Пухлый, тем временем, вскарабкался на велосипед. Пускай едет, толку-то от него. С тремя у меня шансов справиться не очень много при нынешних моих вводных. И эти трое, к тому же, были не только высокие, но и, в отличие от толстяка, хорошо физически развитые. Спортивные. Конопатый, видимо главный из них, был широк в плечах. Второй имел бульдожью рожу, чуть побитую оспинами, и взгляд совсем не обремененный интеллектом. Еще и белобрысый. Третий высокий и худой, но не дистрофик, а жилистый.

Конопатый демонстративно размял шею и, переплетя пальцы, выгнул кисти ладонями вперед. Я за десяток метров услышал хруст костяшек, не предвещавший ничего хорошего. Они явно собирались отвалить мне звездюлей. С какого перепугу? Ну да ладно, потом разберемся о причинах и следствии. Что же, у меня для вас, парни, неутешительные новости. Вы не на того нарвались.

Я встал в боксерскую стойку, чем кстати вызвал неподдельное изумление на их лицах.

— Ребзя, он драться собрался! — загоготал Шпала.

— Ха-ха-ха!..

И все трое мигом набросились на меня. Но удовольствия «станцевать» нам не предоставили — со стороны ворот вдруг донесся крик.

— Вы что творите! Лев, а ну немедленно прекрати ребят обижать!

К нам торопилась здоровенная тетенька, по размерам готовая затмить даже толстяка на велосипеде. В спортивном костюме и со свистком, болтающимся в районе пышной груди. Рядом с ней семенил невзрачный мужичок с высоко натянутыми брюками, схваченными подтяжками, и с пышными усами, которыми он забавно шевелил.

Львом, судя по всему, звался заводила — конопатый. Если парочка его подельников остановилась, а толстяк Сеня вовсе струхнул, то Лев продолжил бежать на меня носорогом. Я встретил его с дальней руки, без замаха, прямым, попав в солнечное сплетение. Не челюсть же ломать — за такие дела с моей судимостью, пусть и погашенной, можно в колонию отправиться. Но удара вполне должно было хватить, чтобы усадить наглую рожу на пятую точку. Тем более, что этого он явно не ожидал, и секунду спустя, сидя на земле, принялся жадно хватать воздух. Глаза конопатый пучил теперь не хуже толстяка Сени.

Габаритная Женщина с большими грудями выросла между нами, сдув со лба упавшую прядь челки. Дружки Левы благополучно отошли подальше.

— Тамара Ипполитовна, Савелий Иннокентьевич, мы не при делах! — попытался отбрехаться шпала-блондин, корча невинную рожу. — Просто шахматисту мяч в голову попал! Через забор перелетел, мы за мячом полезли, а эти двое нарушителей тут! За территорией лагеря! В дырку пролезли, представляете?

— Я тебе дам «попал», Куропаткин! Случайно? Знаю я вашу компашку! — зарокотала гром-баба. — У нас по распорядку утренний туалет, а вы уже сыр-бор развели!

— Товарищи спортсмены, пройдите в лагерь, будьте так любезны, — подал голос усач, прежде внушительно прокашлявшись.

Выглядел Лева неважно, бледный как полотно и весь взмокший. Он тяжело поднялся и погрозил мне кулаком.

— Ну все, ты встрял, Карпов, блин… Урою, молись…

Он запнулся, схватил мяч и поочередно посмотрел на взрослых, но когда вернул взгляд на меня, глаза Левы говорили куда больше любых угроз.

— Ага, воротничок поправь, — я подмигнул ему, наконец опустив руки.

Глаза хулигана на секунду вспыхнули, но тут же погасли.

Троица потянулась к воротам. Это сюда они через дырку в заборе пролезли, а обратно — уже как положено.

Я не успел выдохнуть, как Тамара Ипполитовна подошла ко мне, взяла за плечи и, отстранившись на вытянутых руках, внимательно меня осмотрела, а потом обратилась к усатому.

— Савелий Иннокентьевич, проведите с хулиганами воспитательную беседу и сделайте замечание Виктору Палычу, в нашем лагере дети не должны обижать друг друга. Пусть оставляют всю злость в зале!

— Поговорю всенепременно, — буркнул себе в усы мужик, как будто нехотя. — Я сразу предупреждал, что нечего в лагерь велосипед брать, это чревато!

Он поглядывал на дырку в заборе, видимо, размышляя, что ее придется все-таки заделывать.

— Так, а вы… — Тамара поочередно посмотрела на меня и толстяка. — Если еще раз увижу, что вы через забор лазаете, то пеняйте сами на себя!

Во как… я спешно переваривал происходящее. Тамара Ипполитовна обернулась к толстяку, тот с такой силой вцепился в велосипед, что костяшки на кистях побелели.

— Шульц, с тобой-то все в порядке?

— Что с ним может быть, — снова пробурчал усач, вздохнув.

Очевидно, он считал всё происходящее абсолютно скучной и незначительной вознёй, но такой, от которой не отмахнёшься, как от наглого комара. Тамара Ипполитовна поднесла указательный палец к губам, призывая усача замолчать и спросила Сеню.

— Маме не побежишь жаловаться?

Толстяк замотал головой, хотя вид у него был, будто пацан вот-вот расплачется.

Интресно, кто его мама?

— Ну вот и хорошо, это взрослое решение, — как могло показаться, с облегчением заявила Тамара.

Затем она взяла меня за подбородок и внимательно осмотрела шишку у виска.

— Миша, сходи-ка ты в медчасть, голубчик, пусть тебя посмотрят. Но одна нога здесь, другая там, — Тамара посмотрела на наручные часы. — Через пятнадцать минут начнется линейка! Всем пионерам быть обязательно, сам понимаешь. А ты, Сеня, его проводи.

Усач и гром-баба ушли, я слышал, как Тамара начала отдавать Савелию распоряжения по починке забора. Тот только коротко пожимал плечами и повторял, что нечего было разрешать брать велосипед. Я проводил их взглядом таких же выпученных глаз, как у Левы после моего удара. Что-то пошло не так, я уже понял что…

Так, стоп!

Какой, к черту, пионерский лагерь? Я ведь на больничной койке лежал, при смерти. Или из-за асфиксии пошли галлюцинации? Ну либо это действительно рай… Но при чем здесь пионерлагерь?!

Я осмотрел себя. На мне был точно такой прикид, как у остальных: рубашка с коротким рукавом, шорты, пионерский галстук. Та же самая одежда, малость разве что испачкавшаяся.

Но самое главное! Я тоже был… пацаном! Самым обычным, с худыми коленками, невысокого роста. Ужасно захотелось посмотреть на свое отражение в зеркале.

Ощущения были непривычные. Как в бане хорошенько пропарился и всю дурь из организма выгнал. Там выходишь — и будто заново родился, так и здесь. Я чувствовал, что мое тело откликается здоровьем, ничего не ноет, не болит и не скрипит. Я оглядел собственные руки. Ни морщинки, кожа загорелая, под ногтями ободки грязи. Если это тело когда-то было не моим, то теперь оно самое что ни на есть мое!

Допустим, я в пионерском лагере, скорее всего, со спортивным уклоном (не зря нас назвали «товарищами спортсменами»). И у меня тело… пионера, подростка. Вводные более или менее понятны, хоть это и чересчур поразительно. Вот так смейся потом над буддистами, хорошо хоть не жуком-носорогом возродился… Почему именно жуком? Его, ползшего по ветке, накрыл ладонью толстяк. Поймав, засунул в спичечный коробок. На меня Сеня был явно обижен, за то, что я ему в ухо зарядил, но не воспользоваться шансом поймать насекомое — не мог. Помниться, такой жук всегда был предметом особого внимания ребят.

— Слышь, малой, ты извини, что я тебя по уху стукнул, а? Ну, попутал, — примирительно сказал я.

Я решил, что будет неплохо узнать от Сени чуточку больше подробностей нынешних реалий, а для начала нужно помириться.

Толстяк обернулся, пряча коробок в карман, и неуклюже переступил с ноги на ногу. Поскреб нос грязным ногтем и наконец выдал немного обиженно:

— Сам ты малой, Миш. И вообще, я еще шестьдесят второго года, а ты на три месяца меня младше. Понял?

Ага… Уже понятно — звать меня Мишей. Это гуд, не придется к новому имени привыкать. И год рождения путём нехитрых подсчётов дал понять время, в котором я оказался сейчас — середина семидесятых. СССР в самом расцвете. Огромный, величественный и непотопляемый… как «Титаник».

Толстяк смотрел на меня настороженно, и я вдруг четко понял, что меня окружают отнюдь не рослые подростки, просто мое новое тело было, так сказать, компактным. Средненьким таким. Скорее всего, роста во мне было метр шестьдесят, причём от силы. Толстяку я дышал если не в пупок, то куда-то в грудь.

— Да что-то не подумал, извини и за это тоже. Хошь? Я буду Малой, а ты Большой — идет? Пока не вырасту.

Логика была проста — если я каким-то макаром переместился в другое тело, причем в вполне себе уже взрослеющего паренька, то у того уже была своя жизнь, пусть и только начавшаяся. И если я начну не в тему вопросы задавать или нести бред, то так недолго белый билет схлопотать. А с толстяком мы, судя по всему, друзья. Потому он и обиделся, что я ему в ухо дал. Ну кто ж знал, предупреждать надо!

— Нехило тебя мячом припечатало… — он смотрел на мой висок, как будто и сам морщась от боли.

Я коснулся шишки пальцами и тут же отдернул руку. Шишак вон какой, не зря тянуло висок. Мячом так не могло, он мягкий. Наверное когда прилетело, я, то есть мой реципиент, упал и башкой припечатался о землю. Не зря Тамара послала в медпункт.

— Не помню, что случилось-то?

— Как что? я же говорил, тебе по скворечнику мячом прилетело, — захихикал толстяк. — Неужто не помнишь?