— Разве до этого не прислуга пыталась тебя убить?

Она, расширив глаза, запнулась.

— Но то была не настоящая прислуга, — запротестовала она. Все это время ей казалось, что враг смог проникнуть к ним во время шествия по Одо. Ей и в голову не приходило, что, возможно, убийца все это время скрывался в башне. — Думаешь, он все это время был среди нас?

Снова вежливый стук, и Иктан открыл дверь, плавно спрятав нож в рукаве. В комнату вошла, поставив поднос на стол, уже знакомая Наранпе девушка. Запах яупона [Яупон — падуб. Используется для приготовления чаеподобного напитка.] поплыл по воздуху.

— Спасибо, Дия, — обронила Наранпа, и та вежливо поклонилась ей перед уходом, не подозревая, что Иктан был готов в любой момент вонзить клинок ей в горло.

Наранпа потерла лоб, чувствуя, сколь тяжел сегодняшний день. Иктан же наполнил чашу чаем и, протянув руку, предложил ей, столь же быстро и плавно, как до этого обнажил нож.

Это было так похоже на него: столь удивительный акт заботы сразу после смертельной опасности, так что она могла только принять это и быть благодарной за его присутствие.

Иктан вернулся на скамью.

— Слуга на скале не был одним из наших, — сообщил он, как будто его никогда и не прерывали. — И он определенно казался Черной Вороной…

— Я слышу в твоем голосе сомнение. — Она отхлебнула чаю. — Кто еще может столь сильно желать смерти Жреца Солнца, кроме Ворон? Может, другие кланы? Или, может, прогрессисты, которые предпочитают ослабленного Жреца Солнца, или традиционалисты, которые считают меня популистским благодетелем, а может, кто-то другой, кого я не принимаю во внимание? Чужой город, раздраженный авторитетом Наблюдателей? Скажи мне, кто мои враги, Иктан, чтобы я, по крайней мере, знала, кто вонзит нож мне в спину. — Она сказала это небрежно, но, когда Наранпа поставила чашку, руки ее дрожали.

— Может, у тебя много врагов, Нара. Может, всего один. Я еще не знаю.

Он был прав. А она забегала вперед.

— Что тебе удалось узнать?

— Хааханы на груди убийцы были свежими. Черные Вороны режут их в подростковом возрасте или чуть позже. Да и режут их повсюду. Руки, спина…

— Я знаю. — Она вспомнила замысловатые узоры, которые видела сегодня на коже Ятлизы. — Они делают это в знак скорби по погибшим в Ночь Ножей, в знак того, что никогда это не забудут. — Это раздражало ее, раздражало Наблюдателей вообще и тцийо в частности, но что они могли с этим поделать? После зверств, что творили жрецы, наименьшее, что они могли теперь делать, это терпеть скорбь Ворон.

— Этому человеку было около двадцати пяти, плюс или минус, а хааханы были вырезаны всего несколько месяцев назад. И он был всего один.

— То есть он — новообращенный в веру Бога-Ворона, пришедший откуда-то еще?

— Возможно.

— Значит, слухи правдивы. Культисты вновь поднимают голову.

Жрецы знали, что в очагах фанатизма продолжает существовать культ древнего бога Черных Ворон, но большинство считало, что культисты ждали возрождения своего бога, и пока это еще не наступило, они скорее раздражали, чем несли какую-то опасность.

Иктан хмыкнул:

— Я следил за культистами. И они лишь встречаются, молятся мертвому богу и иногда подкармливают голодающих сирот. Они не представляют угрозы.

— Ты говоришь это, когда на твоих рукавах все еще кровь убийцы?

Он поднял руку. Манжета красной мантии окрасилась в более темные тона и стала колом. Он пожал плечами, совершенно не впечатлившись увиденным.

— Я все еще думаю, что он может быть послан кем-то, кто хочет убедить нас, что он был из Черных Ворон. Если бы задуманное удалось, шума было бы достаточно для того, чтобы никто не поверил, что культисты невиновны.

Наранпа закрыла глаза. Если Иктан думает, что это может быть уловкой, над этим стоит поразмыслить. Не то что она была наивна… Хотя, возможно, и наивна. В отличие от Иктана, она не была настолько долго во главе ордена, чтобы достичь вершин его цинизма.

— Кьютуэ, конечно, оставил дела в беспорядке, — пробормотала она. Жрец Солнца ослаблен, культисты поднимают голову, ордены спорят меж собой. Но он не мог предвидеть этого.

— Нара…

— Да? — откликнулась она, по-прежнему не открывая глаз и склонив голову на грудь.

— Были и другие. — Это было тихое признание, но и оно вывело ее из равновесия. Широко распахнув глаза, она вскинула голову, а пульс участился так, словно опасность уже поджидала ее в комнате.

— Во всяком случае, еще один. Я позаботился о нем.

— Ты… — Она скрестила руки на груди, чувствуя, как внутри закипает гнев. — И ты не сказал мне?

— И надеялся, мне не придется это делать.

— Иктан. — Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но нервы уже сдавали. — Черная Ворона?

Тишина.

— И ты, зная это, позволил мне пройти по Одо?

— Если бы я думал, что это опасно, я бы…

— Но это опасно! — Она заставила себя сделать глубокий вздох.

— Я так не думал.

— А сейчас?

Иктан пожал плечами, едва заметно приподняв одно плечо, но это было самое сильное проявление эмоций, которое она только у него видела. Возможно, Иктан и не признался бы ей, но сегодняшняя попытка убийства потрясла его.

Когда Наранпа заговорила — спокойно, неторопливо, в голосе ее звучало недовольство:

— Я понимаю, другие думают, что я должна быть просто подставным лицом, но я не полагала, что ты думаешь так же. Я не дитя, от которого можно иметь секреты. И мне особенно нужно, чтобы ты, тцийо, верил в меня.

Он ничего не ответил, и его лицо, его проклятое любимое лицо осталось бесстрастным.

— Уходи, — утомленно шепнула она.

— Ты нуждаешься во мне.

— Разумеется, — вздохнула она, раздраженная и тем, что он заставил ее признать это вслух, и прежде всего тем, что это была правда. — Но сейчас мне нужно подумать. И поспать. Я не спала тридцать шесть часов, а в полнолуние состоится Конклав. Как я смогу убедить Наблюдателей воспринимать меня всерьез, если я должна убеждать еще и тебя?

Иктан встал со скамьи и направился к двери. Остановился, положив руку на раму:

— Позволь мне позаботиться и об этом, Наранпа. Это вопрос не убеждения, а долга. Моего, а не твоего.

Она хотела согласиться, но не могла. Он всегда помогал ей чувствовать себя в безопасности, но всегда есть тонкая грань между защитой и опекой, а то, что от нее что-то скрывали, заставляло ее чувствовать себя слабой. И была еще одна вещь, которую ей надо было знать.

— Ты не сказал мне потому, что мы… мы раньше… ты не веришь в мои способности?

Он в замешательстве склонил голову набок: на лбу появились крошечные морщинки.

— Ты не сделала ничего такого, что заставило бы меня сомневаться в твоих способностях.

— Да, но… — Она в отчаянии прижала руку к горлу. Что ж, возможно, он и не думал о ней плохо лишь потому, что они когда-то были близки, но по той или иной причине он определенно считал ее ребенком. А может, она была к нему несправедлива, позволяя неуверенности управлять собой.

— Кто-нибудь знает о первой попытке?

— Только мои адепты.

— То есть они знали, а я нет?

— Как я уже говорил…

Она вскинула руку:

— Нет, Иктан. Когда ты скрываешь что-то от меня, это подрывает мой авторитет, а я, несмотря на то что Кьютуэ не учил меня этому, пытаюсь его утвердить, понимаешь?

— Разумеется, — буркнул он. — Что-нибудь еще? — Он говорил спокойно, но Наранпа почувствовала его раздражение.

— Нет. — Она устало провела рукой по лицу, а затем, указывая на дверь, махнула своему бывшему любовнику и нынешнему Ножу. — Только не предпринимай ничего больше, не посоветовавшись со мной. Можешь пообещать мне это? И тогда увидимся на Конклаве.

— Уж его-то я не пропущу, даже за все звезды на небе, — обронил он, и она ясно услышала в его голосе презрение. — Честно.