— Вас-то я и искал. Дом, как продвигается история? У нас есть скандал?

Дом. За десять лет я ни разу не слышала, чтобы Кент так быстро состряпал прозвище.

— Скандал? — спрашиваю я, оживившись.

— Возможно, — отвечает Доминик. — Я жду еще один звонок, чтобы все подтвердить.

— Вот и отлично, — Кент проводит рукой по седеющей бороде. — Шай, сможет ли Палома провести с Домом интервью в пиковое время в прямом эфире?

— В прямом эфире? — переспрашивает Доминик. — То есть… без предварительной записи?

— Конечно, — отвечает Кент, — мы хотим первыми объявить эту новость.

— Такие уж они — срочные новости, — говорю я, наблюдая за бледнеющим Домиником. Я не желаю уступать ему эфирное время, но обеими руками за, если это выведет его из равновесия. — Наверное, мы можем выделить тебе пару минут «Спроси у дрессировщицы».

Кент щелкает пальцами:

— Напомни мне поговорить с Мэри Бет, прежде чем она уйдет. В последнее время Тефтелька вытаскивает еду из миски на пол и только тогда ест.

— Всего лишь пару минут, да? — спрашивает Доминик дрожащим голосом.

— Максимум пять. Все будет окей, — ухмыляется Кент и возвращается в офис.

— Пожалуйста, не испогань мою передачу, — говорю я Доминику, а затем проскальзываю в комнату С.


Доминик Юн в моей студии.

Строго говоря, в трех смежных студиях: в той, где обычно сидим мы с диктором за микшерной консолью, то есть «пультом»; в небольшой студии для принятия звонков; и студии А, где прямо сейчас расположилась Палома со своим сценарием, бутылкой чайного гриба и пустым стаканом. Доминик, сидящий напротив, заламывает руки после того, как опрокинул упомянутый стакан на сценарий Паломы. Рути пришлось поспешно напечатать новую копию.

— Мэри Бет здесь, — говорит мне вошедшая в студию Рути, которая прибралась за Домиником. — И да: у нее есть вода, и у собаки — тоже.

— Супер. Спасибо. — Я надеваю наушники и пробегаюсь по плану передачи. Сердце колотится в знакомом предэфирном ритме.

«Звуки Пьюджет» — часовой выброс адреналина по будням с двух до трех часов дня. Будучи старшим продюсером, я руковожу прямым эфиром: подаю сигналы Паломе, звоню гостям и соединяю их со студией, отслеживаю время каждого из блоков и справляюсь с любыми форс-мажорами. Рути приводит гостей, а наш стажер Гриффин сидит на линии прямого эфира в смежной комнате.

Иногда мне не верится, что я занимаюсь этим пять раз в неделю. Тысячи людей по всему городу настраивают свои телефоны, приложения и браузеры на частоту 88.3 FM. Некоторые из них настолько вдохновятся, развеселятся или даже возмутятся, что позвонят нам, чтобы поделиться историей или задать вопрос. Именно эта интерактивная составляющая — возможность услышать Палому через наушники, а в следующее мгновение выйти с ней на связь в прямом эфире — делает радио лучшей формой журналистики. С радио мир становится немного меньше. Даже если вы слушаете передачу с сотнями тысяч поклонников по всей стране, вам будет казаться, что ведущий говорит именно с вами — а в некоторых случаях еще и так, словно вы друзья.

Я нервно болтаю в воздухе коричневым ботильоном, опустив кресло на самую нижнюю позицию. Рядом со мной Рути поправляет наушники на своих коротко стриженных платиновых волосах, а затем кладет руку мне на ногу, чтобы успокоить.

— Все будет хорошо, — говорит она, кивая в сторону Доминика через стекло, разделяющее нас. Мы пытаемся не афишировать свою вражду, но Рути, обладающая интуицией авангарда поколения Z, подметила ее в первые же недели после его найма. — Бывало и хуже.

— И правда. Спасибо, что в последнюю минуту еще раз обзвонила всех четырех гостей нашей передачи об иррациональных страхах. Ты навеки моя героиня.

Я обожаю Рути, которая пришла к нам из куда более быстрого, хотя и постоянно прерывающегося на рекламу коммерческого радио. Периодически я застаю ее напевающей себе под нос мелодию джингла [Короткая и очень запоминающаяся рекламная мелодия. (Прим. ред.) // I’m so wrapped up in your love let me go // Let me breathe stay out my fantasies] 1—877-KARS-4-KIDS [Kars4Kids (англ. «Машины для детей») — детская благотворительная организация, принимающая в дар транспортные средства.]. Рути говорит, что она ее преследует.

Из дикторского кресла в центре студии — эргономичной конструкции, заказанной им в Швеции, — поднимается Джейсон Бернс. Перед ним растянулся пульт.

— Тишина в студии, пожалуйста, — говорит он своим теплым и сладким, как кленовый сироп, голосом, задерживая руки над несколькими регуляторами. Джейсон — милый парень за тридцать, которого я всегда вижу только во фланелевой рубашке в клетку и джинсах — экипировке дровосеков и коренных сиэтлцев.

Рядом с часами загорается знак «В ЭФИРЕ».

— 88.3 FM. Вы слушаете Тихоокеанское общественное радио, — говорит Джейсон. — Прямо сейчас — последние местные новости в передаче «Звуки Пьюджет». Кроме того, Палома Пауэрс задаст дрессировщице все наболевшие вопросы о поведении животных. Но сначала — новости от Национального общественного радио.

Знак «В ЭФИРЕ» гаснет. «Новости НОР из Вашингтона, с вами Шанти Гупта…»

Сложно найти более успокаивающие звуки, чем голос ведущей новостей НОР, но Шанти Гупта не утешает меня так, как обычно. Я слишком зациклена на абсолютной противоестественности того, что Доминик расположился рядом с Паломой.

Я нажимаю на кнопку, чтобы выйти с ним на связь.

— Не сиди слишком близко к микрофону, — говорю я, и он настолько пугается моего голоса в своих ушах, что брови подскакивают к шевелюре, — иначе все, что мы будем слышать, — это твое сопение.

Его рот двигается, но я ничего не слышу.

— Нажми на…

— А ты ведь и правда хочешь, чтобы я облажался, да?

Вопрос зависает у меня в ушах. Если Палома и обращает на нас внимание, то она этого не показывает, а делает пометки на полях своего плана. Внезапно мне слишком жарко в свитере.

Десять лет назад я была вундеркиндом — стажеркой, которая писала идеальные планы для выступлений, находила захватывающие темы для передач и сумела доказать Паломе и ее бывшему продюсеру — парню, который уволился, прежде чем я устроилась на его место, — что чего-то стою. «Такой спец — и это в девятнадцать-то лет! — ревел Кент. — Однажды она будет здесь главной».

Я не хотела быть главной. Все, чего я хотела, — рассказывать хорошие истории.

И вот, Доминик: наш новоиспеченный сотрудник, едва закончивший магистратуру — и уже в прямом эфире.

— Эфир через десять минут, — говорит Джейсон, прежде чем я успеваю что-то ответить Доминику. Отмахнувшись от зависти, я концентрируюсь на том, за что больше всего люблю свою работу.

Я выскальзываю из кресла и устанавливаю зрительный контакт с Паломой, вытянув руку вверх в сторону воображаемых двенадцати часов. «Пять, четыре, три, два…» Затем я постепенно опускаю руку, наводя на нее палец, и она в эфире.

— С вами Палома Пауэрс, и вы слушаете «Звуки Пьюджет», — говорит она в отработанной манере. Ее голос — темный шоколад, низкий и зрелый, с ноткой женственности. Так много силы в подобном голосе — в способности заставить людей не только слушать, но и прислушаться.

На фоне ее голоса звучит заставка — яркая фортепианная мелодия. Джейсон постепенно приглушит ее, когда Палома закончит вступление.

— Сегодня с нами в студии известная специалистка по поведению животных Мэри Бет Баркли, которая ответит на все ваши вопросы о питомцах. Может быть, вы не знаете, как познакомить нового котенка со своим домом или научить старую собаку новым трюкам? Мы хотим от вас обратной связи. Звоните по номеру 206–555—8803, и мы попытаемся ответить на любые вопросы. Но сперва — срочные новости от репортера Доминика Юна, который присоединяется к нам в прямом эфире. Доминик, добро пожаловать на «Звуки Пьюджет».

Доминик молчит. Он даже не смотрит на нее, а просто уставился на заметки, будто все еще ждет сигнала.

Мертвый эфир — это плохо. Обычно мы выдерживаем пару секунд без жалоб слушателей, но стоит промолчать чуть дольше, и у нас уже серьезные проблемы.

— Блядь, — говорит Рути.

— Ну скажи же что-нибудь, — бормочу я ему в наушник. Я машу ему руками, но он совершенно окаменел.

Что ж, если он утопит мою передачу, по крайней мере он пойдет на дно вместе с ней.

— Доминик, — подталкивает его по-прежнему бодрая Палома, — мы рады, что ты с нами!

А потом что-то срабатывает, как будто адреналин наконец-то побежал по его венам. Доминик приходит в себя и наклоняется к микрофону.

— Спасибо, Палома, — говорит он сперва неровно, но затем более гладко. — Я очень рад быть здесь. Твоя передача — первая, которую я прослушал, прежде чем переехать в Сиэтл ради этой работы.

— Замечательно, — говорит Палома. — Что ты хотел нам рассказать?

Он выпрямляется.

— Все началось с анонимной наводки. Знаю, что вы подумали. Иногда наводки — не более чем слухи, но если задавать правильные вопросы, можно докопаться до истины. Насчет этой наводки у меня было чувство — назовем его журналистской интуицией, — что это не слухи. Я расследовал схожий случай, касающийся одного из преподавателей, когда учился в Северо-Западном университете. — Драматичная пауза, а затем: — Я обнаружил, что у мэра Скотта Хили есть вторая семья. И хотя его личная жизнь — не наше дело, он воспользовался средствами своей избирательной кампании, чтобы замять историю.

— Пизде-е-ец, — протягивает Джейсон, крутанувшись в кресле ко мне с Рути. На кулисы цензура не распространяется.