Игры

Через несколько минут все собрались в столовой.

— Однако, — заметил дядя Моффат, когда все расселись, — с каждым годом время, когда мы садимся за рождественский ужин, похоже, делается всё более нелепым.

— Да, а почему обед так рано? — не поняла Сиппи, маленькая сестрёнка Тургида.

— Вопрос стоит так: у нас ранний обед или у нас жареные рёбрышки на завтрак? — провозгласил дядя Генри, худой мужчина с всклокоченными седыми волосами и крючковатым носом.

— Мне, наверное, нужно рассказать тебе, кто все эти люди? — спросил Тургид, когда Биллингстон поставил дополнительный прибор для Руперта.

— Мне ни за что их всех не запомнить, — пробормотал Руперт, думая про себя: «Давайте уже еду, давайте уже еду».

— Наверняка запомнишь. Это мой брат Роллин, это моя сестра Сиппи. Матушка возле тебя во главе стола, плотненькая со светлыми волосами и в чудных очках, из-за которых глаза у неё словно прищурены, — зашептал Тургид тихонько, чтобы она не услышала. — Напротив неё на другом конце стола мой отец. Вон мой дядя Моффат — тот толстяк с пунцовыми щеками. Он живёт здесь с моими кузенами, но они противные. Их зовут Уильям, Мелани и Тургид. Спокойно можешь с ними и не разговаривать. Обычно они весь обед препираются между собой. Их мать, тётя Анни, уехала на молочную ферму в Висконсине — даже не спрашивай! Возле камина в пурпурном смокинге сидит мой дядя Генри. Та жилистая, белая как мел дама с вьющимися рыжими волосами, которая сидит рядом с ним, — тётя Хазелнат. Её легко запомнить, потому что, не считая матушки, она здесь единственная женщина.

— Ещё один Тургид, ты сказал? Это семейное имя?

— Нет, и когда дядя Моффат и тётя Анни объявили, что назовут сына Тургидом, разразился большущий скандал. Ах да, а вон и библиотекарша, о которой я тебе уже рассказывал: шпионит за нами из-за портьер. Я и забыл, что есть ещё одна женщина, кроме матушки и тёти Хазелнат. Я вечно про неё забываю во время обеда, потому что она рта почти не раскрывает. Мы мало что знаем о её прошлом, но мы с ней не накоротке, поэтому вроде как нехорошо расспрашивать. Но ты можешь спросить что угодно. Она всё знает. Давай, попробуй. Матушка полагает, что она библиотекарь-консультант.

— Может, попозже, — сказал Руперт.

Он был смущён и оглушён. Все говорили одновременно, и в комнате царила какофония звуков. Миссис Повар вошла с супницей и, начиная с конца, где сидел отец Тургида, стала половником разливать суп по тарелкам, которые Биллингстон ставил перед членами семьи.

Как только суп достиг второго Тургида, тот схватил ложку и начал есть, однако тут дядя Генри вскричал:

— Хлопушки!

— Положи ложку, Тургид, — велела тётя Хазелнат.

— Ох, терпеть не могу хлопушки, — проворчал мистер Риверс. — Какая взрывная чепуха!

— Никакая не чепуха! Хлопушки все любят, — заявил дядя Генри, протягивая Руперту непонятный цилиндр, завёрнутый в подарочную бумагу словно большая конфета.

Прежде чем хоть что-то сделать со своим цилиндром, Руперт подглядел, как сидящие за столом по двое одновременно тянули за концы каждой хлопушки. С негромким хлопком цилиндры разрывались, выбрасывая бумажные короны, листочки с шутками и небольшие сувениры.

— Так, давайте прежде, чем приступить к еде, зачитаем все шутки вслух, — велел дядя Генри.

— «Что один снеговик сказал другому?» — выпалила Сиппи.

— Морковкой пахнет! — крикнула, заходясь от смеха, тётя Хазелнат.

— «Что один северный олень сказал другому?» — прочитал дядя Генри.

— Я не знаю, — сказал дядя Моффат.

— «Ничего. Северные олени не умеют говорить», — зачитал дядя Генри.

И так они читали по цепочке. Когда подошла очередь Руперта, и он стал судорожно разворачивать свою бумажку с шуткой, дядя Генри громыхнул:

— Погоди минутку. Ты кто?

— Р-р-р-руперт, — запинаясь, выговорил Руперт.

— Это нам ни о чём не говорит, — бросил дядя Моффат.

— Он лежал на газоне перед домом, почти заледеневший и совершенно без чувств, — сказал Тургид.

— Батюшки-светы, ещё один библиотекарь! — вскричал дядя Генри.

— Глупости! — проревел дядя Моффат. — Ему никак не больше девяти лет.

— Десять, почти одиннадцать, — шёпотом поправил его Руперт.

— Последнее время люди взяли моду просто являться и вселяться, — заметил мистер Риверс, до сведения которого все обстоятельства появления библиотекарши в доме так и не дошли. Он работал допоздна и подчас совершенно отставал от жизни и новостей семьи.

— А что у него не так с голосом? — брякнул Уильям.

— Все так, заткнись и читай свою шутку, — отозвался Тургид.

— Он вполне может оказаться библиотекарем-стажёром, — продолжил дядя Генри, никого не слушая. — Это объясняет, почему он шепчет. В библиотеках постоянно требуют, чтобы все говорили шёпотом. Спорим, я прав! Уверен, я прав. Мальчик, я прав?

— Нет, — прошептал Руперт.

— Ха! — возгласил дядя Моффат.

— Я надеюсь, ты оттаял? — ласково спросила миссис Риверс.

— Да, спасибо, — пробормотал Руперт.

— Погоди минутку! — завопила миссис Повар, подносившая оливки и сельдерей. — Ты тот мальчонка, которого я пыталась отвадить от ворот током?

— Я не виноват, — отчаянно залепетал Руперт. — Я проходил мимо, и завиток ограды зацепился за дыру в моём свитере.

— Ах, миссис Повар, неужели вы опять трещите током?! — упрекнула её миссис Риверс.

— Я вам снова повторяю, — заявила миссис Повар. — Мне нравится смотреть, как люди извиваются от электрического тока, ничуть не больше, чем прочим. Я всего лишь борюсь с домушниками. Мне следует за это приплачивать.

— Ладно вам, признайтесь, пусть немножечко, а вам нравится смотреть, как они подёргиваются, — настаивал дядя Генри.

— Немножечко! А кому не нравится смотреть, как люди немножечко подёргиваются? — извиняющимся тоном произнесла миссис Повар.

— Молодой человек, никаких дыр в твоём свитере я не вижу, — заявил мистер Риверс, вытягивая шею над своей суповой тарелкой, чтобы рассмотреть Руперта.

— На нём моя фуфайка, отец, — объяснил Тургид. — Оставьте-ка все его в покое. Руперт, читай свою шутку.

— Что один северный олень сказал другому?! — прочитал Руперт.

— Эту мы уже слышали! — возмущённо буркнул дядя Моффат.

— Они всегда немного повторяются, ты же знаешь, — сказал дядя Генри. — Достаточно. С хлопушками покончено. Все ешьте свой суп.

И все стали есть. Руперт заметил, что у каждого из Риверсов на голове была теперь бумажная корона из хлопушек, поэтому и он надел свою корону и тоже принялся есть. Суп был вкуснее всего, что Руперт когда-либо ел. В нём было много сливок, картошки и ещё чего-то незнакомого. Мальчик быстро и беззвучно черпал ложку за ложкой и закончил раньше всех. Он бы с удовольствием съел ещё, но как только он доел, Биллингстон малозаметным движением руки тут же убрал тарелку.

Ожидая, пока доедят остальные, Руперт стал разглядывать свой сувенир из хлопушки. Это была небольшая колода карт в пластиковой плёнке.

— Что мне с этим делать? — тихонько спросил он Тургида, хотя шептать не было никакой необходимости: все ели, разговаривали, пили вино (взрослые) или коктейль из апельсинового сока с гранатовым сиропом (дети) [Этот коктейль называется «Ширли Темпл».], и в комнате было по-праздничному шумно.

— Понятия не имею, — пожал плечами Тургид.

— А ты что со своим сувениром сделаешь? Да, а что тебе досталось?

— Хм, похоже на брелок для ключей, — сказал Тургид. — Обычно они валяются среди прочей рождественской ерунды и мусора, а затем куда-то, не знаю куда, исчезают. Наверное, их выбрасывают. Эта дребедень из рождественских хлопушек никому не нужна. Каждый год одно и то же скучное грошовое барахло. Но что поделаешь, это ведь часть Рождества, верно? А у вас что же, в семье на Рождество не бывает хлопушек?

Руперт хотел сказать, что у него в семье и еды-то нет, хотя это и не вполне верно, ведь есть же рождественская корзина. Пусть курицы на всех не хватает, но что-нибудь из корзины достаётся каждому. Прочая еда в корзине была из продуктового банка [Продуктовый банк, он же пищевой или продовольственный банк, — благотворительная организация. Они собирают продукты от магазинов или людей, упаковывают их и через сеть других благотворительных организаций раздают нуждающимся.], а это в основном такие продукты, которые люди обнаруживают забытыми у себя в шкафу и, удивившись, зачем только их купили, в конце концов кладут в коробки продуктового банка. Там было много копчёного осьминога, нута с халапеньо и тому подобных консервов, но, Бог свидетель, Брауны против них ничего не имели. Они были только рады съесть продукты, купленные стилвилльцами по ошибке.

— Нет, у нас не бывает рождественских хлопушек, — признался Руперт.

Если уж Тургид не сообразил, что у того, кто не может позволить себе зимние ботинки, нет денег на хлопушки, Руперт не допустит бестактности, указав на его промах. Руперт даже не был уверен, что Тургид заметил, что на нём не было ни пальто, ни ботинок. Руперт начал задвигать маленькую колоду карт под свою хлебную тарелку, как вдруг заметил, что на ней лежит булочка. Съев булочку, он увидел кусочек масла, закинул его в рот целиком, и масло растаяло на языке, одарив чудесным вкусом. Он никогда не пробовал масла. Единственный жир, который бывал у Браунов на столе, — это маргарин. Маргарин Руперту нравился, но масло оказалось чем-то просто неземным. И всё это время его не отпускала мысль, что, раз Риверсы выбрасывают праздничные сувениры, возможно, ничего страшного, если он возьмёт свой. И вообще, может, ему удастся собрать все сувениры, прежде чем их выбросят, и забрать домой. У него никогда не было игрушек, да и у его братьев и сестёр тоже. Поэтому он тихонечко накрыл колоду ладонью, сдвинул руку к краю стола и уронил в другую ладонь. Он сунул карты в карман спортивных штанов Тургида, чтобы потом переложить в собственные штаны.