Часть вторая. Сад белых цветов

Дом вдов

После войны в Беллоротондо осталось много вдов, но в качестве прозвища это слово закрепилось за Донатой и Франческой. Когда они решили поселиться вместе, чтобы разделить свое горе, люди не случайно окрестили дом Франчески на площади Санта-Анна Домом вдов. В любой деревне молодые и красивые вдовы ценятся высоко, но эти, безусловно, выделялись на общем фоне. Доната была красива спокойной, приветливой красотой; у нее были очень живые карие глаза, а на губах легко появлялась улыбка. Вдова последнего Пальмизано не скрывала своего крестьянского происхождения, она была исполнена скромного очарования пастушки, сошедшей со страниц воспевавшего буколические сцены рекламного календаря. Вдова же Конвертини успела за три года супружеской жизни дополнить свою природную красоту соблазнительной элегантностью представительницы одной из богатейших семей Апулии. Внешность Франчески была эффектной: роскошные длинные черные волосы, смуглая кожа, потрясающие зеленые глаза и блестящие, влажные, аппетитные губы. И тело великолепное: тугие округлые груди, как два персика, сильная спина, полные бедра и гибкая как тростник талия, что плавно изгибалась в такт шагам ее длинных ног.

Сначала вдовы рыдали сутки напролет. Спустя какое-то время они научились сдерживать слезы, но проводили дни, бродя по дому как неприкаянные души. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Франческа не зашла на кухню, улыбаясь во весь рот, — Доната последний раз видела ее такой, когда их мужья были еще живы и приезжали в отпуск.

— Я жду ребенка!

Доната вскочила и обняла кузину, так же засияв от радости. Но, снова опустившись на лавку, она невольно прикусила губу. Франческа заметила ее беспокойство, не вязавшееся с чудесной новостью. Что-то было не так.

— Что такое? Ты не рада? — спросила она.

— Конечно же, рада… — Доната замялась. И наконец выпалила: — Я тоже беременна!

— Да ты что! И ты молчала? — Франческа громко рассмеялась. Она схватила Донату за руки, подняла с места и закружила. — Ура! Если родятся мальчик и девочка, то когда вырастут, мы их поженим!

— Не шути, Франческа. Я и так ночей не сплю. Мне страшно.

— Почему?

— А если родится мальчик?

— И что? Ты не хочешь мальчика?

— Мне нельзя рожать мальчика! Я обреку его на проклятие Пальмизано! Как я буду кормить его, думая, что его убьют, когда он вырастет! Не знаю, что сделали Пальмизано, за что на них обрушился Божий гнев, но как я могу пожертвовать сыном!

— Это в прошлом, Доната, война окончилась.

— Войны никогда не оканчиваются насовсем. Они всегда возвращаются. Война, считавшаяся оконченной, украла у нас с тобой половину жизни!

Франческе не хотелось быть суеверной, но очевидно, что Доната права: по какой-то неизвестной причине Господь решил наказать Пальмизано и приговорил их мужчин к смерти. Франческа обняла двоюродную сестру, гадая, как же могло получиться, что новая жизнь, зародившись, принесла с собой столько страхов.

Они долго молчали. Наконец Доната отстранилась и, умоляюще глядя в самую глубину огромных зеленых глаз Франчески, попросила:

— Ты должна пообещать мне, что если родится мальчик, ты возьмешь его к себе и воспитаешь как Конвертини. Мы назовем его Витантонио. Только мы будем знать, что это в честь моего Вито Оронцо, отца ребенка, и твоего Антонио, который даст ему фамилию и надежду пересилить проклятие Пальмизано.

В следующие месяцы, пока Франческа ходила по деревне, выставив живот, Доната прятала свою беременность в доме-пещере, вырубленном в горе в Сасси — скальном пригороде Матеры, откуда была родом вся ее семья. Когда приблизилось время родов, она тайком вернулась в Беллоротондо, в Дом вдов. Оба ребенка появились на свет в День святой Анны, ранним утром 26 июля 1919 года. Доктор Риччарди, единственный, кого посвятили в тайну, присутствовал при родах, которые удачно совпали с отвлекшим внимание людей праздником в честь святой покровительницы деревни — пусть и скромным в то лето из-за того, что многие семьи были еще в трауре.

Доната родила первой, сразу после полуночи. Доктор взял ребенка на руки и медлил, сколько было возможно, прежде чем вымолвить:

— Мальчик.

Мать закрыла глаза, чтобы подавить рвавшийся наружу из самой глубины ее существа крик отчаяния. Ее словно пронзило острое лезвие. Затем она открыла полные безутешных слез глаза и попросила:

— Дайте мне его, Габриэле.

Доктор Габриэле Риччарди был семейным врачом Пальмизано, но также пользовал и семью Конвертини. Он был единственным в окрестностях специалистом, кто равно посещал и богатых пациентов, и бедных крестьян, которым не хватило бы денег даже на одну дозу хинина. Он положил младенца на грудь матери и вышел из комнаты. Доната сжала ребенка с такой силой, что тот заплакал. Доктор стоял в коридоре, прислушиваясь и размышляя, сможет ли он выполнить жестокий договор, на который вот-вот согласится, и сохранить тайну. Он вернулся в комнату.

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Я умру от горя, но он обойдет проклятие.

Врач промолчал, но глаза его затуманились, и он отвернулся. Малыш все плакал.

— Сколько в нем силы! Подумать только, что эта жизнь обречена из-за абсурдного проклятия! — горько пожаловалась Доната.

В этот момент Риччарди понял, что не сможет противиться.

— Будет лучше сразу отнести его Франческе, чтобы он привыкал к ней, — сказал доктор. — У нее еще несколько часов в запасе.

Риччарди наклонился, чтобы взять ребенка, но Доната прижала его к себе, умоляя:

— Еще минуточку!

Она целовала ребенка и клялась ему в вечной любви.

— Может быть, однажды ты поймешь… — прошептала она. — Ни одна мать никогда не любила своего ребенка так, как я…

Доктор Риччарди сидел на стуле в темном углу комнаты и плакал, не зная, на кого обратить свою ярость за столь несправедливое проклятие. Затем он решительно встал, поцеловал Донату в лоб, взял у нее ребенка и отнес Франческе.

Лежа в постели, Доната слышала, как младенец успокаивается на руках своей новой матери. Доктор перестал ходить из комнаты в комнату и удалился на кухню. Время от времени до него доносился плач ребенка. Или это были сдавленные рыдания Донаты? Затем все в доме ненадолго стихло, и Риччарди задремал, сидя на стуле. Проснувшись, он умылся и подготовил Франческу к родам. В комнате Донаты стояла тишина. Когда доктор вошел к ней убедиться, что все хорошо, он увидел, что та тихонько ушла, пока он спал.

Утром, около шести, Франческа родила девочку. На следующий день вся деревня с удивлением узнала, что у вдовы Конвертини двойня. Через неделю отец Феличе, духовник семьи, в ходе пышной церемонии в церкви Иммаколаты окрестил малышей — Витантонио и Джованна Конвертини.

Тетя

После родов Доната все время жила у Франчески, так что когда «двойняшки» заговорили, они сразу стали звать ее zia, «тетя». В сущности, малыши росли с двумя матерями, которые втайне от всей деревни делили все заботы. Когда приходило время кормить, Доната давала грудь Витантонио, своему сыну, Франческа же брала Джованну. Но иногда они менялись детьми, и те привыкли к двум мамам — одна была mamma, а другая zia.

Расположение дома Франчески предоставляло много мелких преимуществ. Они жили в центре деревни и в то же время могли наслаждаться природой и свежим воздухом; главный фасад смотрел на Виа-Кавур, но позади дома был небольшой двор, выходивший на площадь, обращенную к фасаду церкви Святой Анны, покровительницы Беллоротондо, поэтому прочие жители называли строение не только Домом вдов, но и Домом на площади Санта-Анна. С верхнего этажа со стороны площади открывалась великолепная панорама оливковых рощ и труллов долины Итрии, охватывающая пространство от холмов Альберобелло до склонов Чистернино. Издали было видно, что дом высится в самом центре величественных очертаний Беллоротондо — круглой в плане деревни, занимающей вершину холма, как стражник, готовый в любой момент защитить самую плодородную и наиболее справедливо разделенную между скромными крестьянами долину на всем юге Италии. Если бы дом на площади Санта-Анна был чуть выше, он был бы открыт всем ветрам, а с южной стороны можно было бы разглядеть дома и особняки Мартина-Франки, лепившиеся к собственному холму, первому за пределами Итрийской долины.

Дом стоял как нельзя лучше, но двоюродным сестрам этого было мало, они тосковали по тем временам, когда в детстве пасли коз на окраинах Матеры. Борясь с ностальгией, они населили двор животными, и куры, кролики и голуби вскоре стали любимыми игрушками Джованны и Витантонио.

На воспитание детей также неявно влияла бабушка, Анджела Джустиниан, венецианка, в детстве привезенная в Апулию, когда семья последовала за отцом в его новом назначении. Вследствие замужества она стала главой клана Конвертини и никогда не забывала, что дети — отпрыски ее старшего сына и, значит, в них течет и ее кровь. Трагическая гибель Антонио на войне не могла помешать детям вырасти настоящими Конвертини. Семья процветала благодаря лесопромышленному предприятию и быстро вошла в число самых состоятельных в регионе. Дела на старинной семейной лесопилке пошли в гору, когда Антонио Конвертини Старший решил привозить ель из Австрии, а также стал брать крупные партии каштана из лесов Тосканы и Гаргано. Его скоропостижная кончина была внезапным ударом. Но когда закат предприятия казался уже неизбежным, вдова неожиданно для всех взяла бразды правления в свои руки и вдохнула в дело новую жизнь, добившись результатов лучше прежнего; особенно этому способствовало решение покупать русскую ель с берегов Волги, гораздо более прочную, чем австрийская.