5
Ви
Говорят, рыбак рыбака видит издалека. И наоборот: сразу понимаешь, когда перед тобой человек из другого мира. Именно это я чувствую при виде приближающейся девушки. Как непринужденно она подходит к машине и прислоняется к ней… На улице почти девяносто градусов [По Фаренгейту; ок. 32 градусов по Цельсию.], и я точно знаю, что металлическая дверца раскалена, но девушка даже не морщится. Интересно, ей что — нравится боль?
Или она выделывается? Как будто это произведет на меня впечатление. Или у нее все-таки получилось? Я еще не уверена, но точно знаю: рядом с ней я чувствую себя не в своей тарелке. Ведь сама я — что скрывать — из отбросов.
А эта девушка — совсем другое дело: в ней чувствуются деньги и лоск. Это видно по гладкому блеску ее темных волос и длинным ногам, на которых ни царапин, ни синяков. У меня и дня не проходит без нового синяка или пореза. Просто невозможно жить без мелких стычек с окружающим миром.
Я не доверяю девушкам с идеальным маникюром и макияжем, который не течет даже в жаркий полдень. И поэтому не доверяю девушке, заглядывающей в окно со стороны водителя.
— Что надо? — спрашиваю ее. Получается грубо, как я и рассчитывала. Девушка немного пугает меня, и я не хочу, чтобы она это поняла. Она из тех, кто бросается на слабого, как кот на мышь.
— Вы к Ларсонам? — отвечает она вопросом на вопрос.
— А тебе какое дело?
Девушка вздрагивает от моего тона, но не сдается:
— Понимаешь, она пропала. Девушка, которая там живет. Джульетта. Моя лучшая подруга.
Я замечаю, что она говорит о подруге в настоящем времени, и почти жалею девушку: она все еще надеется. Я собираюсь сказать ей об этом, когда Коннор высовывается с заднего сиденья и не слишком деликатно тычет в меня локтем.
— Мы знаем, — сочувственно произносит он. — Моя мать — частный детектив. Она приехала искать Джульетту.
Девушка бросает взгляд в сторону дома.
— Ларсоны наняли частного детектива? Что-то новенькое… — Она переключает внимание на Коннора. — Она профи?
— Лучшая в своем деле. Кстати, я Коннор. А это Ви, — он тычет пальцем в мою сторону. — Не обращай внимания, она не такая колючая, как выглядит. И как говорит. И как себя ведет.
Я сверлю его взглядом, бормоча под нос «придурок», но он только шире улыбается.
— Мэнди, — представляется девушка.
Коннор, похоже, вспомнил имя.
— Так это ты была с Джульеттой в тот день, когда она пропала…
Она слегка прищуривается:
— Откуда ты знаешь?
Он пожимает плечами:
— Читал ее дело по дороге сюда.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Ну конечно, он читал… Такой паинька — до мозга костей.
— А, ясно… — Мэнди скрещивает руки на груди и слегка вздрагивает. — Мне не очень хочется вспоминать тот день.
— Понимаю.
Коннор не собирается совать нос в чужие дела, а вот я слишком любопытна, чтобы промолчать. Наклоняюсь вперед — Коннор наполовину загораживает мне Мэнди — и спрашиваю:
— И что же тогда произошло?
Коннор набрасывается на меня.
— Она же сказала, что не хочет вспоминать, — шипит он.
Но меня так просто не остановишь.
— И что с того?
— Тебе не обязательно отвечать, — говорит Коннор девушке.
Я сильно щиплю его ладонь, чтобы ему точно стало больно.
— Сам говорил, что хочешь поиграть в детектива. Вот и начинай.
Коннор слегка краснеет.
— Я такого не говорил, — уверяет он Мэнди.
Она дергает плечом:
— Ничего страшного, я понимаю. Я уже привыкла быть девушкой, у которой пропала подруга. Люди всегда сразу об этом спрашивают.
Коннор напрягается. Это ему хорошо знакомо. Он всегда был сыном серийного убийцы, и я знаю, как он устал. И раз уж наша поездка должна стать передышкой от того дерьма, которое творилось дома, то я предлагаю:
— Хватит. Давайте договоримся прямо здесь и сейчас, что не будем вспоминать всякое дерьмо, которое случалось в нашей жизни.
Мэнди смеется:
— Тогда о чем нам говорить?
— Ну, например, где тут можно повеселиться? Пока этот городишко кажется чертовски скучным.
Мэнди смотрит так, что хочется выпрямиться и пригладить волосы. Вместо этого я сутулюсь, сверля ее сердитым взглядом. Она только улыбается:
— Вы здесь надолго?
— В каком смысле? Долго ли будем торчать возле этого дома? Вряд ли. Надолго ли в этом городишке? Кто знает…
Я не говорю ей, что наше пребывание здесь зависит не столько от расследования дела Джульетты, сколько от того, как быстро улягутся страсти после стрельбы в школе.
Мэнди ухмыляется:
— Ну, тогда наверняка еще потусим.
Она поворачивается и идет по дорожке к дому Ларсонов. Я замечаю, как она покачивает бедрами, и мне становится любопытно: она всегда так ходит или напоказ? Если второе, то для кого из нас предназначено шоу?
В воздухе все еще витает фруктовый аромат — похоже, от шампуня Мэнди. И, пожалуй, он мне нравится. И еще мне понравилось, как она морщила нос, улыбаясь.
— По-твоему, Мэнди хорошенькая? — спрашиваю Коннора.
Он открывает рот и тут же захлопывает, застигнутый врасплох внезапной сменой темы разговора. И пожимает плечами.
— Ну да. — Слегка краснеет, и это самый четкий ответ на мой вопрос. — А ты так не считаешь?
Она хорошенькая, но недоступная. Вроде тех дорогих магазинов, по которым меня таскала мать и грозила спустить шкуру, если я не буду все время держать руки в карманах. Хотя меня больше интересует не внешность Мэнди, а несостыковки в ней. Идеальный маникюр, гладкие блестящие волосы… и старые потрепанные сандалии и выцветшая серая футболка. Все это как-то не вяжется друг с другом, и я хочу знать почему.
— И какова ее роль? — спрашиваю Коннора вместо ответа на его вопрос.
— В чем?
— В том, что случилось. Пропажа девушки и все такое. Какую роль в этом играет Мэнди?
— О, теперь тебе интересно? — Тон Коннора становится надменным. Я дергаю плечом.
— Просто любопытно.
Он усмехается лукаво и понимающе:
— Странно, что тебе стало любопытно сразу после встречи с Мэнди. Втюрилась, Ви?
Вместо ответа я меряю его взглядом сверху донизу. Мои чувства не касаются никого, кроме меня, и уж Коннор-то должен знать, что не надо совать нос, куда не просят. Я выгибаю бровь.
— Хочешь поговорить о деле? Или лучше о том, что произошло вчера в школе?
Коннор вздрагивает, и дразнящие огоньки в его глазах исчезают — словно погасили свет. Я чувствую себя дерьмово, потому что это из-за меня. За свою жизнь он столкнулся с кучей дерьма, но как-то сумел не сломаться и не стать жестким и циничным. Не то что я.
Я не привыкла особо заботиться о других, но мне нравится Коннор, и он всегда хорошо ко мне относился. К тому же я понимаю, каково это — столько вынести.
Он начинает отодвигаться на заднее сиденье, и я останавливаю его, положив руку на плечо. Вспоминаю, как в свое время мечтала, чтобы кто-нибудь сделал для меня что-то хорошее, и говорю:
— Серьезно, Коннор. Ты как?
— Я в порядке.
Самый хреновый из всех возможных ответов.
— Люди, которые в порядке, не кричат во сне, — замечаю я.
Он хмурится, явно недовольный, что я слышала его прошлой ночью.
— Просто кошмар приснился.
Я фыркаю. Он хмурится еще сильнее.
На мгновение я узнаю́ в нем саму себя. Как он закрывается от всего мира в ожидании нового удара. Бо́льшую часть своей подростковой жизни я была именно такой, и знаю, как это тяжело.
Я не желаю ему такой участи. Заставляю себя немножко расслабиться и произношу: «Коннор». Только имя, ничего больше. Даю понять, что он несет чушь, и он это знает.
На секунду Коннор поднимает голову и смотрит мне в глаза. Это так тяжело — видеть в его взгляде боль и растерянность и не отворачиваться, не пытаться отгородиться.
— Просто… я видел, как Кевин это сделал. А я ведь знаю его. Мы были… мы остаемся… — Он проглатывает слово и качает головой. — Мы были друзьями.
Я киваю. Именно я нашла тело матери, когда ее застрелили из дробовика. У нас с ней были не лучшие отношения, но все равно она моя мать. Я помнила, как она обнимала меня маленькую и утешала, что все будет хорошо.
Знаю, что не могу ничего исправить — и никто не может. Но я могу посидеть рядом с Коннором, чтобы тот понял: он не один. Свешиваюсь через сиденье и глажу его по плечу, глядя в сторону. Коннор никак не реагирует, но проходит целых полминуты, пока он стряхивает мою ладонь. И я понимаю, что он взял себя в руки.
— Что ж, ты хотела узнать подробности? — Коннор явно хочет сменить тему, и меня это вполне устраивает.
— Выкладывай.
Он кивает, достает планшет, выводит на экран фотографию и показывает:
— Вот Джульетта Ларсон. Пропавшая девушка.
Рассматриваю фотографию. Джульетта очень симпатичная. Из тех, кто рождаются в маленьком городке, усердно, словно это настоящая работа, ищут в соцсетях советы, как правильно делать макияж, нацеливаются на самых популярных парней и, скорее всего, заполучают их. Участвуют во всех местных конкурсах красоты, усиленно готовятся и становятся образцовыми выпускницами, если только не совершат какую-нибудь глупость и не уронят себя в глазах других. В каждой школе есть шаблонные люди — шаблоны для того и существуют. Именно они помогают вам стать собой, выделиться из безымянной серой массы. Взять хоть меня. Одно время я была крутой тусовщицей, но потом стала сдерживаться. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть как другие. Стыдно думать, что вырваться за рамки шаблона нельзя. По одному взгляду на фотографию Джульетты трудно понять, кем она станет: возможно, блестящей, уверенной в себе, гармоничной, успешной женщиной. Но не идеальной, потому что идеальных не бывает. Бывают реальные — такие, как я, как Коннор. Мы тоже еще растем.