не переехать ли в провинцию. Но здесь у меня есть работа. Точнее, две работы. Иначе я никогда не смогла бы купить жилье.
Меня зовут Грейс. Да, вот таким именем папочка поучаствовал в моей жизни. Наградив меня этой фигней, он счел свой родительский долг исполненным. Грейс Сергеевна Смирнова. Как вам такая прелесть? Давно бы поменяла, но я с пятнадцати лет каждую копейку откладывала и прятала.
В четырнадцать я была еще слишком наивна, и весь мой летний заработок маман спустила на очередного ухажера. Я не понимаю: зачем ей в доме непременно нужен мужик? Ну нет, если бы они зарабатывали хотя бы на себя, то и пусть бы жили. Но содержать разнообразных идиотов — вот точно не мое.
Мне было семнадцать, я только что получила аттестат. Так себе оценки были, честно скажу. С другой стороны, забив на учебу, я нашла подработку. Часть, конечно, приходилось отдавать маме, но я уже достаточно хорошо соображала и всю правду о зарплате не говорила. Хотя что уж там — копейки платили. Много ли заплатят уборщице, да еще без оформления?
Я, помнится, тогда даже колебалась, не сходить ли мне на выпускной. Соседка Татьяна обещала дать платье, но нужно было внести деньги на ресторан и прочее. Дома, в прихожей, меня ждали сумка и пакет с немногочисленными вещами. И страшно довольный хмырь, который в то время претендовал на место «любви всей жизни» маман. И сама маман, прячущая глаза.
Мне было торжественно объявлено, что я достаточно взрослая и должна сама о себе позаботиться. Обалдела я знатно. Я вообще не представляла, куда идти и что делать. Такую вот, ревущую, с этой сумкой, меня и подобрала Татьяна. Она-то жила в своей собственной двушке, подаренной предками на окончание института. Накапала мне валерьянки. Покормила и уложила спать. С маман она здоровалась, но почему-то недолюбливала ее. А ко мне она нормально относилась.
Сквозь сон я слышала бесконечные звонки и разговоры. Утром я узнала, что все решено. Есть место в общаге и работа уборщицы. Если честно, мне полегчало. Те три небольших магазина бытовой химии, которые я мыла прошлым летом, сменили хозяина, и я вовсе не была уверена, что новый возьмет меня. Да и находились они далеко друг от друга, на дорогу тратилось много времени. Ну или денег, но деньги я экономила.
Иногда, когда сильно уставала, я воображала себя Золушкой. Вот приедет прекрасный принц, и кончатся эти бесконечные светлые полы, которые мой не мой, один фиг — тут же затопчут. Но как-то вот запаздывал этот принц. А потом я поняла: принцев не бывает. Золушка сама должна прорваться. И я знала, что прорвусь.
Заначку Татьяна велела пока не трогать. Перерыла свой гардероб и выдала мне еще сумку одежды. Красивой. Нельзя сказать, что мы были подругами: разница почти двенадцать лет не способствует дружбе. Но иногда разговаривали у лифта или во дворе. Она и научила, как прятать хотя бы часть зарплаты и переводить в доллары. И всегда-всегда носить с собой. Она же мне и покупала баксы на мои деньги. Татьяна давно переехала жить в столицу, но я до сих пор о ней с благодарностью вспоминаю. Дай ей бог здоровья!
Так вот я и попилила в новую жизнь: немного одежды, зубная щетка и четыреста пятьдесят баксов.
Почти восемь лет общаг, съемных комнат или однушек на двух-трех знакомых. И воровство, и пьяные кавалеры соседок, и пара неудавшихся романов…
Завтра я подпишу документы — и квартира моя. Можно сказать, повезло, что владельцы согласились подождать, пока оформляются бумажки. Хороший вариант. Не слишком замызганная, первое время можно не тратиться на ремонт. Но вообще-то очень хочется.
За эти годы, пока я росла от уборщицы с зарплатой в десять тысяч до кладовщика с шестьюдесятью пятью и полным доверием Аркадьпалыча, владельца складов, я приобрела себе хобби. В интернете я была подписана на кучу групп с ремонтом и дизайном.
Пожалуй, лучшее время я провела, «листая» интерьеры и стройки маленьких домиков. Дом я хотела больше квартиры, но свои силы оценивала реально. Не потяну.
Так-то я много что умею делать руками. Несколько раз устраивалась подсобницей к шабашащим после работы теткам. Научилась и штукатурить, и обои клеить. Даже кафель класть умею. Ну естественно, научилась готовить и шить-подшивать: не потаскаешь в ремонт одежду, если на последних джинсах молния полетела, а денег нет. Да все я умею, а что не умею — научусь. Нет образования, тогда хоть руки должны быть на месте.
Иногда я жалела, что не училась. Были периоды, когда выть хотелось от бессилия и голода. Такое настроение хорошо чтением забивать. И я читала, читала, читала… Благо периоды безработицы были редкими и давно.
Вторая работа иногда была, иногда нет. Сейчас я по ночам ходила убирать и мыть два подъезда в шикарной элитной новостройке. По два часа на подъезд. Хорошее, кстати, место. Платили нормально и вовремя. Так что ипотеку я погашу лет за шесть, не больше.
Вот в первом, уже намытом подъезде этого дома я и получила по голове. До сих пор любопытно, какой сволочи понадобилось убивать поломойку?
* * *
Я то ли спала, то ли нет. Ни верха, ни низа не существовало. И голоса я слышала неотчетливо. Бубнят что-то над ухом. Только в конце несколько фраз поняла.
— Так, а эту куда? Ты же видишь, она не тянет бытие.
— Ну, возвращать ее бесполезно, сожрут и растлят, сам видишь. Ее ни статус не спасет, ни магия. На перерождение, больше некуда…
* * *
— Грейс! Гре-е-ейс! Ты проснешься или нет, коровища ленивая? Не такой уж у тебя ушиб, чтобы валяться, когда зовут. Вставай, я тебе приказываю!
Интересно, это кто у нас такой безмозглый? Что-то проснуться не получается. Но за приказ могу и в табло дать. Я и правда многое умею.
Меня начали трясти. Боже, может, я на работу проспала? Глаза все же пришлось открыть. И снова закрыть. Я точно не готова это видеть.
Трясти начали сильнее.
— Вставай! Я видела, что ты не спишь!
— Убери руки, оторву к чертям. — Я даже не злилась. Мне просто нужно было несколько мгновений на осознание ситуации. Если мне не мерещилось, а скорее всего — нет, я к галлюцинациям не склонна, значит, я была в очень странном месте.
Молчание и топот. Эта, которая трясла, сбежала.
Издалека слышался возмущенный вопль:
— Мама! Ма-а-ама! Она не встает!
Батюшки, сколько экспрессии-то!
Я помнила удар по голове и стремительно несущиеся мне в лицо еще влажные после мытья ступени. Но комната, где я очнулась, — точно не больница. Лет сто пятьдесят — двести тому назад такая комната могла принадлежать светской красавице. Сумасшедшей красавице.
Три французских окна в пол. С пыльными, местами драными голубыми бархатными портьерами. Кровать, та самая, на которой я лежала, огромная, с грязным бархатным балдахином в цвет штор. Подушка и засаленное одеяло с торчащими перьями. Канделябр на шесть свечей стоит на страшной табуретке. Такими меблировали кухни в России после войны.
Я даже видела как-то пару похожих вживую. И не свечи в канделябре, а светящиеся палочки. Поди, энергосберегающее что-то. Вон как экономят: две штуки всего. Ближе к дверям — роскошная напольная жирандоль вообще без свечей. Псише, грязное, мутное, в затейливой раме с остатками позолоты. Перед псише — очаровательный пуфик с драным голубым атласом на сиденье. Дальше по стене — дверь. За ней — потрясающей красоты резной шкаф с кучей ящичков, часть ручек утрачена. Срочно нуждается в реставрации.
У окна — секретер с обломанной ножкой, для устойчивости вместо ножки подложены несколько толстенных книг. Похожи на старинные альбомы. Но точно не сказать: так все тщательно пылью усыпано. Элегантная козетка. Целая, для разнообразия. Очевидно, чтобы не выбивалась из общего интерьера, на нее взгромоздили кофейный столик.
Люстры нет, вместо нее — крюк, как намек, что должна бы быть. Лепнина местами обвалилась, но дивно хороша. Похожий рисунок лепнины я видела в Эрмитаже. В интернете, естественно.
Подошла к псише и рукой смахнула пыль. Страха я не испытывала. Даже не знаю почему. Так-то уже стало понятно, что я попаданка, но отражение в зеркале меня напугало.
Подросток. Лет пятнадцати-шестнадцати. Обычное лицо, немного прыщиков, темные волосы. Неопределенный какой-то цвет. Ни тебе талии сорока сантиметров, ни бюста третьего, а лучше — четвертого номера. Ни прекрасных голубых глаз.
Подросток, это значит, что в любом мире я — несамостоятельная личность. У меня есть или родители, или опекуны. Ничего хорошего в этом нет. Я давно привыкла жить сама и по своим правилам. Ну, надеюсь, хоть мир не придется спасать. Я нервно хихикнула.
Естественно, попаданские романы я читала. Точнее, слушала. У меня вообще была привычка держать наушник наготове. Полы-то точно с ними легче мыть.
Кстати, я пухленькая. Не сказать, чтобы прямо жиробасина, но сальце есть. Да и вся какая-то квелая и мягкая, как желе.
