Боль в животе тут же исчезает, и пропавшая рука вновь обретает телесность. Я вздыхаю от облегчения.

— Фух. Так-то лучше. Спасибо богам.

Эверт с удивлением смотрит на мою вновь появившуюся конечность.

— Какого черта?

— Уходите! — кричит страж.

— Мне жаль, но мы должны уйти, возлюбленная моя, — говорит Окот, беря меня за руку.

— Подожди! — Я просовываю лицо сквозь прутья, целуя в губы Эверта, потом Силреда и щеку Ронака.

— Будьте осторожны завтра. Не вздумайте покалечиться или чего хуже — умереть. Поняли?

Окот отстраняет меня, но я чувствую, что оставляю в камере три кусочка своего сердца.

— Вы должны победить, ясно? Защищайте друг друга! — говорю я через плечо, пока Окот ведет меня прочь.

— Не беспокойся о нас, Эмили, — кричит Силред. — Будь осторожна.

— И ты, черт побери, присматривай за ней, ламашту. Если с ней что-нибудь случится, я не только горло тебе перережу, — добавляет Эверт.

У меня вырывается полусмех, полувсхлип, но, прежде чем я успеваю что-то сказать в ответ, Окот выводит меня через дверь, и страж закрывает ее за нами на засов. Окот передает ему что-то и кивает головой в знак благодарности, а затем выводит меня из амфитеатра.

Всю дорогу до нашего домика я бреду, оцепенев.

Когда мы оказываемся внутри, Окот усаживает меня на маленький диванчик, а затем идет на маленькую кухоньку. Он вкладывает в мои дрожащие руки чашку чая.

— Пей.

Я делаю, как он велит, но не чувствую вкуса. Горло жжет, но не так сильно, как наполненные слезами глаза.

Окот садится рядом и кладет огромную руку на мою спину, притягивая к себе. Он не говорит, не требует от меня ответов, хотя у камеры было много моментов, которые стоит обсудить.

Ему достаточно просто быть рядом, даря мне безмолвную заботу и покой. Я ценю это больше, чем он может себе представить. Возможно, мы еще не очень хорошо знаем друг друга, но этот момент, этот момент, который сейчас происходит, говорит мне больше, чем тысячи слов.

Я допиваю чай и перестаю плакать, Окот поднимает меня и укладывает на маленькую кровать у стены. Он подтыкает одеяло и целует меня в лоб, едва заметно вдыхая мой запах.

— Спи, возлюбленная моя, — говорит он мне.

Именно так я и поступаю.

Глава 12

Как оказалось, если ты притворяешься менее благородным высшим фейри, который явился на Королевский отбор, то получаешь мешочек с подарками.

— О, боги, — пищу я, копаясь в бархатном мешочке, сидя на своем месте. — Окот, потрогай, — предлагаю я, показывая шелковую маску для сна, и тру ей об его щеку. — Такая мягкая.

Окот, будучи добродушным парнем-быком, позволяет мне развлекаться, сколько я захочу, потому что он знает: сегодня мне нужно отвлечься.

— О, что это? — спрашиваю я, доставая стеклянную штуковину, похожую на воронку.

— Монокуляр.

Я верчу его в руке, а затем подношу меньший конец к глазу.

Я задыхаюсь.

— Святое суперзрение! Я вижу все-все-все, — восклицаю я, направляя прибор на первый уровень арены.

Я веду линзой из стороны в сторону, пытаясь найти что-нибудь — хоть что-нибудь, благодаря чему я пойму, каким будет первое испытание отбора, но внизу нет ничего, кроме твердого грунта.

Отложив монокуляр, я снова копаюсь в мешочке. Туда положили бутылочку сказочного вина, маленькую подушку, на которую можно сесть, чтобы задница не болела от деревянного сиденья, и пакетик засахаренных орешков, которые я съедаю примерно за две с половиной секунды.

Я откидываюсь назад и изнываю от переживаний. Окот одет в повседневную одежду, а не в доспехи. Он хорошо выглядит в черной рубашке с мелкими золотыми пуговицами. Его длинный ирокез уложен на правую сторону.

Мы сидим в конце ряда, примерно в середине амфитеатра. Здесь собралось, должно быть, не менее пяти тысяч фейри. Используя монокль, я осматриваю королевскую ложу. Она находится в самом центре арены, и с ее края свисает бело-золотой гобелен. Спереди стоят троны, хотя они все еще пусты.

— Ты когда-нибудь раньше присутствовал на отборе? — спрашиваю я Окота.

— Один раз. Лет пятнадцать или двадцать назад.

Я слегка толкаю его локтем.

— И?

Я вижу, что он не хочет рассказывать, и я от беспокойства прикусываю нижнюю губу.

— Насколько все плохо?

Он тихо вздыхает.

— Отбор — сам по себе плохая вещь. Очень плохая. Он создан для того, чтобы ломать, калечить и убивать соперников во имя мнимого помилования. Испытания будут жестокими. Ты должна быть к этому готова.

Я делаю глубокий вдох и киваю.

— Я рада, что ты здесь, со мной.

Его огромная рука накрывает мою.

— Ты моя пара, но еще ты находишься под моей защитой приказом принцессы. Я иду туда, куда идешь ты.

— Я без ума от этих штучек пары.

Звучит удар огромного гонга, и собравшаяся толпа умолкает. Я достаю монокль и поворачиваюсь в сторону королевской ложи. Король Белуар Сильверлэш сидит на центральном троне, а его сын, принц Эльфар, стоит рядом. Я вижу принцессу Суру, которая расположилась на меньшем троне рядом с пустующим местом принца.

Принц Эльфар поднимает руку с синим отливом, чтобы утихомирить фейри, собравшихся на стадионе. Я вижу блики тысяч моноклей, направленных на принца.

Принц Эльфар подносит руку к шее, и магия искрится на его горле. Его голос разносится над толпой, усиленный настолько, что его слышат абсолютно все.

Конец ознакомительного фрагмента