— Не зря я отказалась за него голосовать, — говорит Рути. — Не нравилось мне его лицо.
— Это… это серьезные обвинения, Доминик, — говорит очевидно потрясенная, но быстро опомнившаяся Палома. — Мэр Хили несколько раз приходил к нам на передачу. Можешь рассказать, как ты это выяснил?
— Все началось с собрания муниципального совета в прошлом месяце… — И он пускается в рассказ о том, как нашел финансовые отчеты и отследил, куда переводились деньги, и как он в конечном итоге убедил тайную дочь мэра поговорить с ним.
Проходят две минуты. Три. Когда мы приближаемся к пяти минутам, я пытаюсь подать Паломе сигнал о переходе к следующему блоку, но она целиком погружена в рассказ Доминика. Я прикидываю, можно ли перерезать ногтями шнур микрофона.
— Я не поспеваю за звонками, — звучит в моем ухе голос Гриффина.
Я нажимаю на кнопку и говорю с ним напрямую:
— Запиши их вопросы и скажи, что Мэри Бет ответит на те из них, что успеет.
— Ты не понимаешь — это вопросы о мэре. Они хотят поговорить с Домиником.
А. Так вот оно что. Стиснув зубы, я врываюсь в групповой чат.
...Поступают звонки, Д может ответить на?ы?
— Судя по всему, нам поступает много вопросов, — говорит Палома, бросив взгляд на экран. — Сможешь ответить на звонки слушателей?
— Конечно, Палома, — говорит Доминик с непринужденностью профессионала, а не человека, пару раз поигравшегося с диктофоном в университете и решившего: ну а почему бы и не поработать на радио.
Когда его глаза встречаются с моими через стеклянную перегородку, ненависть к нему закипает у меня в груди и заставляет сердце бешено биться. Его челюсти сжаты, и он кажется мне решительнее, чем когда-либо, словно понимает, как сильно мне хочется быть на его месте. Его рот изгибается в торжествующей полуулыбке. Комментирование в прямом эфире: еще один навык, которым Доминик Юн наделен от природы.
Кент вламывается внутрь.
— Шай, нам придется перенести Мэри Бет. Это охренеть какой материал.
— Рути, — говорю я, но она уже на полпути к выходу.
— Отличная работа, — говорит Кент, хлопая Джейсона по плечу. — Я рад, что у нас сегодня все получилось.
Я борюсь со своими очками, потирая переносицу, где зреет головная боль.
— Это неправильно, — говорю я, когда Кент уходит.
— Это охренеть какой материал, — напевает Джейсон, подражая Кенту.
— Он нарушает границы.
— Публика что, не имеет права знать, что их мэр — жуликоватый говнюк?
— Имеет, но не на нашей же передаче.
Джейсон следит за моим пристальным взглядом, поочередно смотря то на Доминика, то на меня. Нас с Джейсоном наняли с промежутком в несколько недель, и он знает меня достаточно хорошо, чтобы угадать причину моего недовольства.
— Ты злишься, потому что у Доминика отлично получается, — говорит он. — Ты злишься, потому что у него прирожденный талант и потому что он в эфире спустя пару месяцев после начала работы.
— Я… — начинаю я, но спотыкаюсь. Когда он так обо мне говорит, я чувствую себя полной дрянью. — Не важно, что я обо всем этом думаю. Я не хочу быть в прямом эфире. — По крайней мере, больше не хочу. Какой смысл хотеть чего-то, что никогда не произойдет?
Входит раскрасневшаяся Рути.
— Мэри Бет в бешенстве, — она зажимает наушники на ушах. — Ради эфира ей пришлось отменить частное занятие по дрессировке с кем-то из детей Билла Гейтса.
— Мы принесем ей свои извинения по почте. Или даже нет — я позвоню ей лично.
— У меня недостаточно линий, — раздается в моем ухе голос Гриффина.
— Рути, поможешь Гриффину? Я подключусь, если понадобится.
— Будет сделано.
— Спасибо.
Доминик зачитывает информацию о каждом тайном платеже. Цифры ошеломляют. И не то чтобы передача плохая — просто каким-то образом она превратилась в его передачу, а я больше не контролирую ситуацию. Звезда здесь — он.
Я откидываюсь в кресле и передаю инициативу Паломе и Доминику. Он завоюет награды и аудиторию, а я останусь здесь — за кулисами.
На веки вечные.
2
Отец никогда не выходил в прямой эфир, но его голос идеально подходил для радио: сильный, но мягкий, как треск камина в самую холодную ночь года. Он рос, занимаясь починкой приемников, и открыл собственную мастерскую по ремонту электроники — впоследствии он научился еще и чинить ноутбуки и телефоны. «Гаджеты Голдстайна»: мое самое любимое место в мире.
От него я унаследовала любовь к общественному радио, но не его голос. Такой высокий голосок, как у меня, мужчины обожают использовать в качестве оружия против женщин. Пронзительный. Глупый. Девчачий, как будто быть девчонкой — худшее оскорбление на свете. Меня дразнили всю жизнь, и я до сих пор жду хитроумно завуалированных оскорблений всякий раз, когда заговариваю с кем-нибудь впервые.
Папе было все равно. Мы проводили радиопередачи у себя на кухне («Скажите-ка, Шай Голдстайн, что за хлопья у вас сегодня на завтрак?») и во время поездок («Как бы вы описали природу возле нашего привала у черта на куличках?»). Я проводила дни напролет вместе с ним в «Гаджетах Голдстайна», делая домашку и слушая радиовикторины, «Разговоры о тачках» [Еженедельное автомобильное ток-шоу, ведущие которого — братья Том (1937–2014) и Рэй (р. 1949) Мальоцци.] и «Эту американскую жизнь». Нам только и нужна была, что хорошая история.
Мне так хотелось, чтобы он услышал меня по радио, даже если это никому больше не было нужно.
Когда он умер во время моего выпускного года в старшей школе после внезапной остановки сердца, это абсолютно уничтожило меня. Плевать на уроки. На друзей — тоже. Я не включала радио несколько недель. Каким-то чудом мне удалось заработать четверку с минусом во время вступительных экзаменов в Вашингтонский университет, но я даже не хотела отпраздновать поступление. Я все еще была в депрессии, когда получила стажировку на Тихоокеанском общественном радио, и потихоньку выкарабкалась из тьмы, убедив себя, что единственный способ двигаться дальше — это восстановить то, что было утрачено. И вот я здесь — двадцати девяти лет от роду, цепляюсь за прежнюю детскую мечту.
— Заставь людей плакать, а потом — смеяться, — говорил мой отец. — Но самое важное — расскажи им хорошую историю.
Даже и не знаю, что бы он сказал о «Спроси у дрессировщицы».
Сегодня я на ужине — пятое колесо. К тому моменту, как в час пик я залетаю во франко-вьетнамский фьюжн-ресторан в районе Кэпитал-Хилл, моя мама со своим партнером Филом и моя лучшая подруга Амина со своим парнем Ти Джеем уже расположились за столиком. Мы с Аминой Чадри выросли в домах напротив, и она неотъемлемая составляющая моей жизни на протяжении вот уже больше двадцати лет.
— Опоздала всего-то на десять минут, — говорит Амина, вскакивая с места, чтобы заключить меня в крепкие объятия. — Новый рекорд, да?
Ти Джей достает телефон, чтобы свериться с заметками:
— В прошлом марте мы все пришли на ужин вовремя, кроме Шай, которая опоздала на три минуты.
Я закатываю глаза, но вина скручивает живот.
— Я тоже очень рада вас видеть и правда дико извиняюсь. Спешила кое-что закончить и потеряла счет времени.
Мы пытаемся как можно регулярнее ужинать вместе, но мама и Фил — скрипачи в Сиэтлском симфоническом оркестре с постоянными выступлениями по вечерам, Амина — рекрутер в «Майкрософт», а Ти Джей — какая-то важная шишка в финансах (я так до конца и не поняла, чем он занимается). В некоторых случаях (ладно, в большинстве случаев) я задерживаюсь на станции, чтобы убедиться, что все готово для завтрашнего шоу. Сегодня я висела на телефоне, целый час извиняясь перед Мэри Бет Баркли.
Я обнимаю маму и Ти Джея, жму руку Филу. Все еще не пойму, как относиться к тому, что у мамы есть партнер. До Фила ее вроде бы не интересовали отношения. Но они много лет дружили, и он потерял жену спустя пару лет после того, как мы потеряли папу. Они поддерживали друг друга во время горя (которое, разумеется, никогда не пройдет), пока в конечном итоге не превратились друг для друга в несколько иную систему поддержки.
Пора бы мне уже с этим свыкнуться, но в прошлом году, к тому времени, как они начали встречаться, я только успела привыкнуть к образу матери-вдовы.
— Обожаю дразнить Шай, — говорит мне мама с полуулыбкой, — но и о еде не стоит забывать. Закуски?
Фил указывает на блюдо в меню:
— Свиные ребрышки с перцем чили и тмином должны быть просто объедение, — говорит он с нигерийским акцентом.
После того, как мы делаем заказ и обмениваемся любезностями, Амина с Ти Джеем быстро переглядываются. До того, как они начали встречаться, это мы с Аминой обменивались взглядами и внутренними шуточками. Немного тяжелее быть пятым колесом, когда начинаешь осознавать, что у тебя никого нет. Амина и Ти Джей живут вместе, поэтому неудивительно, что она делится с ним секретами прежде, чем со мной, а у моей мамы есть Фил. Я для всех верный «второй», но ничей «первый».
Сейчас я бойкотирую дейтинг-приложения — я делаю это всякий раз, когда на пролистывание анкет уже не остается никаких сил. Судя по всему, я обречена на отношения, которые длятся не более пары месяцев. Я так сильно хочу того же, что у Амины с Ти Джеем (пять лет отношений после того, как их заказы перепутали в кофейне), что всегда тороплю события. Я всегда признавалась в любви первой, и не так уж часто можно смириться с гробовым молчанием в ответ.
