А самим Джорджи и Сету лучше всего удавались ситуации. Нелепость, превращаемая в еще бо́льшую нелепость. Шутки, постепенно набиравшие обороты и где-нибудь после восьми серий приносившие солидный урожай. Но иногда требовалось, чтобы кто-нибудь просто поскользнулся на банановой кожуре. Скотти был неистощим по этой части.

— Никто не знает про твой секрет, — продолжал Сет. — Никому до него нет дела. Все сейчас торопятся поскорее подтянуть свои хвосты и спокойно слинять на Рождество.

— Тогда какой будет план? — спросил Скотти, садясь нормально.

Он был индийцем, маленького роста, с лохматой шевелюрой и в очках. Одевался как все сценаристы: джинсы, толстовка с капюшоном и дурацкого вида вьетнамки. Из всех сценаристов Скотти был единственным геем. Иногда за гея принимали Сета, но он таковым не был. Просто симпатичный мужчина.

Сет бросил виноградину в Скотти. Потом в Джорджи. Она нагнулась, и виноградина пролетела мимо.

— А план такой, — ответил ему Сет. — Завтра приходим как обычно и пишем. Затем снова приходим и пишем дальше.

Скотти подобрал с пола предназначенную ему виноградину и съел.

— Терпеть не могу расставания. Ну почему стоит мне завести друзей, как мы сразу снимаемся с места? — Он взглянул в сторону Джорджи и нахмурился. — Эй! У тебя ничего не случилось? А то вид у тебя какой-то… потусторонний.

Джорджи только сейчас сообразила, что сидит, вперившись взглядом в стену. На коллег она даже не смотрела.

— Да… — невпопад ответила она. — Все отлично.

Потом снова потянулась за мобильником и стала набирать текст эсэмэски.


Наверное…

Наверное, ей нужно было перед отъездом поговорить с Нилом. По-настоящему, без огибания острых углов. Убедиться, что они правильно понимают друг друга и сложившуюся ситуацию.

Будильник прозвонил в половине пятого. К тому времени Нил уже успел встать и одеться. Он до сих пор пользовался одной из первых моделей радиочасов «Машина снов». Вслед за сигналом будильника включилось радио. Нил поспешил к кровати, чтобы его выключить. Джорджи тоже проснулась и села на постели.

— Спи, — сказал он жене. — Тебе надо выспаться, иначе встанешь развалиной.

Можно подумать, что Джорджи послушно заснет и не попрощается с девочками. Можно подумать, что они не расстаются на неделю, а мир с нарастающей скоростью не катится к Рождеству.

Джорджи потянулась к изголовью кровати за очками и надела их.

— Я отвезу вас в аэропорт, — сказала она.

Нил стоял возле раскрытого шкафа и натягивал голубой свитер.

— Я уже вызвал такси, — ответил он, не поворачиваясь к ней.

Наверное, здесь Джорджи нужно было бы затеять спор. Но она молча встала и пошла помогать ему собирать девочек.

Много времени это не потребовало. Нил еще вечером уложил их спать прямо в спортивных костюмах и футболках. Так что их можно будет спокойно перенести в машину, даже не разбудив.

Однако Джорджи хотелось на прощание поговорить с ними. Тем более что Элис все равно проснулась, когда Джорджи попыталась надеть ей туфельки.

— Папа разрешил мне надеть сапоги, — зевая, сказала Элис.

— А где твои сапоги? — шепотом спросила Джорджи.

— Папа знает.

Разыскивая сапоги, они разбудили Нуми, и та, естественно, тоже захотела надеть сапоги.

Джорджи предложила принести девочкам йогурт, но Нил сказал, что это лишнее. Они позавтракают в аэропорту. Он уже приготовил все необходимое.

Джорджи рассказала зевающим дочерям, что не сможет полететь с ними на самолете.

— Значит, ты туда на машине поедешь? — спросила Элис.

Нил в это время без конца бегал к входной двери, перепроверял содержимое чемоданов, добавляя то, что, как ему казалось, он забыл уложить.

Джорджи, как умела, объяснила девочкам, что у нее очень много работы, которую можно делать лишь в студии, а не где-то в другом месте. Старшая дочка нахмурилась.

— Вас там ждет масса развлечений, — говорила Джорджи, стараясь улыбаться. — Вам будет некогда по мне скучать. И потом, мы расстаемся всего на какую-то неделю. Зато когда вы вернетесь, мы отпразднуем еще одно Рождество. Это ведь здорово — сразу два Рождества подряд.

— Рождество всегда бывает только одно, — резонно возразила Элис.

Нуми захныкала, но не оттого, что не хотела расставаться с матерью. Один носок наделся то ли наизнанку, то ли еще как и больно давил ей на пальцы ноги. Джорджи перевернула носок. Нуми продолжала хныкать. Вернувшийся Нил молча вытряхнул сапог, и хныканье сразу прекратилось.

— Такси уже подъехало.

Это был минивэн. Джорджи вышла на крыльцо прямо в пижамных штанах. Присев на корточки, поцеловала дочек, делая все, чтобы их прощание воспринималось как нечто привычное и будничное.

— Ты самая лучшая мамочка в мире, — сказала Нуми.

Нуми проходила пору раннего детского максимализма, поэтому у нее все было или «самым лучшим», или «самым худшим». Что касалось времени, оно тоже делилось на «всегда» и «никогда».

— А ты самая лучшая в мире четырехлетняя девочка, — сказала Джорджи, целуя дочку в нос.

— Котенок, — плаксивым тоном напомнила Нуми, у которой еще оставались слезы от истории с «самым худшим носком».

— Ты самый лучший в мире котенок.

Джорджи поправила ей вьющиеся светлые волосики, которые упрямо лезли на лоб, и расправила курточку.

— Зеленый котенок, — напомнила Нуми.

— Самый лучший зеленый котенок.

— Мяу, — сказала Нуми.

— Мяу, — ответила Джорджи.

— Мам! — окликнула ее Элис.

— Да, дорогая. — Джорджи прижала ее к себе, семилетнюю рассудительную Элис. — А теперь ты обними меня на дорогу.

Но Элис, погруженной в глубокие мысли, было не до объятий.

— Если Санта принесет подарки для тебя в бабушкин дом, я их спрячу к себе в чемодан.

— Санта не приносит подарков взрослым.

— Но если все-таки принесет…

— Мяу!

Нуми не нравилось, что мамино внимание сейчас направлено не на нее, а на старшую сестру.

— Договорились. — Джорджи протянула другую руку и обняла Нуми. — Если он принесет подарки для меня, ты о них позаботишься.

— Мама, мяу!

— Мяу, — ответила Джорджи, обнимая обеих дочерей.

— Мам!

— Да, Элис.

— А ведь Рождество — оно не для подарков. Оно — чтобы славить Иисуса. Но раз мы не религиозные, для нас Рождество… просто семейный праздник. Когда мы все вместе.

— Правильно. — Джорджи поцеловала Элис в щеку.

— Видишь, я уже знаю об этом.

— Ты у меня умница. Я люблю тебя. Я очень люблю вас обеих.

— А как любишь? — полюбопытствовала Элис. — До Луны и обратно?

— Нет, дорогая. Гораздо дальше.

— До Луны и в бесконечность?

— Мяу!

— Мяу, — ответила младшей Джорджи. — Я люблю вас… до бесконечной бесконечности. Я люблю вас так сильно, что мне даже больно.

— Как больно? — спросила Нуми и поморщилась. — Вот так?

— Мама сказала это не в буквальном смысле, — объяснила сестре Элис. — Правда, мама? Тебе же не буквально больно?

— Нет… но иногда бывает.

— Нам пора, а то на самолет опоздаем, — прервал их общение Нил.

Усаживая дочек в машину и пристегивая их ремнями безопасности, Джорджи успела еще несколько раз поцеловать каждую. Потом встала рядом, беспокойно сложив руки на груди.

Подошедший Нил смотрел не на нее, а поверх ее плеча, как будто о чем-то раздумывал.

— Так… Приземлимся мы в пять часов. Это по центральному времени. Здесь будет три… Как только приедем к маме, я тебе сразу позвоню.

Джорджи кивнула. Нил по-прежнему не смотрел на нее.

— Береги себя и девочек, — сказала она.

— За нас не волнуйся. — Нил в который уже раз взглянул на часы. — Занимайся своей работой. Готовься к той важной встрече.

Нил обнял ее и поцеловал. Торопливо, как обнимают и целуют не слишком близких друзей. Слова «люблю тебя» прозвучали, уже когда он готовился сесть в машину.

Джорджи хотелось схватить его за плечи.

Обнять его и повиснуть на нем, оторвавшись от земли.

Уткнуться ему в шею и почувствовать его руки, обнимающие ее излишне крепко.

— Люблю тебя, — сказала она в ответ, сомневаясь, что Нил слышит ее слова.

— Я люблю вас! — крикнула она девочкам, стуча в заднее стекло и прикладываясь к нему губами.

Джорджи знала: это их рассмешит. Заднее окно их машины было густо заляпано следами «стекольных» поцелуев.

Девочки ошалело махали ей. Джорджи отошла от машины и тоже принялась махать им обеими руками. Нил о чем-то говорил с водителем. На нее он даже не взглянул. Джорджи до последнего надеялась, что он все-таки посмотрит. Но машина тронулась и завернула за угол. Руки Джорджи застыли в воздухе.

Вот они и уехали.