Когда я уходила со своей престижной, очень гламурной работы, реакция была примерно такой: «Ты с ума сошла? Тебя уволили? Хочешь стать домохозяйкой?!» На что я отвечала: «Возможно. Нет. Определенно нет!» Коллегам я объясняла, что намереваюсь работать фрилансером и писать о здоровье, образе жизни и счастье, а также присылать свои репортажи из Скандинавии в английские газеты. Кое-кто по секрету признался мне, что тоже подумывает о фрилансе. Другие идею не одобрили. Один коллега откровенно назвал мое решение «карьерным самоубийством». Раньше идея переезда в Данию меня лишь немного настораживала, но услышав этот приговор, я пришла в ужас.

— Что я наделала?! — стонала я по нескольку раз на дню. — А вдруг ничего не выйдет?!

— Не выйдет — значит, не выйдет, — прагматично реагировал на мои стоны Лего-Мен. — Мы едем всего на год. Если не понравится, вернемся домой.

Для него все было просто. И мы будем просто глупцами, если не воспользуемся шансом.

И вот после прощального дня на работе я пришла домой и убрала платья, блейзеры и туфли на высоченных каблуках, которые были моей рабочей одеждой на протяжении десяти лет. Я паковала их надолго. На новом месте все это мне не понадобится.

В субботу в нашу крохотную квартирку пришли шесть здоровенных грузчиков и первым делом попросили кофе и шоколадного печенья. К этому времени мы уже упаковали свои вещи в 132 коробки, грузчики уложили их в контейнер, и он отправился в путь — в далекую датскую глубинку. Свершилось. Мы переезжаем. И едем не в уютный анклав экспатов [Экспа́т — сленговое название для иностранных специалистов.] в Копенгагене. Как Лондон нельзя считать подлинной Англией, так и Копенгаген не передает облик истинной Дании. Мне это было точно известно. Там, куда мы направлялись, не нужны телефонный справочник, проездной на метро или дисконтная карта Karl Geiger. Там потребуются резиновые сапоги и прочный плащ-дождевик. Мы отправлялись на «Дикий Запад» Скандинавии — в сельскую Ютландию [Ютла́ндия — полуостров в Европе, разделяющий Балтийское и Северное моря. Площадь около 40 тыс. кв. км. Северная часть полуострова принадлежит Дании, а южная — Германии.].

В городке Биллунд, расположенном в южной части полуострова, проживает всего 6100 человек. Да у меня в Facebook больше друзей! В этом городке располагается головной офис LEGO, парк «Леголенд» и… впрочем, насколько мне известно, ничего примечательного там больше нет.

— Ты едешь в место, которое называется «Белл-Энд»? — то и дело спрашивали меня родные и друзья. Я со счету сбилась, сколько раз мне пришлось повторять: «Биллунд. В трех часах езды от Копенгагена».

Если собеседник проявлял интерес, я рассказывала о том, как в 1930-е годы начало этому городку положил плотник по имени Оле Кирк Кристиансен. В духе сказок Ганса Христиана Андерсена он овдовел и остался с четырьмя детьми, которых надо было кормить. Оле начал мастерить деревянные игрушки, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. А потом стал выпускать пластиковые детальки, которые назвал «лего» (от датского leg godt — «игра с удовольствием»). Мой муж как раз и собирался работать на известного игрушечных дел мастера. Любопытствующие тотчас вспоминали, что в их семьях тоже есть любители этого детского конструктора. Тех же, у кого детей не было, интересовали возможности для занятий зимними видами спорта.

— В Дании ведь холодно?

— Да. Это же Балтика. Там всегда холодно.

— Значит, вы сможете кататься на лыжах или сноуборде?

— Я точно могу. Но не в Дании.

И я сообщала своему собеседнику, что самая высокая точка этой страны расположена всего на высоте 171 метр над уровнем моря, и чтобы покататься на горных лыжах, нужно ехать в Швецию.

— Но это же все равно Скандинавия? — вопрошали те, кто рассчитывал найти в нашем доме бесплатное шале. И я с удовольствием говорила: к моему глубокому сожалению, ближайший курорт располагается в 250 километрах от нашего нового места жительства.

Многие знакомые никак не могли уразуметь, в какую именно северную страну мы отправляемся. Мы получали множество открыток с надписью «Удачи в Финляндии!», а мама рассказывала знакомым, что мы уезжаем в Норвегию. В общем, особой разницы они не видели. Сам факт переезда из Лондона в сельский район Скандинавии рассматривался как потрясение устоев системы.

Когда контейнер увезли, у нас оставались лишь чемодан с необходимой одеждой и содержимое бара, которое нельзя было взять с собой из-за таможенных ограничений. Мы решили устроить небольшую прощальную вечеринку. На деле оказалось, что пить трехлетний лимончелло из пластикового стаканчика в холодной опустевшей комнате совсем не так приятно, как можно было бы подумать. Гостям пришлось пить стоя или сидя на полу, а их голоса эхом отдавались в пустых комнатах.

В общем, ощущение праздника нас не посетило. Никакого драматического прощания, как это нередко преподносят в кино. У большинства людей продолжалась обычная жизнь. Наш отъезд из страны опечалил лишь самых близких друзей и родных. Остальные просто зашли в гости. Один из друзей прихватил с собой маффины и термос с чаем (к тому времени у нас не было ни чайника, ни даже чая в пакетиках). Меня так тронула эта забота, что я расплакалась. Другой приятель подготовил коллаж из наших общих фотографий, а третий привез надувной матрас, чтобы нам было на чем спать в последнюю ночь.

Сырая квартира с балконом, без всякой мебели, в зимнюю ночь вызывает приступ печали. Мы с трудом устроились на довольно узком надувном матрасе и попытались заснуть, стараясь не столкнуть друг друга на жесткий деревянный пол. По размеренному дыханию Лего-Мена я поняла, что он уснул. А вот мне не спалось. Я напряженно уставилась на трещину на потолке в форме вопросительного знака, которую мы давным-давно хотели заделать. Мне казалось, что все потеряно, и ощущала себя самозванкой в этой квартире и разведенкой, хотя мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Этой ночью между нами ничего не было. Целую вечность я смотрела на вопросительный знак на потолке, а потом уличные фонари погасли, и все окутала тьма.

На следующий день вместе с родными и самыми близкими друзьями мы пообедали в кафе по соседству. Там были стулья и тарелки! Настоящий рай! Конечно, мы плакали — я, моя мама и школьная подруга, у которой после рождения близнецов появилась переносимость алкоголя. Там были пиво, джин и множество подарков, которые должны были поднять нам настроение. Через несколько часов подъехало такси, и мы отправились в аэропорт. Неожиданно мне захотелось прокатиться по Лондону, чтобы запечатлеть в памяти каждый мерцающий фонарь на набережной. Хотелось запомнить все это надолго — кто знает, когда снова увижу все это! Но таксист попался без сантиментов. Он врубил какой-то мощный американский рэп и распечатал новый освежитель воздуха.

Мы ехали молча. Я снова и снова прокручивала в голове план действий. «Действуй, и тогда некогда будет грустить!» — эта маниакальная философия преследовала меня вот уже тридцать три года. В мои тщательно выверенные планы входила интеграция в датское общество. Мне хотелось понять Данию и постичь все то, что делает ее жителей такими счастливыми. До этого момента традиционные новогодние пожелания у меня сводились к обещанию активно заниматься йогой, прочитать Стивена Хокинга [Стивен Уильям Хокинг — английский физик-теоретик и популяризатор науки, профессор математики в Кембридже; изучал теорию Большого взрыва и природу черных дыр.] и сбросить несколько килограммов.

Но в этом году решение было одно: «жить по-датски» — я даже изобрела новую нордическую поговорку для нашего проекта. В течение ближайших двенадцати месяцев мне предстоит изучить все аспекты датской жизни. Буду общаться со специалистами, заклиная их, чтобы они поделились со мной секретами пресловутого датского счастья и объяснили, каким образом датчанам удается жить по-своему, не так, как остальной мир.

Последние дни накануне отъезда я просматривала прогноз погоды в Дании каждый час. В связи с этим возник мой первый вопрос: как датчанам удается быть такими счастливыми, если у них каждый день минус десять градусов? Мысль о том, как прожить после уплаты налогов, породила второй вопрос: как при 50-процентном налоге можно чувствовать себя счастливыми? Лего-Мен вел себя стоически. Его не смущали грядущие лишения. Он предпочитал думать о великих достижениях скандинавского дизайна и не волноваться по поводу бытовых проблем. А может, на настроение нации оказывает влияние особенная датская эстетика? Или у них просто повышенный уровень допамина [Допами́н — нейромедиатор, вырабатываемый в мозге людей и животных; вызывает чувство удовольствия.] от поедания чудесных пирожных и тортов?

Мои мысли перескакивали от образования к защите окружающей среды, от генетики — к гинекологическим креслам (серьезно!), от семьи — к еде. (А вы когда-нибудь пробовали свежие датские пирожные? Это просто чудо. Как тут не порадуешься жизни?) Во мне появилась решимость отыскать ключ к счастью во всех сферах жизни. Каждый месяц я буду узнавать что-то новое и, соответственно, изменять собственную жизнь. Я включилась в личный и профессиональный квест, чтобы выяснить: что именно помогает датчанам быть счастливыми. В итоге я смогу открыть тайну счастливой жизни — по крайней мере, надеюсь это сделать. Проект «Счастье» стартовал.

Чтобы каждый из моих учителей вдохновлял меня личным примером, я попрошу их оценить свой уровень счастья по шкале от нуля до десяти, где «десять» означает полное счастье, а «ноль» — абсолютное несчастье, а все прочие деления отражают промежуточные состояния. Меня как человека, который всегда оценивал собственную жизнь на вполне респектабельную «шестерку», эксперимент увлек. И хотя в каждой открытке, полученной после ухода с работы, мне советовали жить, как Джулия Эндрюс [Джулия Эндрюс — знаменитая британская актриса, певица и писатель; обладательница премий «Эмми», «Грэмми», «Золотой глобус» и «Оскар».], то есть находить радость во всем, я очень скоро поняла, что между синдромом хорошей девочки, готовой всем угодить, и настоящей любовью к себе есть огромная разница.