— А почему вас это интересует?

— Я бы предпочел не уточнять. Будем считать, что это праздное любопытство. Я ведь тоже читаю газеты. Я ответил на шесть ваших вопросов. Почему бы вам не ответить на мои три?

— Потому что я не могу. Просто не знаю. — Он повернулся ко мне спиной.

Но я проявил настойчивость:

— Вы это серьезно? Вы защищаете его по обвинению в убийстве и ничего о нем не знаете?! — Он уже спустился на семь ступенек. Пришлось спросить у его спины: — А где его семья?

Посетитель неохотно обернулся:

— У него нет семьи. — И пошел дальше.

Сел в ожидающее его такси, захлопнул дверь, такси отъехало. Я вернулся в кабинет и позвонил в оранжерею по внутреннему телефону.

— Да? — Вулф терпеть не мог, когда его отрывали от орхидей.

— У нас были гости. Адвокат по имени Альберт Фрейер. Он адвокат Питера Хейса, и он не знает, где родился Хейс, где вырос, в какой колледж ходил. Фрейер утверждает, что у Хейса нет семьи. Беру свои слова обратно. Думаю, стоит прокатиться, такси за счет клиента. Все. Я поехал.

— Нет.

— У вас это чисто рефлекторно. Да.

— Отлично. Предупреди Фрица.

Чурбан! Я всегда предупреждаю Фрица. Я отправился на кухню и, выполнив указание Вулфа, вернулся в кабинет, убрал вещи, запер сейф, переключил телефон на кухонный, после чего снял с вешалки в прихожей шляпу и пальто. Фриц уже ждал меня там, чтобы закрыть за мной дверь на цепочку.

Когда привычные действия переходят в разряд автоматических, ты уже их не замечаешь. Как-то раз много лет назад, когда я выходил из дому, за мной увязался хвост, о чем я и не подозревал, и то, что он узнал из моих передвижений за следующий час, стоило нам лишней недели работы по раскрытию очень сложного и важного дела, а нашему клиенту — нескольких тысяч долларов. Наученный горьким опытом, следующие пару недель я, уходя на задание, всегда проверял тылы, успев за это время довести привычку до автоматизма, и теперь оглядывался практически машинально. В тот вторник, направляясь днем на Девятую авеню, я, кажется, оглянулся шагов через пятьдесят, поскольку это уже вошло в привычку, но если все так и было, значит я ничего не увидел. Когда, сделав еще пятьдесят шагов, я автоматически снова посмотрел назад, у меня в подсознании что-то щелкнуло. Причиной щелчка в подсознании стал шедший за мной примерно в сорока футах субъект, который возник словно из-под земли. Я остановился и повернулся к нему лицом. Замявшись, он достал из кармана листок бумаги, посмотрел на него и принялся изучать фасады домов справа и слева от себя. Ничего умнее и не придумаешь, это даже лучше, чем завязывать шнурки, поскольку его внезапное появление означало, что он или вынырнул из переулка, чтобы последовать за мной, или вышел по своим делам из ближайшего дома. Но тогда зачем глазеть на номера соседних домов?

Итак, за мной увязался хвост. Если я попробую прижать его к ногтю исключительно логическими выводами, он наверняка попросит не морочить ему голову. Конечно, я могу создать ситуацию, когда в моем распоряжении окажется нечто большее, чем просто логика, однако на это потребуется какое-то время, а Фрейер говорил, что присяжные скоро вернутся для вынесения вердикта, и, следовательно, нужно было спешить. Я решил, что вполне могу постоять пару минут и получше рассмотреть этого типа. Среднего роста, в коричневом плаще реглан и фетровой шляпе с загнутыми полями, с худым узким лицом и острым носом. После первой минуты он явно занервничал и поднялся на крыльцо ближайшего дома, где находился кабинет доктора Волмера, и позвонил в звонок. Дверь открыла Хелен Грант, секретарша доктора. Тип в плаще реглан перекинулся с ней парой слов, повернулся, даже не дотронувшись до полей шляпы, спустился на тротуар, после чего поднялся на крыльцо соседнего дома и нажал на кнопку звонка. Мои две минуты истекли, да и вообще хорошего понемножку, поэтому я, уже не оглядываясь, направился на Девятую авеню, остановил такси и велел водителю ехать на перекресток Сентр-стрит и Перл-стрит.

В это время дня в коридорах здания суда было полно народу: адвокатов, клиентов, свидетелей, членов жюри, друзей, врагов, родственников, посредников, вымогателей, политиков и просто обычных жителей. Справившись у служащего внизу, я поднялся на лифте на третий этаж, прошел по коридору и завернул за угол в крыло XIX, рассчитывая легко попасть в зал заседаний, поскольку дело Хейса было самым рядовым, отнюдь не сенсационным.

И действительно, я без труда попал внутрь. Зал заседаний оказался практически пустым — ни судьи, ни жюри присяжных, ни секретаря или стенографистки. Ни Питера Хейса. На скамьях для зрителей в разных концах сидели восемь-девять человек. Наведя справки у стоявшего в дверях пристава, я узнал, что жюри присяжных еще совещается и неизвестно, когда вернется. Тогда я нашел телефон-автомат и сделал два звонка: сперва — Фрицу, чтобы сказать, что, возможно, приду домой только к обеду, а возможно, и нет; затем — доктору Волмеру. Мне ответила Хелен Грант.

— Радость моя, ты меня любишь? — спросил я.

— Нет. И никогда не полюблю.

— Отлично. Я всегда боялся просить об одолжении влюбленных в меня девушек, а от тебя мне нужно именно это. Пятьдесят минут назад мужчина в коричневом плаще реглан позвонил в вашу дверь, и ты ему открыла. Чего он хотел?

— Господи! — возмутилась она. — Скоро ты начнешь прослушивать наш телефон! Только не вздумай впутывать меня в свои темные делишки!

— Никаких темных делишек. Он что, пытался продать тебе героин?

— Вовсе нет. Он спросил, не здесь ли живет некий Артур Холком, и я ответила «нет». Тогда он спросил, не знаю ли я, где он живет, и я снова ответила «нет». Вот и все. Арчи, а в чем дело?

— Ни в чем. Забудь. Расскажу при встрече, если тебя это все еще будет интересовать. А твои слова, что ты меня не любишь, просто художественный свист. Скажи «до свидания».

— Прощай навсегда!

Итак, за мной действительно был хвост. Человек, который ищет Артура Холкома, не должен красться и выскакивать из переулка как черт из табакерки. Конечно, гадать на кофейной гуще не имело смысла, и все же, когда шел обратно по коридору, я естественно задавал себе вопрос: был ли этот тип как-то связан с П. Х., а если и был, то с кем из них?

Подойдя к двери в крыле XIX, я обнаружил некое оживление. Люди входили в зал. Я подошел к судебному приставу и спросил, вернулось ли жюри, на что он ответил:

— Не задавайте вопросов, мистер. Здесь все обо всем знают. Кроме меня. Не задерживайтесь, проходите вперед.

Я прошел в зал заседаний и отошел в сторону, чтобы не мешать движению и спокойно осмотреться. Внезапно меня кто-то окликнул. Я повернулся. Передо мной стоял Альберт Фрейер. Выражение лица у него было не слишком приветливым.

— Значит, вы никогда не слышали о Питере Хейсе, — сквозь зубы процедил он. — Ну, тогда вы еще услышите обо мне.

То, что я промолчал, не имело значения, так как он отнюдь не нуждался в ответе. Фрейер со своим спутником прошел по центральному проходу за барьер и сел за столом для защиты. Я последовал за ним, выбрав место слева в третьем ряду, с той стороны, откуда должен был появиться подсудимый. Секретарь и стенографистка уже заняли свои места; помощник окружного прокурора Мандельбаум, которого Вулф однажды посадил в лужу, уселся за свой стол и поставил перед собой портфель, а рядом устроилась более мелкая сошка. По проходу шли люди, я свернул шею, пытаясь разглядеть среди них типа в коричневом плаще, который искал Артура Холкома, но внезапно по рядам пробежал ропот, и все головы повернулись налево, в том числе и моя. В зал ввели подсудимого.

У меня хорошее зрение, и я попытался его разглядеть, пока он шел к своему стулу, сразу за Альбертом Фрейером. В моем распоряжении было всего четыре секунды, поскольку, когда он сел спиной ко мне, хорошее зрение оказалось без надобности, так как на выпускной фотографии, в академической шапочке и мантии, Пол Херолд был снят анфас. Поэтому я закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Вроде бы он, а вроде и нет. Это вполне мог быть он, однако, глядя на две лежавшие рядом фотографии на письменном столе Вулфа, я бы поставил тридцать к одному, что это не он. А теперь я бы поставил два к одному, а возможно, рискнул бы серьезными деньгами, причем еще неизвестно, на какой из двух вариантов сделал бы ставку. Меня так и подмывало пройти вперед и посмотреть на обвиняемого поближе, но я, собрав всю свою силу воли в кулак, продолжал сидеть как приклеенный.

Присяжные начали занимать места, но я не обращал на них внимания. Подготовка к тому моменту, когда присяжные должны решить судьбу человека, всегда вызывает у зрителей или мурашки по всему телу, или сосущее чувство под ложечкой, но только не у меня. Мой мозг лихорадочно работал, я сверлил глазами затылок обвиняемого, тщетно пытаясь заставить его обернуться. Когда судебный пристав произнес: «Встать, суд идет», присутствующие вскочили, но я немного замешкался. Судья сел, велев нам последовать его примеру, что мы и сделали. Я могу рассказать, что произнес секретарь и что судья спросил у старшины присяжных, лишь благодаря тому, что это рутинная процедура, так как на самом деле пропустил все мимо ушей, снова сосредоточившись на своей цели.