Если на практике нам пока не удается достичь полного равноправия в политической жизни, у нас остается идеальная демократия на страницах художественной литературы, где переплетаются черты реального и идеального, а также демонстрируется такое положение вещей, при котором высокие и низкие чины, черные и белые, северяне и южане, коренные американцы и иммигранты объединяются, чтобы поведать нам о трансцендентальной истине и о возможностях сродни тем, что обнаружились, когда Марк Твен отправил Гека и Джима в плаванье на плоту.

И я подумал, что роман можно представить как оплот надежды, познания и развлечений: он удерживает на плаву нашу нацию, пока та пытается обойти подводные камни и водовороты, неуверенно приближаясь к демократическим идеалам, а потом вновь отдаляясь от них. У литературы есть и другие задачи. Я еще помню то проникнутое оптимизмом время, когда каждый гражданин республики якобы мог — и должен был — готовиться стать президентом. Демократия рассматривалась не просто как общность индивидуумов, по определению Уистена Хью Одена, но как общность простых людей, разбирающихся в политике граждан, которые благодаря нашей хваленой системе всеобщего образования и свободе возможностей готовы управлять страной. Как выяснилось, такое маловероятно, но не исключено, и недавние тому примеры — арахисовый фермер и киноактер.

Непродолжительное время надежда теплилась и в сердцах афроамериканцев, вдохновленных присутствием чернокожего конгрессмена в Вашингтоне в период Реконструкции. Но даже при более трезвом взгляде на политические возможности (незадолго до того, как я приступил к работе над романом, Аса Филип Рэндольф был вынужден пригрозить нашему любимому Ф. Д. Рузвельту организацией марша на Вашингтон с намерением добиться трудоустройства негров на предприятиях оборонной промышленности) я не видел законных оснований для ограничения моей писательской свободы, позволяющей мне использовать в творчестве потенциал личности афроамериканца и американского общества в целом со всеми его ограничительными мерами. Я поставил себе целью преодолеть эти ограничения. Как показал на своем примере Марк Твен, юмор в литературе обладает целительным свойством против недугов политической системы, и хотя в 1945 году, да и впоследствии обстоятельства постоянно брали верх над афроамериканцами, им ничто не мешало, подобно Братцу Кролику и его литературным кузенам, великим трагическим и комическим персонажам, переломить ситуацию в свою пользу, выйти из схватки победителями и начать осознанно воспринимать окружающий мир. Поэтому мне требовалось создать образ рассказчика, человека мысли и действия, готового к осознанной защите своих прав, в чем виделась мне основа для его неловких попыток нащупать свой путь к свободе.

Я хотел показать, какие культурные универсалии скрыты в тяжелом положении не просто американца, а чернокожего американца, — не только объясняя, что такое в моем представлении возможность или потенциал, но и отвечая на риторический вопрос о необходимости общения без расовых, религиозных, классовых или региональных барьеров, в основе которых лежит принцип «разделяй и властвуй», используемый и сегодня для предотвращения ситуации, при которой мы более или менее естественным путем пришли бы к признанию существования братского союза между черными и белыми. Чтобы победить стремление нации к отрицанию общечеловеческих ценностей, которые полностью разделяют и мой персонаж, и те, кто, быть может, вдохновятся его опытом, я решил, что у моего повествователя будет определенное мировоззрение, самосознание, позволяющее ему ставить серьезные философские вопросы, и вдобавок богатый словарный запас, дающий возможность смело использовать наш живой, многогранный разговорный язык, чтобы по ходу развития сюжета общаться с большим количеством типичных представителей разных слоев населения Америки. Я хотел начать с расовых стереотипов и связанных с ними общественных процессов, а затем показать — одновременно испытывая читателя и его способность отличать правду от литературного вымысла, — что стереотипное мышление мешает нам увидеть, как сложно устроен человек.

Однако не стану делать вид, что вся работа по написанию романа была такой серьезной. На самом деле мне было интересно. Я осознавал, что создаю художественное произведение, произведение искусства и литературы, позволяющее воспользоваться отличительной особенностью романа и сказать правду посредством «лжи» — народный термин афроамериканцев для обозначения импровизированного сказа. Эта форма устного творчества процветала в барбершопах, где мне довелось работать, поэтому я опирался на богатую, давнюю культуру не только повествовательных произведений, но и фольклора, а поскольку уверенности в собственных талантах у меня не было, я импровизировал с имеющимся в моем распоряжении материалом на манер джазового музыканта, который обыгрывает музыкальную тему так, словно зажигает звездную россыпь метаморфоз. Убедившись, что в прологе содержится все необходимое как для финальных, так и для начальных строк, я позволил себе расслабиться и наслаждаться сюрпризами, которые преподносили мне события и персонажи.

И ведь было чему удивиться. За пять лет до завершения работы над книгой Фрэнк Тейлор, подписавший мой первый литературный контракт, показал отрывок романа Сирилу Коннолли, издателю английского журнала Horizon, и тот отрывок был напечатан в номере, посвященном искусству в Америке. Это была первая американская публикация первой главы, которая появилась в 1948 году на страницах не существующего ныне журнала Magazine of the Year, что и объясняет путаницу с датами регистрации авторских прав — то ли 1947, то ли 1948 год. Полностью книга увидела свет в 1952 году.

Эти сюрпризы одновременно пугали и вдохновляли, поскольку за кратким осознанием успеха пришел страх, что интерес вызовет только та часть книги, где описывается «баталия». Но я не оставлял стараний, и в конце концов настал момент, когда судьба свела меня с редактором, Альбертом Эрскином, и я по достоинству оценил это сотрудничество. Остальное, как говорится, кануло в историю. После выхода книги я очень надеялся, что она разойдется в достаточном количестве экземпляров, чтобы мои издатели не слишком расстраивались из-за своих финансовых вложений, а мой редактор — из-за потраченного впустую времени. Но, как я уже отмечал в начале, этот роман жил независимой, своевольной жизнью, и наиболее ярким тому подтверждением служит тот факт, что сегодня, через тридцать удивительнейших лет, я снова обо всем этом пишу.

Ральф Эллисон

10 ноября 1981 г.

— Вы спасены! — с болью и удивлением воскликнул капитан Делано. — Вы спасены. Откуда же падает на вас эта тень?

Герман Мелвилл. «Бенито Серено»

Гарри: Говорю вам, вы смотрите не на меня,
Не мне усмехаетесь, не меня ваши тайные взгляды
Обвиняют, но того, другого человека, если вы думаете,
Что я был человеком, пусть ваша некрофилия
Питается тем скелетом…

Т. С. Элиот. «Воссоединение семьи»