Брендан попросил и получил день на размышления. После чего отправился к Катене.
О встрече он договорился еще до знакомства с Магуайром, намереваясь сообщить о возвращении в Ирландию. Однако теперь все значительно усложнилось. Если он примет предложение Магуайра, придется разорвать все связи с братством Пия IX, какими бы неофициальными и законспирированными они ни были.
— Отец Кроу, наши молитвы услышаны! — воскликнул Катена.
Они не говорили лишних слов, все было и так понятно. Брендану Кроу предстояло стать в архиве своим человеком братства. Не стоило добавлять, что третья тайна хранится там.
— Я не могу на это пойти.
— Не можете работать на благо церкви? Надеюсь, вы не подумали, будто я прошу вас вести подрывную деятельность? Те, кто этим занимается, уже в Ватикане.
Катена умел убеждать, кроме того, неохотно признал Кроу, ему льстило единовременное внимание и Магуайра, и Катены. И все же многого Кроу не обещал. В последующие годы он поддерживал связь с Катеной, но тот ни разу не просил ни о чем, что могло бы подорвать доверие кардинала Магуайра. Порой Кроу почти удавалось убедить себя в том, что на самом деле он следит за Катеной и его братством. Но вот наступил тот страшный день, когда убийца пронесся по коридорам Ватикана, нашел виллу на крыше библиотеки и вонзил нож в грудь кардинала Магуайра.
Он обнаружил третий секрет Фатимы на ночном столике в спальне Магуайра — там, куда кардинал, видимо, положил его, прочитав перед сном. Будь у убийцы чуть больше времени, он бы наверняка нашел папку. Кроу знал, почему кардинал так внимательно изучал материалы. После их опубликования в 2000 году нескончаемым потоком потекли письма, утверждавшие, что часть тайны осталась нераскрыта. Магуайр обещал раз и навсегда положить этому конец. В обстановке строжайшей секретности Кроу забрал документ и отнес начальнику. И вот теперь тайна Фатимы оказалась у него в руках.
Разумеется, нужно было вернуть бумаги в архив. Сам Кроу не испытывал ни малейшего желания узнать, имелись ли основания для жалоб. И он не смог бы внятно объяснить, ни тогда, ни потом, зачем положил папку в чемоданчик. Словно стремясь защитить тайну Фатимы, он отнес ее к себе в комнату в доме Святой Марфы. Из головы не выходил загадочный вопрос Чековского — «ты ли тот, которому должно прийти, или другого ожидать нам?» — и предположение Трэгера о том, что в Ватикане есть предатель. Кроу опасался, что Трэгер подозревает его.
Пришла мысль о маленьком Реми Пувуаре, снующем среди бесчисленных стеллажей. И тут его осенила другая идея — безумная идея, своим появлением обязанная рассказу Джона Берка о миллиардере-эксцентрике, у которого работала его сестра.
IV
«Он Крез, сотворивший себя сам»
Комнаты Джона Берка и Брендана Кроу находились на одном этаже. Священники быстро сошлись; младший частенько обращался к старшему за советом, а Кроу был очарован пылким рвением молодого американца. Берк устроил Кроу обзорную экскурсию по папским академиям, а Кроу в свою очередь познакомил Берка со святая святых Ватиканской библиотеки и открытой частью архивов. Они подолгу беседовали, и на юного священника произвел большое впечатление широкий спектр познаний Кроу — патристика, [Патристика — совокупность богословских и философских доктрин христианских мыслителей II–VIII веков.] философия, древние рукописи — и непринужденная авторитетность в вопросах произведений искусства, хранящихся в музее. Именно последнее подтолкнуло отца Берка обратиться к старшему товарищу с просьбой помочь составить список, о котором говорила Лора.
Однако прежде, чем Берк успел завести разговор, Кроу открыл ему жуткую правду о недавних смертях в Ватикане. После этого было непросто вернуться к пожеланиям Игнатия Ханнана.
— Тайны Розария? — спросил Кроу.
— Их лучшие отражения в живописи.
— Едва ли в этом вопросе можно найти единодушие.
— В таком случае лучшие на ваш взгляд.
— Я мог бы назвать по две-три работы на каждую тайну.
— Буду вам бесконечно признателен, — сказал Джон так, словно Кроу уже дал согласие.
— А каково назначение этого списка?
Вместо ответа Берк поведал другу об эксцентричном миллиардере из Нью-Гемпшира, начальнике его сестры.
— Полагаю, он захочет получить репродукции?
— Едва ли он рассчитывает на оригиналы.
Сам Берк посвятил несколько месяцев подбору архивных материалов для комиссии, рассматривающей вопрос о канонизации Пия IX, который в начале папства стоял на либеральных позициях, а затем, придя в ужас от политических потрясений и революций, кардинально изменил точку зрения. Он вынужден был бежать из Ватикана в Гаэту, тем самым встав в один ряд с папами, которым довелось страдать от светской власти. Ирландское красноречие добавило особого драматизма повествованию Берка о том, как Наполеон похитил и привез Папу в собор Нотр-Дам, чтобы тот короновал его императорской короной.
— Но Наполеон сам возложил корону на свою голову. Бедный Пий.
— Пий?
— Пий Седьмой. После фиаско в России он предложил защиту и убежище членам семьи Наполеона. Истинно христианский жест. Некоторые считают поражение Наполеона в России наказанием за то, как он обошелся с Папой. [В 1799 году по приказу Наполеона Папу Пия VI насильно вывезли из Рима, и вскоре он умер во французском плену. В 1801 году Наполеон принудил сменившего Пия VI Папу Пия VII заключить конкордат, обеспечивший будущего императора поддержкой католической церкви.]
Сытый по горло этой темой, Берк перевел разговор на драматическую трилогию Поля Клоделя.
Время от времени приятели отправлялись ужинать в ресторан «Амброджио» на Борго-Пио, как говорил Брендан, «отстраняясь на время от блаженства». А может, не он первым это сказал: речь священника представляла собой антологию цитат. В хорошую погоду друзья устраивались за столиком на улице. Так они и поступили в тот вечер.
— Джон, расскажи подробнее о человеке, у которого работает твоя сестра.
— Кажется, я и так рассказал все, что знаю. Он миллиардер.
— Это гипербола? — вскинул брови Кроу.
— Судя по всему, нет.
— Состояние досталось ему в наследство?
— Отнюдь. Он Крез, сотворивший себя сам. Электроника.
— Хансон?
— Ханнан. Игнатий Ханнан.
— Ирландец?
— Похоже.
— Ага, похоже, ирландец. — Брендан начал набивать табаком трубку. — И набожный, хоть и богатый?
— Интерес к религии проснулся совсем недавно. На протяжении многих лет Игнатий Ханнан был слишком занят, чтобы вспоминать о вере, но внезапно она вернулась. Наверное, теперь к нему больше подходит определение «фанатично набожный».
Берк рассказал Брендану о копии лурдского грота, который Ханнан установил перед зданием правления своей компании.
— Вот как!
— Полагаю, будет трудно воздвигнуть что-нибудь вроде Фатимы.
Кроу молчал, попыхивая трубкой и рассматривая прохожих.
— Возможно, его заинтересует Ла-Салетт.
На лице Берка отобразилось недоумение.
— Celle, qui pleure? [Та, которая плачет? (фр.).]
Берк покачал головой. Подавшись вперед, Кроу повел рассказ о явлениях в Ла-Салетте, имевших место в девятнадцатом столетии. Знаком ли Берк с Леоном Блуа? Жаль, он должен обязательно его прочитать. Писатель очень интересовался ла-салеттскими пророчествами, явственно указывавшими на все плохое, что происходило в недрах церкви.
— Только не говори, что имя Жак Маритен [Маритен, Жак (1882–1973) — французский философ, теолог.] тебе ничего не говорит.
— Разумеется, Маритена я знаю.
— Крестник Блуа, как и его жена Раисса. Маритен написал книгу о Ла-Салетте, но ему настоятельно посоветовали ее не издавать.
— Почему?
— Папа посоветовал, — многозначительно вскинул брови Кроу.
Накануне возвращения в Америку Лора пригласила Джона на чай в гостиницу, и тот захватил с собой Брендана. К его радости, сестра и эрудированный ирландец быстро нашли общий язык.
— А я и не знал, что американцы пьют чай.
— Разве вы не слышали о «Бостонском чаепитии»?
— Как раз это я и имел в виду. Вы ведь выбросили все запасы за борт!
Они поговорили об интересе Игнатия Ханнана к живописным полотнам, изображающим радостные тайны Розария. Брендан достал из рукава сутаны сложенный листок бумаги.
— Вот что у меня получилось.
Лора была в восторге.
— Будьте уверены, Нат отблагодарит вас, — улыбнулась она.
В отпуске на Амальфийском побережье Джон Берк безуспешно пытался наслаждаться «Бедной женщиной» Блуа.
В ящике электронной почты обнаружилось длинное послание от Лоры. Не мог бы он приехать в Штаты и встретиться с Игнатием Ханнаном, чтобы обсудить захватывающий новый проект? Берк в ответ спросил, почему нельзя связаться по почте или по телефону. «У Ната есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться». Разумеется, это была чушь, однако перспектива съездить в Штаты показалась Берку заманчивой. Он обратился к своему начальнику, вскользь упомянув о Ханнане. Епископ Санчес Соррондо заерзал в кресле, несомненно прикидывая, как кстати придется папским академиям поддержка американского миллиардера.
— Ну конечно отправляйся.
Берку совсем не польстила мысль, что его отсутствия никто и не заметит. Он позвонил Лоре и сказал, что приедет.
— Я только взгляну на расписание рейсов и дам тебе знать.
— Нат пришлет за тобой самолет.
— Боже милосердный, нет!
Короткая пауза.
— Как скажешь. Ты не мог бы захватить своего друга, отца Кроу?
— Сомневаюсь, что он поедет.
— А ты спроси.
Похоже, работая на Игнатия Ханнана, Лора уверилась в том, что на свете нет ничего невозможного.
К удивлению Берка, Кроу согласился.
— Я всегда хотел открыть для себя Америку.
— Но ты ведь уже ее открыл.
Недоуменный взгляд.
— Путешествие святого Брендана. [Святой Брендан Клонфертский, по прозванию Мореплаватель, — ирландский святой VI века, совершил семилетнее плавание в поисках так называемой «Блаженной земли», описанное в полумифическом сказании «Путешествие святого Брендана». Некоторые исследователи считают, что он стал первым европейцем, пересекшим Атлантический океан.]
Джон Берк позвонил Лоре с хорошей новостью. К этому моменту он также передумал насчет частного самолета, и рано утром два священника, окруженные невообразимой роскошью, поднялись в воздух над аэропортом Чьямпино.
V
«Почему ты за мной следишь?»
Впервые Трэгер заподозрил, что за ним следят, на виа Венето. Несколько раз он замечал невысокого смуглого типа, старательно державшегося ярдах в тридцати. Когда Трэгер остановился у газетного киоска, делая вид, что разглядывает знойных красоток на глянцевых обложках, незнакомец сел за столик летнего кафе завязать шнурки. Трэгер пошел дальше, и вскоре не осталось никаких сомнений, что тип упорно следует за ним. Разрешить проблему можно было, только превратившись из добычи в охотника.
Зайдя в бар, Трэгер сразу же направился в туалет. Как он и надеялся, там оказался выход. Выбравшись в переулок, Трэгер обошел здание, пересек улицу и стал ждать. Тип появился в дверях бара, затем снова нырнул внутрь. Трэгер ждал. Через несколько минут незнакомец вышел, огляделся по сторонам и наконец смирился с неудачей. Он остановил такси, и Трэгер последовал его примеру. Тип вышел на пьяцца Кавур. Трэгер выскочил из машины с миниатюрным фотоаппаратом в руке. Сделав два хороших снимка, он сел обратно и уехал.
Три дня спустя через главный зал кафе «Греко» Трэгер прошел в лабиринт отдельных кабинок в глубине; на стенах друг к другу лепились гравюры с видами былого Рима и сувениры от известных писателей, бывавших в этом заведении. Английский поэт Джон Китс умер в доме, выходящем на Испанскую лестницу, всего в пятидесяти метрах от кафе.
Официант в строгом костюме придирчиво изучил Трэгера, словно решая, стоит ли перед этим человеком заискивать. Трэгер прошел мимо него в один из кабинетов. За столиком на двоих под счетом, выписанным лорду Байрону, сидел тот, кто был ему нужен. Трэгер устроился напротив. Мужчина оторвался от газеты, собираясь выразить недовольство.
— Buon giorno, Antonio. [Добрый день, Антонио (ит.).]
— Вы меня с кем-то путаете, — ответил тот по-итальянски.
— Почему ты за мной следил?
Официант остановился у столика, высокомерно избегая взгляда Трэгера.
— Un caffe, per favore. [Кофе, пожалуйста (ит.).]
Официант удалился. Анатолий сложил газету, закинул ногу на ногу и закурил. Задув спичку, он положил ее в пепельницу.
— Мне нравятся подобные пепельницы.
Она была похожа на блюдечко, с оранжевым ободком, а на донышке, полускрытая пеплом, виднелась оранжевая надпись «Кафе „Греко“».
— Можешь купить, — предложил Трэгер.
— Я уже стащил себе такую.
Трэгер кивнул: и тут Анатолий не изменил своим привычкам.
Едва заметив слежку, Трэгер перевернул все с ног на голову. Теперь он знал, что каждое утро Анатолий приходит в кафе «Греко» и посвящает сорок пять минут газете на арабском языке. Изучив свою добычу, Трэгер протянул руку и перевернул лист.
— Стамбул?
Анатолий положил газету на колени.
— Почему ты назвал меня Антонио?
— Итальянский эквивалент имени Анатолий. Я тебя проверил.
Беа передала просьбу Трэгера Дортмунду, сохранившему доступ к базам данных Лэнгли. Ей было известно о том, что шеф работает на правительство, но они никогда об этом не говорили. Тайная жизнь Трэгера словно была их маленьким секретом.
Анатолий помолчал полминуты.
— Кто ты такой?
— Когда-то мы были врагами.
— А-а. — Он прищурился.
— Это я составил доклад управления об Али Агдже.
— Несчастный человек.
— А разве нельзя то же самое сказать и о нас с тобой?
Намек на улыбку.
— Все изменилось.
— Да, один из вас выбился в премьер-министры.
— Путин! — Анатолий произнес это, словно сплюнул. — Предатель.
— Мы живем в новом мире. Быть может, Россию скоро примут в НАТО.
Между ними установилась чуть ли не симпатия. Трэгер чувствовал, что Анатолий испытывает нечто похожее на то, что испытывал он сам. Отгремели жестокие сражения, прошли десятилетия, и те, кто остался в живых с обеих сторон, теперь могли встретиться и насладиться странной близостью с противником, которого когда-то изо всех сил старался убить. Трэгер вспомнил, как несколько лет назад случайно попал в Монтекассино на встречу ветеранов германской армии, оборонявших монастырь. С ними были и солдаты той польской части, что в конце концов выбила их из укрытия, но теперь никто бы не подумал, что когда-то они приходились друг другу заклятыми врагами. То же самое работало со старыми разведчиками, и они с Анатолием были тому ярким примером.
— Я в отставке, — сказал Трэгер, когда наконец Анатолий задал вопрос.
— Значит, в Риме ты отдыхаешь?
— А ты сам?
— Я бы назвал это ссылкой.
Трэгер рассмеялся. Ему вспомнилось недовольное брюзжание Дортмунда о том, что прежние враги становятся мнимыми друзьями. Холодная война казалась золотым веком разведки, когда черное было черным, а белое — белым. Распад СССР стал чем-то вроде конца света для тех, кто ради службы рисковал жизнью.
— Я разговаривал с Чековским, — сказал Трэгер.
Разумеется, Анатолию это было известно. Трэгер впервые почувствовал, что обзавелся «тенью», как раз тогда, когда вышел из российского посольства. Лицо Анатолия оставалось непроницаемым.
— Этот человек умеет приспосабливаться, — добавил Трэгер.
Взглянув на часы, Анатолий подозвал официанта.
— Я выпью чего-нибудь. Присоединишься?
Трэгер присоединился. В час пополудни они покинули кафе и прошли несколько кварталов к «Отелло», где устроились за столиком на улице, в тени винограда.
— Почему ты за мной следишь? — спросил Анатолий, перемешивая вилкой макароны.
— Я первый спросил. А ты первый начал за мной следить.
— Как ты связан с Ватиканом?
Разумеется, то же самое в первую очередь заинтересовало и Чековского.
— Я консультант по компьютерам, — сказал Трэгер. — Библиотеке и архиву нужна новая система.
Перед визитом к российскому послу Родригес снабдил Трэгера всеми необходимыми документами. Чековский принял его любезно, но на вопросы отвечал уклончиво.
— По чистой случайности у меня на тот день была назначена встреча с архивариусом, — сказал посол.
— С отцом Кроу?
Чековский презрительно поморщился.
— Я был лично знаком с кардиналом Магуайром.
— Вы виделись с ним в тот день?
Чековский провел рукой по рукаву пиджака.
— Мельком.
— Вы с отцом Кроу стояли у лифта, когда оттуда вышел странный священник.
Чековский задумался.
— Не помню.
— Мы полагаем, это и был убийца.
Чековский подался вперед.
— Некоторые люди, обученные определенной работе, никак не забудут свои навыки.
— Вы подумали о ком-то конкретном?
— К сожалению, таких десятки, — откинулся назад Чековский.
— Господин посол, я посоветовал передать вам материалы, которые вы просили у кардинала Магуайра.
Чековскому почти удалось скрыть удовлетворение.
— Надо довести до конца кое-какие дела.
Несомненно, русский понимал, что, если материалы на Али Агджу попадут в чужие руки, это повредит новой России, и не в последнюю очередь благодаря прошлому Путина.
Отец Кроу высказался против подобного предложения, добавив:
— В любом случае я тут ничего не решаю.
Над этим усиленно работал Родригес. Но как же сложно велись дела в Ватикане! В любом другом месте подобная осторожность была бы приписана стремлению скрыть причастность к чему-то неблаговидному.
Анатолий представлял более серьезную проблему. Опознает ли в нем отец Кроу странного священника, что вышел из лифта, когда он прощался с российским послом?