Рейчел Кларк

Рука на пульсе

случаи из практики молодого врача, о которых хочется поскорее забыть

Посвящается моему отцу, его доброте и преданности к своим пациентам. Я пытаюсь подражать ему каждый день своей жизни.

Примечание автора

Пара слов о конфиденциальности. Рассказанные здесь истории имели место в моей клинической практике, но я изменила в них столько деталей, чтобы никто и никогда не смог узнать, о каких людях идет речь. В некоторых случаях история может быть основана на событиях из жизни разных людей, происходивших в разное время, чтобы гарантировать их полную конфиденциальность.

Пролог

Над красной грязью грунтовой дороги поднималось румяное солнце, где-то вдали гремели приглушенные автоматные очереди. К городу направлялись первые беженцы, чьи отдаленные силуэты расплывались в туманной дымке. Женщины и дети во главе процессии; пакеты для мусора и матрасы, балансирующие на головах; младенцы, крепко примотанные к бедрам взрослых. Они шли мимо зданий, изрешеченных пулями, и, безмолвные и невозмутимые, словно не замечали нашего присутствия. Мы с оператором не могли поверить своей удаче: мерзость войны на фоне мягкого утреннего света — золотая жила для телевидения.

Прежде чем стать врачом, я зарабатывала тем, что превращала жизнь людей в фильмы. Я была журналистом — продюсером и режиссером, — снимала документальные фильмы о текущих событиях, такие как этот фильм о гражданской войне в Демократической Республике Конго. Шел 2003 год. Конфликт, который премьер-министр Тони Блэр назвал «шрамом на совести всего мира», уже унес жизни пяти миллионов человек — преимущественно мирных жителей. Буниа, разрушенный войной город, в который мы прилетели несколькими днями ранее, по праву считался самым сердцем бойни. Жестокость и насилие царили повсюду. Всего за месяц до нашего прибытия пять сотен горожан были забиты боевиками, вооруженными мачете. Импровизированный городской палаточный госпиталь все еще был переполнен пациентами с ампутированными конечностями, самым младшим из которых едва исполнилось семь.

Даже когда беженцы двинулись быстрее, а грохот автоматов усилился, я не смогла противостоять желанию продолжить съемку. Внезапно толпа побежала, а затем бросилась врассыпную. Пожитки и постельные принадлежности полетели в пыль, закричали дети. Побежденные боевики присоединились к мирным жителям — вооруженные автоматами Калашникова, они точно так же беспорядочно разбегались. Стоило армии достичь линии деревьев, как все мы попали под обстрел. Воздух загудел от стремительно пролетавших пуль. Мы в панике побежали, стремясь добраться до единственного безопасного места в городе — лагеря миротворцев ООН, огражденного колючей проволокой, где уже теснились шесть тысяч беженцев.

...

Во время конфликта 2003 года в Конго 500 горожан были забиты боевиками, вооруженными мачете. Импровизированный палаточный госпиталь был переполнен пациентами с ампутированными конечностями.

В здании ООН около двадцати журналистов распластались на бетонном полу. От каждой разрывавшейся гранаты стены угрожающе тряслись. Мы молились, чтобы у армии не нашлось минометов. Я не сомневалась: если меня поймают, то изнасилуют, а затем разрежут на кусочки. Я предпочла бы ничего не знать о том, какие способы убийства людей предпочитают местные боевики. Я надеялась, что журналист из агентства Франс-Пресс, лежавший рядом, не будет против того, чтобы я ненадолго взяла его за руку. Мне хотелось позвонить родителям и сказать, что я их люблю. Камеры ни на секунду не прекращали снимать.

После четырех часов, показавшихся бесконечными, стрельба наконец утихла. Раненые обступили примитивный госпиталь. Охраняемый войсками ООН палаточный городок пополнился еще несколькими сотнями беженцев. Преисполненные благодарности, мы покинули бетонный бункер, но время близилось к ночи, а где-то вдалеке по-прежнему громыхали пулеметные очереди, и искать убежища было негде. Каждая улица города кишела боевиками, так что мы попросились под защиту миротворцев. Всю ночь я пролежала на полиэтиленовой пленке под стенами лагеря, вцепившись в противомоскитную сетку. Я была напугана настолько, что не сомкнула глаз.

Годы спустя видеоматериалы, сделанные нами, помогли Международному уголовному суду привлечь к ответственности конголезского военачальника. Но в ту ночь съемки в Буниа казались нам скорее не достижением, а колоссальным безрассудством. Нет уж, с меня хватит.

* * *

Когда мне исполнилось двадцать девять, я распрощалась с профессией телевизионного журналиста, чтобы стать врачом. Сменив освещение мировых событий на заботу о пациентах, я рассчитывала оставить зону боевых действий далеко позади. И вместе с тем — как бы иронично это ни прозвучало, ведь больницы должны быть цитаделями выздоровления, — самый страшный ужас за всю карьеру я испытала не в те мучительно тянувшиеся часы, проведенные под обстрелом в Конго, а в свое первое ночное дежурство в английской клинике. Если бы кто-то сказал мне об этом раньше, я рассмеялась бы ему в лицо. Но выяснилось, что нет ничего страшнее, чем, окончив медицинскую школу, очутиться посреди моря крови, боли, человеческих страданий и смертей, в котором, как мне казалось, я должна была превосходно ориентироваться. На деле же я осознала, что совершенно не готова ко всему этому.

...

Самый страшный ужас за всю карьеру я испытала не в мучительно тянувшиеся часы, проведенные под обстрелом в Конго, а в свое первое ночное дежурство в английской клинике.

Первых ночных дежурств я ожидала, словно смертного приговора. Новоиспеченный врач, я знала двадцать восемь потенциальных причин панкреатита, названия всех двухсот шести костей человеческого тела, нейрофизиологию стресса и страха, но даже отдаленно не представляла, как принимать решения в неотложных ситуациях, когда любая допущенная ошибка может привести к чьей-то смерти. Никто не научил меня, что делать со всеми моими свежеобретенными знаниями. Я даже не была уверена, что способна отличить по-настоящему больных людей от тех, по поводу которых нет нужды беспокоиться. И вместе с тем жизнь нескольких сотен пациентов, лежавших в тускло освещенных палатах нашей больницы, вот-вот должна была — как минимум на какое-то время — оказаться в моих неопытных и неумелых руках. Я чувствовала себя самозванцем в белом халате.

Чтобы справиться с синдромом самозванца, я принялась готовиться к ночным дежурствам, словно к военным действиям. Мой муж Дэйв — летчик-истребитель, служащий в Королевских военно-воздушных силах; даже во время воздушных боев на «Торнадо F3» его пульс почти не учащается. И он сказал мне, что залог успеха заключается в том, чтобы любой ценой сохранять хладнокровие. В отчаянной попытке обрести это самое хладнокровие я обратилась к проверенному средству — к учебникам. Я принялась повторять порядок действий во всех мыслимых ситуациях, когда жизнь пациента гипотетически оказывается под угрозой, и зубрила до тех пор, пока — во всяком случае, мне так казалось — не стала разбираться во всем не хуже Джорджа Клуни (имеется в виду его роль в сериале «Скорая помощь». — Прим. редактора). Я запаслась диетической колой, орешками кешью и поднимающими боевой дух шоколадными батончиками. Я спрятала карманный справочник по неотложной помощи на дне рюкзака и выбрала туфли, в которых будет удобно бежать, если в одной из палат сработает тревожный сигнал.

...

Нет ничего страшнее, чем, окончив медицинскую школу, очутиться посреди моря крови, боли, человеческих страданий и смертей, хотя казалось, ты должен быть готов.

И вот в девять вечера я пришла на первое в своей жизни больничное дежурство. Мне вручили пейджер, с помощью которого медсестры должны будут связываться со мной в течение ночи. Я старательно изображала закаленное в боях безразличие, хотя в действительности меня тошнило.

Интерн, чья смена как раз закончилась, вручил мне список задач, написанный еле разборчивым почерком: одним пациентам нужно было установить в вены пластиковые канюли, у других требовалось взять кровь на анализ, третьим надо поставить мочевой катетер — и скрылся в ночи. Ординатор — врач, к которому я предположительно должна была обращаться за помощью, если не справлюсь сама, — недвусмысленно дал мне понять, что он всю ночь будет занят в отделении неотложной помощи и что вызывать его через пейджер стоит только в случае крайней необходимости. Остальные врачи — все как один суровые и компетентные на вид — разошлись кто куда.

Пейджер запищал. Началось. Медсестры принялись названивать мне по поводу пациентов, у которых подскочил пульс, упало давление или снизился уровень кислорода в крови. «Пик-пик, пик-пик». Каждая медсестра желала, чтобы я немедленно пришла и осмотрела пациента, лежавшего в ее палате. Но пока я пыталась ответить на первый вызов, на экране всплывали все новые сообщения.

«Ради всего святого, — хотелось мне им сказать, — не могли бы вы вызвать кого-то другого, потому что я не врач и не имею с врачами ничего общего».