Проезжая мимо фасада «Текстов», Мэд замечает смазанный силуэт, движущийся между стеллажами, — наверное Рей. Явно проверяет, удалось ли им хотя бы на время восстановить порядок. Она невольно задается вопросом, надолго ли хватит подобного энтузиазма у нее самой. Она выезжает из тумана, окутавшего торговый комплекс, и отчетливо видит искры габаритных огней, которые проносятся по скоростной трассе. Нельзя поддаваться чувству, будто она вытягивает себя и свой разум из трясины. Теперь домой, в Сент-Хеленс, в свою первую собственную, пусть маленькую, квартирку, в кроватку, которую родители купили ей перед университетом, и, если повезет, она целых девять великолепных часов сможет не думать о работе.

Глава четвертая

Найджел

Сколько сейчас времени? На двенадцать минут больше, чем было, когда Найджел смотрел в последний раз: близится к пяти утра, и нужно отключить будильник, чтобы не разбудить Лауру. Когда он тянется к часам, кажется, будто сунул голую руку в воду, в которой всю ночь намерзал лед. Едва нащупав кнопку ногтем, он прячет руку в тропическое тепло стеганого одеяла — главное, не провалиться обратно в сон. Он на дюйм сдвигается по теплому матрасу и запечатлевает легкий, но долгий поцелуй на плече Лауры, обнаженном, как и вся она. Он уже отодвигается, когда она сонно протестует, бормоча что-то среднее между «да» и «добрутро» и протягивает руку за спину, чтобы сжать его пенис.

Прикосновение ее руки — словно воплощенное тепло постели. Напряжение мгновенно спадает, и ему страшно хочется разбудить ее поцелуями, медленно-медленно, насколько хватит терпения. С этими его сменами в «Текстах» и ее — в больнице, где, как ему иногда кажется, она с чрезмерной готовностью подменяет коллег с маленькими детьми, они с Лаурой так редко встречаются в те моменты, когда оба еще не падают от усталости. Но ей необходимо поспать, и если сейчас он поддастся соблазну, все затянется. Нельзя допустить, чтобы его работники дожидались под дверью, пока он впустит их в магазин. Он мягко отодвигает пальцы Лауры, притягивает к себе, чтобы поцеловать, а затем выбирается из-под одеяла и тихонько выходит из комнаты.

Даже ковер холодный, словно снег. Неудивительно, что пенис пытается по-улиточьи спрятать голову. Найджел как можно быстрее, не издавая при этом лишнего шума, сбегает по лестнице в отделанную под красное дерево кухню, чтобы прибавить градусов в системе отопления. Пока он заходит в туалет и принимает душ, расположенный за кухней, надевает одежду, приготовленную внизу с вечера, леденящий холод понемногу вытесняется из дома. Он на цыпочках поднимается обратно по лестнице, чтобы запечатлеть на лбу Лауры утренний поцелуй.

— Жай сторожнее, — бормочет она. — До вечера.

Когда она снова проваливается в сон, он тихой мышкой выскальзывает из дома.

Молочная пелена заглушает разносящийся по деревне грохот, пока он снимает засов с ворот в конце подъездной дорожки и отпирает гараж на две машины. Хотя Западный Дерби уже почти век считается окраиной Ливерпуля, здесь достаточно тихо, чтобы называть это место деревней. Он задним ходом выгоняет свою «примеру», проезжая мимо «микры» Лауры, закрывает гараж и ворота. Молочная пелена ползет теперь вверх по боковой улице, в центре деревни пусто. Изморозь поблескивает на единственном окне симпатичного маленького домика рядом с каменным крестом. То ли лисица, то ли кошка стремительно скрывается из виду за церковью, где растянулся на милю, до самого поместья Крокстет-Холл, парк. Три минуты на пределе разрешенной скорости, и Найджел на четырехрядной магистрали Квинс-драйв, а меньше чем через десять — на скоростной трассе.

Почти полчаса конусы света от его фар — единственные в этом пространстве. Дорожные знаки, похожие на обещание голубого неба: Сент-Хеленс, Ньютон-ле-Уиллоуз, Уоррингтон, — взмывают, а затем показывают в зеркале свои темные спины. Знак с надписью «Заболоченные Луга» кажется бледнее своих сотоварищей, издалека он выглядит так, словно побелел от плесени. Но он приобретает привычный цвет, когда туман скатывается по съезду со скоростной трассы, чтобы повиснуть над территорией торгового комплекса. Найджел проезжает под прожекторами «Стопки стейков» и «Фруго», в свете которых клочьями клубится туман, и останавливается у закусочной. Он голоден, вот и все. И дело вовсе не в том, что ему не хочется подниматься в книжный магазин в одиночестве.

Закусочная внутри яркая, словно детский сад: столы и стулья красные, чашки и тарелки оранжевые, работники в желтой униформе. Только глаза у всех мутные в этот ранний час, а длинные волосы блондинки за прилавком кажутся потускневшими из-за тумана. Она нагружает зеленый пластмассовый поднос блюдами, которые юный шеф-повар выставляет на стойку под гигантскими фотографиями еды, а Найджел берет из корзинки у кассы столовые приборы. Он идет к столику у окна под аккомпанемент музыки, слишком тоненькой и приглушенной, чтобы разобрать мелодию.

Кроме него никто не ест. В дальнем конце зала у окна сидят двое мужчин с почти лысыми макушками, сжимая в огромных волосатых ручищах кружки, и глядят на туман, который продолжает заволакивать «Тексты» своей вуалью, превращая магазин в бледное светящееся пятно. Никто из мужчин не произносит ни звука, пока Найджел не съедает половину своей яичницы-болтуньи с тостами и беконом, и официантка подходит к нему, чтобы подлить еще кофе.

— И нам тоже, — произносит самый массивный из двоих, даже не поворачивая головы.

— Я занята здесь, — возражает официантка.

— Ну, так заканчивай с ним, красотка.

Оба издают двусмысленные смешки, и Найджел ворчливо произносит:

— Неужели это было обязательно?

Он обращается не столько к ним, сколько к официантке, однако их головы на коротких толстых шеях медленно поворачиваются.

— Тебя кто-то спрашивал? — произносит мужчина, сидящий к нему лицом.

— Прошу прощения, мне показалось, меня тоже включили в разговор.

— Ничего подобного.

Любовь к точности, довольно безрассудная сейчас, вынуждает Найджела заметить:

— Тем не менее вы продолжаете это делать.

— Тебя не касается, что мы делаем, — первый здоровяк разворачивается всем корпусом, чтобы сообщить ему это.

Найджел невольно задается вопросом, сознают ли они бессмысленность происходящего, поскольку продолжают таращиться на него, даже когда официантка наполняет их кружки. Когда они большими глотками хлебают кофе, он понимает, что так они намекают, сколько боли могут вытерпеть. Лица их искривляются, глаза выкатываются, и они поднимаются из-за стола.

— Мы вас еще увидим, — первый здоровяк угрожает Найджелу, или персоналу закусочной, или всем сразу, и его товарищ подхватывает:

— Вы нас еще увидите.

Они удаляются нарочито неторопливо, и Найджел предполагает, что так они выражают угрозу, хотя на самом деле впечатление такое, будто они спят на ходу. Он наблюдает, как они зловещими взглядами окидывают его машину, и потом направляются к входу во «Фруго», где и топчутся, пока официантка затирает шваброй их грязные следы, от прилавка до столика и от столика до выхода. Найджел доедает завтрак и понемногу прихлебывает кофе, однако к тому времени, как его кружка пустеет, к «Текстам» так никто и не подъезжает. Он отказывается от добавки — после стычки с теми двумя он раздражен и на взводе, — и выходит к своей машине. Лысые здоровяки уже какое-то время топчутся на месте, словно исполняя неуклюжий примитивный танец: топот их башмаков разносится по пустынному замкнутому пространству, между сочащимися влагой тройками деревьев и их тенями, похожими на трещины в асфальте. Найджел старается не глядеть на этих типов, пока забирается в свою «примеру».

Проходит меньше минуты, и он подъезжает к «Текстам» сзади. Клок тумана свисает со светящейся буквы К, инициала, оставленного малограмотным великаном. Когда он выходит из машины, завиток влаги вздымается под буквой и оседает, но это всего лишь подернутая туманом тень. Найджел торопливо проходит по проулку, затянутому туманом, мимо витрины, в которой собрались самые разные книги, удравшие из пустынных проходов. Он набирает почти полностью фамилию Вуди на панели и снимает блокировку со стеклянных дверей, а введя две буквы его имени, отключает сигнализацию.

Как только Найджел оказывается внутри, его пробирает дрожь. Отопление давно не включалось, и, должно быть, туман наполз в магазин, пока двери были открыты — кажется, что ниши в детской литературе на другой стороне выглядят какими-то нечеткими. Он в нерешительности топчется у прилавка, но не может найти предлога, чтобы задержаться. Просто нелепо вести себя так, когда Лаура в скорой помощи ежедневно сталкивается с такими травмами, которые большинство не захочет даже вообразить. Может, и к лучшему, что у них с Лаурой нет детей, если такой пример он стал бы им подавать: папаша, который боится темноты. В приступе гнева он шлепает своим пропуском по пластине у двери, за которой начинается путь в комнату для персонала.

Стены коридора белее тумана, но вот клаустрофобией он никогда не страдал. Он включает свет, пока дверь захлопывается самостоятельно, а потом бежит наверх по голой бетонной лестнице. За дверью, за туалетами и шкафчиками с именами работников есть лампочка, из-за которой он особенно беспокоится, надеясь, что она будет гореть. Лампочка горит, и в какой-то тревожный миг ему кажется, что он не один в здании, но это, разумеется, Уилф не удосужился отметить свой уход — придется вручить Рею штрафной талон за смену. Найджел проводит свою карточку через прорезь под часами и кладет в кармашек «Приход» поверх карточки Уилфа, после чего входит в комнату для персонала.