Рафаэлла Джордано
У Купидона картонные крылья
Все что происходит в романе, — вымысел автора, любые сходства с реальными людьми (кроме персонажа Ника Джентри) случайны
А если секрет Великой Любви состоит в том, чтобы суметь протянуть другому зеркало с самым прекрасным, что в нем есть?
Глагол «любить» трудно спрягать: прошедшее время — сложное, настоящее лишь ориентировочно, а будущее — всегда условно.
Жан Кокто
Ни одно слово не может быть слишком
громким или безумным,
если речь идет о ней.
Я думаю о ее платье, сотканном из облаков.
И я заставлю ангелов завидовать ее крыльям,
А ласточек — ее драгоценностям.
Даже цветы на земле чувствуют себя изгнанными.
Луи Арагон, «Глаза Эльзы»
Париж
Сцена 1
Мередит
Продуманная красота, атласный жемчужный цвет, элегантная печать. Приглашение. Имя Антуана набрано золотыми буквами курсивом. Мое имя там вовсе не фигурирует. Гостям, которых приводят с собой, особого значения не придают. Антуан поворачивается ко мне и улыбается, отвлекает меня от бессознательных мыслей. С того момента, как мы сели в этот черный седан с тонированными окнами, мы не перекинулись ни словом, но его рука меня не покидала, и только это нежное объятие дает мне достаточную силу встретить грядущий вечер. Перенести его.
Шофер открывает двери, и Антуан галантно протягивает мне свою руку. Это целое искусство — первый шаг, сделанный из машины в длинном платье; меховая перелина спущена, и опасно неустойчивы каблуки. Собираются гости. Каждый сначала предстает перед хозяевами, отмечающими имена приглашенных, которым разрешено проникнуть в престижное общество.
Хозяйка улыбается Антуану своей белоснежной улыбкой — возможно ли иметь такие зубы? — затем она поворачивается ко мне и бросает вопросительный взгляд, который тут же воскрешает во мне боязнь быть уличенной.
— А вы, мадам…
Антуан отметает вопрос проворным жестом.
— Она со мной.
— В таком случае…
Она пропускает нас и желает мне хорошего вечера с несколько вычурной вежливостью, которая меня ужасно раздражает.
Это вечер меценатства. Очередной ужин в пользу сохранения культурного и художественного наследия. Все сливки общества здесь. Приглашенные из самых разных уголков планеты. Столпы общества, политики, светские львы и львицы, наследники, акулы бизнеса, интеллектуалы, артисты. И я, я, я… всего лишь малышка я.
Вот уже более получаса мы дегустируем этот приветственный коктейль — бокалы шампанского в руках и косые оценивающие взгляды, нацеленные скорее на то, чтобы узнать о тебе побольше, нежели просто поздороваться.
Антуан тут как рыба в воде. Привычка. Учитывая его старания на посту, которого он так страстно добивался, — на самой крупной радиостанции Франции, — он всюду вхож.
— Все в порядке, любовь моя? — шепчет он мне с придыханием.
Откуда взять мужество вывести его из заблуждения? Ему по душе, что я его сопровождаю, но, кажется, он слишком горд, чтобы представить меня.
К нам приближается пара. Я узнаю популярную телеведущую и — за руку с ней — известного спортсмена.
— Антуан!
Тысяча фальшивых излияний — их даже перечислить трудно. Наконец, мое присутствие замечают — я удостоена вопросительного взгляда, кто это там?
— Это моя подруга Мередит, — объявляет с гордостью Антуан.
Теледива осматривает меня с головы до ног. Она ищет на жестком диске своей памяти ассоциации меня хоть с кем-нибудь, кого она знает. Никакого результата.
— Чем вы занимаетесь, Мередит?
— Я актриса комедии… Стендап.
Делаю вид, что не замечаю сарказма в стиле «а, ну ясно», который за этим последовал. Она прищурила свои желчные глаза:
— И где вы играли?
Бинго. Краснею как рак.
Дива вонзает еще несколько ножей в мои комплексы — что, кажется, доставляет ей немалое удовольствие. Почему бы ей не зарабатывать на этом развлечении — в момент приветствия открывать охоту на врага, а такой всегда найдется в этом светском обществе.
Подвожу черту разговора тем, что залпом выпиваю бокал шампанского. Наконец сообщают об ужине.
Разумеется, меня не посадили рядом с Антуаном. Он бросает на меня сочувствующий опечаленный взгляд, сидя по ту сторону стола. Стол декорирован букетами, лишающими любой возможности поговорить. Моя единственная надежда на общение — сосед справа и сосед слева. С одной стороны — монументальная фигура, повернутая ко мне спиной, что оставляет альтернативу общаться лишь с затылком, прикрытым шиньоном. С другой — седовласый месье не первой молодости, уверенный в своих правах на фамильярное общение.
Сначала я сопротивляюсь его похотливым атакам, но затем, выбрав минутку, покидаю стол, чтобы скрыться в безлюдном туалете. Вот бы больше не выходить отсюда… Но мое уединение длится недолго — входят две женщины. Поправляя макияж, они без умолку болтают. Я узнаю голос ведущей. Все как в сцене, вырванной из дешевого фильма. Ведущая не оставляет мне никакой надежды: «Милая девушка, но лишь актриска второго сорта. Выкрутилась, отыскав хорошую партию…»
Меня вот-вот стошнит. Через пару минут, которые кажутся вечностью, они наконец уходят. Насчет плохой актрисы они ошиблись: когда я присоединяюсь к улыбающемуся Антуану, я превосходно вхожу в свою роль. Он ничего не заметил.
Сцена 2
Мередит
Я толкаю двери салона красоты, расположенного в улочке моего квартала, на окраине 19-го округа Парижа. Вот уже несколько дней в голове вертелась одна и та же мысль: мне срочно нужен массаж. Напряжение в спине стало невыносимым, и мне это знакомо, как никому другому, — тело не лжет. Там, на этом званом вечере, всплыли на поверхность вещи, которые я предпочла бы оставить на дне. Теперь они открылись, и больше ничего не повернуть назад.
Салон маленький, но здесь все сделано для души и тела: декорации продуманы со вкусом и утонченностью. Одно только название — «Ламай» — сражает меня наповал: так же называется пляж в райском месте, на острове Самуй. И так же зовут массажистку, которая должна привести меня в чувство.
Молодая женщина ведет меня в комнату. Голова Будды, свечи и атмосферная музыка, приглушенный свет. Мой разум соглашается на путешествие, обещающее отдых. Я быстро скидываю одежду.
Ламай стучится в дверь. Мягкость ее голоса, глаз, жестов успокаивают меня мгновенно. Она улыбается, приглашает лечь. Аромат эфирных масел телепортирует меня в другое измерение.
Снимая напряжение моего тела, Ламай осторожно выводит меня на разговор, чтобы я еще и выговорилась.
— Я больше не знаю, где я нахожусь, — слышу себя. — Я переживаю тяжелый период в моей жизни.
Сначала мне сложно выдавить из себя и слово. Но, все больше отдаваясь удовольствию, я начинаю сдаваться.
— Я люблю… мужчину. Но… Это странно. Я не могу, несмотря ни на что, почувствовать себя в своей тарелке. Он… Он тоже меня любит. Взаимной любовью, что случается редко, вы не находите?
Ламай молча соглашается — главное, не перебивать мою исповедь лишними словами. У нее это вошло в привычку — слушать незнакомцев, разделять состояние их души. И я позволяю себе воспользоваться благосклонностью ее внимания.
— Вы понимаете… У меня нет причин собой гордиться. У меня чувство, будто я никто.
— Как это — никто? — удивляется Ламай.
— Ну, он уже сорвал большой куш — он очень успешен. Я же только у истоков своей карьеры. И, кто знает, выйду ли я когда-нибудь из тени…
— Если вы позволите, вы уже кое-кем являетесь.
Я вздыхаю, раздираемая изнутри.
— Да, но не той, кем я мечтаю быть. У меня ощущение, будто я только набросок, эскиз самой себя, понимаете?
В темноте у меня появилось ощущение, что массажистка улыбнулась.
— В Азии мы очень чувствительны к шарму незаконченности…
Как красиво звучит — шарм незаконченности. Но я не хочу просто существовать в его глазах. У меня нет ни малейшего желания зависеть от него, чтобы почувствовать себя живой!
— Пока ты не нашел сам себя, трудно любить другого человека.
Слова Ламай на секунду зависают в воздухе и находят во мне особенный отклик.
Сеанс подходит к концу, массажистка исчезает, оставив меня одну в комнате, обитой войлоком. Я прихожу в себя. Вспоминаю о нескольких мужчинах до Антуана, о неудачных отношениях, испорченных по причине моих сомнений и скрытых комплексов.
А что, если моей истории с Антуаном подготовлена та же участь? Я стараюсь себя контролировать. Нет. Я слишком его люблю. Я должна найти средство начать жить самостоятельно.
Но как?
Когда я одеваюсь, идея — нелепая и рисковая — медленно забирается ко мне в голову.