Она слушает меня так внимательно, так терпеливо, а я смотрю на ее прекрасные волосы и будто бы вижу ореол над ее головой.

Какая она красавица! Роза — это имя мама дала ей в честь певицы Роуз Калипсо, которую она постоянно слушала. А сама Роза обожает Сезарию Эвору, богиню Кабо-Верде.

Пока я рассказывала ей о нашем решении с Антуаном — расстаться на полгода, я видела, как между ее бровей пролегли две маленькие морщинки, а в глазах цвета светлого ореха с изумрудно-зелеными крапинками засверкали слезинки.

— Нет, ты видишь, до какого состояния ты себя довела? — говорит Роза. — Твой поступок меня искренне расстраивает. Такое чувство, будто тебе нравится портить себе жизнь…

Ее креольские серьги двигаются в ритм ее возмущенным словам. Я тронута, что она переживает.

— Это не так, Роза… Уверяю тебя, я продумала все варианты, но, пусть это и сложно признать, мне кажется, я поступила правильно. Мне нужен тайм-аут, чтобы понять, почему я стою на месте и имеют ли шанс на существование наши отношения.

Она ворчит, я ее не убедила. Делаю большой глоток горячего чая.

— Будь осторожнее! — улыбается моя фея. — Мне надо было принести воды, чтобы разбавить кипяток.

Послышался звук открывающейся двери, затем — тоненький голосок:

— Мама! Что происходит?

Роза отпускает несколько креольских ругательств. Кесия проснулась: я слишком шумела. Она такая малышка, ее дочурка, в ночной рубашке с рисунком единорога, не расстается со своим зайчиком, старым и потрепанным, с одним глазом. За пять лет ему многое пришлось пережить в руках Кесии.

— А, ты здесь! Этого еще не хватало! Завтра в саду будешь носом клевать! Давай быстро в кровать!

Она ловко подхватывает на руки свою заблудшую овечку и сажает на плечи. Они такие разные! Кесия кажется маленькой креветкой в сильных руках матери. Молочная кожа, длинные темно-русые волосы, большие голубые глаза… Ни одной зацепки, которая позволила бы думать, что она может быть дочкой Розы. Сколько раз моя подруга была смущена тем, что ее принимали за няню! Законы генетики непредсказуемы… Девочка все взяла от отца, породистого шведского стюарда, соблазненного между двумя прилетами в Париж и улетевшего в свою Швецию сразу после того, как он узнал о свалившейся на его голову беременности.

Кесия оплетает ногами бедра матери, цепляется руками за шею.

— О, давай поиграем в лошадку, мама! — умоляет малышка.

— Не сейчас, моя девочка! Пойдем спать!

— Ну, пожалуйста…

Роза, изображая лошадку, весело скачет по комнате.

— Н-но! Н-но! — кричит девочка, довольная.

Ничего себе, забавный способ заставить ее уснуть, думаю я.

Моя подруга взрывается счастливым смехом, который я так люблю. Она всей душой соглашается на игру с дочкой. Тут же вмешивается Ромео и начинает имитировать ржание животного. Каждый раз я восторгаюсь его талантами подражателя. Попугай взлетает на голову Розы и клюет ее между криками. Настоящий цирк!

Понимая, что надо бы угомониться, Роза делает вид, что сердится.

— Так, все, хватит, хватит! Уже половина первого ночи, в конце-то концов!

Спрашиваю:

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет, не двигайся. Возвращайся на свое место. И ты, в кровать!

Она говорит это тоном капрала, ослушаться невозможно. Воспитывая дочь одна, она должна уметь играть любую роль: и матери-пряника, и матери-кнута… Менять маски.

Роза суетится в комнате Кесии, укладывая ее, а я остаюсь одна с Ромео. Птица, раздраженная тем, что ей не дали порезвиться, кидает на меня мрачный взгляд. Я это понимаю.

Говорю:

— Эй, приятель. Жизнь не так проста!

— Не пррррроста! — повторяет он, нажимая на звучность первого слога.

Вернувшись, Роза находит меня курящей на маленьком балкончике, это ей не нравится.

— Так, быстро заходи, ты, видимо, хочешь себя убить. Когда ты собираешься бросить?

— Когда буду по-настоящему счастлива, — отвечаю я.

Она быстро раскладывает диван-кровать, так как спальня у нее только одна — у ее дочери.

— Придется потесниться! — говорит моя подруга, нисколько не опечаленная этой перспективой. В качестве ночнушки она выдает мне одну из своих футболок, которая размеров на десять больше и доходит мне до колен. Чищу зубы, чтобы прогнать вкус табака, и ныряю под одеяло. На мне остаются колготки. Я дрожу от холода. И не только.

Мы болтаем еще несколько минут.

— Ну ладно, утро вечера мудренее.

Роза гасит свет, желая мне спокойной ночи. А я знаю, что она будет длинной.

Сцена 5

Мередит

Обратный отсчет: 182 дня

Будильник звонит в 7:30. Малышка собирается в детский сад. Чтобы дать мне поспать, Роза пытается говорить как можно тише. В отличие от Кесии, которая, как каждый уважающий себя пятилетний ребенок, говорит громко; к тому же она взволнована моим присутствием.

— Почемууу Мередииит спииит здесь?

Не могу сказать, что я в восторге от детских воплей, особенно когда они молотком стучат по моей бедной голове.

— Тихо! Говори тише, моя девочка! Мередит очень опечалена, она немного побудет здесь.

— А она вообще собирается вернуться домой?

— Кесия! — смущается ее мама.

Она ведет ее в кухню, чтобы напоить горячим шоколадом и накормить любимый молочным хлебом с медом. Как же вкусно пахнет… Я бы тоже поела. Но сил подняться с дивана нет.

Заворачиваюсь в одеяло, закрываю голову подушкой. Больше не шевелиться. Никогда не выходить из этого душного логова. Забыть глупое решение отдалиться от Антуана… Что это на меня нашло?

Потом я все-таки выползаю. Роза и Кесия готовы уходить.

— Надевай куртку, Кесия. Поторопись, или мы опоздаем!

Девочка влезает в куртку. Роза помогает ей, нетерпеливо застегивая молнию. Ее взгляд падает на кроссовки с болтающимися шнурками.

— О нет! Кесия, ты переходишь все границы! Ты же знаешь, что в сад нельзя надевать обувь с моргающими подошвами! Почему ты не надела свои розовые, с липучками?

Я улыбаюсь: самой мне гораздо больше нравятся светодиодные кроссовки!

Роза смотрит на часы и ворчит:

— В любом случае переобуваться нет времени! Сама виновата. Тебя отругает воспитательница.

Кесия делает вид, что огорчена, но на самом деле я вижу ее светящиеся глаза. Девочка выиграла эту партию. Ох уж плутовка!

— Так, я пошла! — бросает мне Роза. Оставайся столько, сколько захочешь, ладно? У меня встреча утром, я вернусь в полдень.

— Спасибо, ты прелесть. Но, думаю, я вернусь домой.

— Как хочешь. Созвонимся.

— Роза?

— Да?

— Спасибо за все.

После их ухода плетусь на кухню, где надеюсь приготовить кофе. Немного смущенный Ромео следует за мной. Как только я оборачиваюсь, он застывает на месте. Я играю с ним в прятки и улыбаюсь, в который раз впечатленная его способностями. Ну как не погладить по головке такую умницу! Наклоняюсь и глажу. Он удостаивает меня воркованием, его зрачки расширяются от удовольствия. Кажется, я нашла путь к сердцу Ромео…

Открываю шкафчики в поисках кофе. Стою как вкопанная перед кофемашиной и смотрю, как капля за каплей из рожка вытекает спасительный эликсир. Слышу звук где-то в стороне. А, Ромео… Он что-то вытащил из мусорного ведра.

— Эй, маленький клоун! Ты уверен, что твоя хозяйка разрешает тебе это делать?

Попугай начинает расхаживать вокруг меня, распевая во все горло песню Рианы! Эта птица абсолютно чокнутая…

Вижу на столешнице шишку и протягиваю ему. Он умолкает и тут же начинает клевать ее. А я начинаю завтракать. Хрустим в унисон. Аромат горячего кофе восхитителен. Затем горячий душ. Теперь можно и выдохнуть.

Пар идет изо рта. Январь совсем не шутка. Скорее бы вернуться домой, но мне не хватает мужества. Весь день нарезать круги в четырех стенах, думая о нем, ну спасибо! Быстрая ходьба всегда помогает. Мысли, приставучие, как жвачка, понемногу испаряются. Так как я живу на авеню Ломьер в 19-м округе, решаю сделать крюк через Бют-Шомон.

Сколько же часов я провела, наслаждаясь этим чудесным парком, с тех пор как приехала в Париж пять лет назад… Он видел все краски моих настроений. Я знаю самые укромные уголки, гроты, каскады, уютные прудики. Но особенно мне нравилось приветствовать деревья. Мы в каком-то смысле друзья. Их спокойное могущество дает мне энергию и возвращает силу.

Этим утром безлюдный парк обволакивает густой туман. Здесь сложно поверить, что ты в Париже. Никого, кроме нескольких бегунов.

Бывают дни — с землею точно спаян,
Так низок свод небесный, так тяжел,
Тоска в груди проснулась, как хозяин,
И бледный день встает, с похмелья зол [Из стихотворения Ш. Бодлера, перевод И. Ф. Анненского. // Профессора, доктора наук спрашивают: сколько вам нужно времени, чтобы выучить китайский? // — Ну, лет десять, не меньше… // Доцента-кандидата спрашивают. // — Лет пять — потом смогу материал читать. // Аспиранта-лаборанта. // — На практику в Китай? За год натяну. // Студента четвертого курса. // — А методичка есть? Не вопрос — завтра сдам.].

Я знаю наизусть это стихотворение: Бодлер, «Сплин». Когда на улице такая погода, строки сами приходят на ум. Как же это созвучно с моим сегодняшним настроением. Даже мои друзья-деревья сдались, в бессилии меня ободрить.

Приближаюсь к каменному мосту, перекинутому через озеро. Это одно из ключевых мест парка. По спине пробежал холодок. Не этот ли мост называют «мостом самоубийц»? Начинаю дрожать. Этот мост, храм Сивиллы, темные стволы деревьев — такое чувство, что я попала в ожившую картину Делакруа.