УВЕРЕННОСТЬ

Восемь сообщений.

Цифры мигают красным на автоответчике и ведут обратный отсчет с восьми до одного, когда я нажимаю на кнопку воспроизведения. Лиц сзади напевает песню из мюзикла, в то время как снимает мокрую куртку и вешает ее на стул. С кончиков моих волос на дисплей капает вода. Проклятый дождь! Все сообщения от Ханны, и с каждым последующим ее голос становится все резче.

Мама не приехала к ним.

Любой другой подросток в шестнадцать лет воспринял бы это как чересчур истеричную реакцию своей бабушки. Но, к сожалению, Ханна не моя бабушка, а я не обычный подросток.

Что случилось? Мама же всегда пунктуальна. А если нет, то она звонит.

— Успокойся сейчас же! — Лиц кладет руку мне на плечо. — Возможно, аккумулятор разрядился!

Мои мысли мечутся. У нее есть зарядное устройство в машине. В крайнем случае она могла позвонить с заправки. Я набираю номер Ханны. Когда я слышу голос, то вижу ее перед собой: седые волосы заплетены в косу, из которой выбиваются пряди, теплые светло-коричневые глаза на лице с морщинками от смеха.

Мама, улыбаясь, как-то сказала, что взяла их обоих приемными бабушкой и дедушкой. Но я хорошо знала ее гордость, чтобы понять, что первый шаг сделала Ханна, когда мама в девятнадцать лет на последнем месяце беременности поселилась с ней по соседству.

Ханна сказала, что Элиас отправится проверить дорогу. Моя рука дрожит, когда я завершаю звонок. Лиц вопрошающе смотрит на меня. Она, конечно, не знает плана:

1. Экстренный случай наступает тогда, когда я опаздываю на более чем два часа, не давая о себе знать.

2. Тогда запри свои эмоции.

3. Не беги в квартиру. Они могут ее взломать.

4. Собери пару вещей, документы, телефон и деньги на всякий случай и иди к своей подруге.

5. Позвони оттуда Ханне.

6. Если она покажется тебе странной, прерывай разговор. И беги. Лондон был бы неплохим выбором. Как бы то ни было, в большой город. Используй паспорт с фальшивым именем ТОЛЬКО в этом случае. Если Ханна покажется нормальной, то пусть она тебя заберет. Но следи, чтобы вас никто не преследовал.

7. Никогда не забывай, что я тебя люблю. Поэтому береги себя.

План мамы из семи пунктов.

Я перевела взгляд на часы. Три часа. Она должна была быть уже как ТРИ чертовых часа назад у Ханны и Элиаса! Мое дыхание участилось. Окей, запереть чувства, немедленно! Я закрываю глаза и собираюсь с мыслями.

— Эмц! Что случилось? Ты выглядишь так, будто только что увидела Джека-потрошителя, — ее голос звучит приглушенно и отдаленно.

— Мы можем сегодня переночевать у тебя? — тихо спрашиваю я.

Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать.

Я не знаю, сколько раз я уже пересчитала эти дурацкие звезды-лампочки над кроватью Лиц, когда в дверь позвонили. Рывком я вскакиваю и смотрю на будильник. Уже почти пять. Лиц со стоном натягивает одеяло на голову, но я спешу к входной двери, прежде чем ее родители проснутся.

Снаружи стоит Элиас. С полицейским.

Под его взглядом я отступаю назад. Худое, морщинистое лицо Элиаса бледное как у мертвеца.

— Эмма… — хрипло шепчет он. Потом он крепко сжимает тонкие губы. Слезы текут по его щекам и капают на темный старомодный макинтош. Я не могу вспомнить, что когда-нибудь видела Элиаса плачущим. Выражение его мокрых от слез глаз предупреждает меня. Но, несмотря на это, я делаю это.

Я ныряю. Прямо в пучину его боли. Сильной и неутолимой. Я ударяюсь плечом о дверную раму и сжимаю пальцы на дереве. Я должна дышать. Медленно. Вдох, выдох. Но тут такая тяга. Она утягивает меня глубже, и я упираюсь, барахтаю ногами, пытаясь выбраться наверх. Наружу! Здесь так темно, так тихо, совсем безжизненно. Я теряюсь в бездне его сомнения. Элиас слишком доверяет мне, чтобы я могла быстро выбраться из него. Но затем я все же справляюсь, закрываю глаза и обессиленно падаю на его грудь. Он обхватывает меня рукой. Она трясется.

Прежде чем полицейский начинает говорить, я знаю, что он скажет.

Мамы больше нет.

ПОХОРОНЫ

Тридцать пять.

Подобно цветам из снега, над гробом вырастают белые пионы, и каждый из них соответствует одному году жизни. Пока священник говорит о расставании и смерти, я цепляюсь за их терпкий весенний запах, обещание встретиться, судорожно сдерживаю слезы и непрерывно ломаю голову над тем, как мама могла съехать с трассы. Высокая влажность и скорость, говорит полиция. Но она всегда ездила осторожно.

К моему ужасу, Элиас без спроса дал извещение о смерти в местную газету. Я знаю, что она бы никогда этого не одобрила.

Мы должны оставаться незаметными.

Дни до похорон напоминали нескончаемый кошмар. Мгновения, проведенные в доме Ханны и Элиаса, который мы так любили, горят во мне, как соль на открытой ране. Я вижу их повсюду. Как она в саду срезает розы, как перекрашивает ветхую скамейку и как собирает малину в голубые эмалевые блюдца.

Когда мы покидаем траурный зал, я жмурюсь от солнца, в то время как внутри бушует ураган. Хрустящий звук шагов по гальке будет преследовать меня в кошмарах еще несколько дней. Пришло немного людей. Только несколько соседей.

Я хотела бы не ходить тогда с Лиц в театр. Возможно, я смогла бы это предотвратить. Возможно… Элиас коснулся меня и прошептал:

— Эмма, кто это?

Он стоял в десяти метрах прямо посреди дороги. Слишком далеко, чтобы быть частью нашей компании, и слишком близко для визита на другую могилу. Около сорока лет, высокий, стройный и прямой. Весь в черном. Даже лицо закрывают черные прямые волосы. Он поднимает руку и убирает прядь назад. Я замечаю маленький шрам на правой щеке. Его взгляд направлен прямо на меня. Осторожно я ныряю в ледяную голубизну его глаз.

Я ловлю ртом воздух.

Я в комнате со множеством дверей. За каждой скрыто какое-то чувство. За каждой скрывается что-то новое. Запертые эмоции. Траур и боль, но одновременно злость, гнев, страх и любовь. Как он может все это одновременно чувствовать и при этом сохранять на лице такую непроницаемую маску? Я концентрируюсь на чувстве любви. Оно обращено к моей матери? На вкус как горький мед, и прямо в вяжущей сладости я обнаруживаю что-то особенное. Выглядывает что-то маленькое и нежное, как побег, который медленно устремляется навстречу солнечному свету. Симпатия, которая появляется прямо сейчас. Но внезапно все двери закрываются, и остается единственное чувство: неукротимая ярость.

Удар по голове резко выбрасывает меня из него. Я смотрю вниз и потираю ушибленное место. На земле лежит елочная шишка. Она, должно быть, упала с дерева позади меня.

Священник закончил речь. Я бросаю лопатой темную землю в могилу и закусываю нижнюю губу, но не плачу.

И вдруг незнакомец возник рядом со мной и забрал у меня лопат)'. Я вздрогнула, когда наши руки соприкоснулись. Резким движением он бросил ком земли на гроб, прежде чем безмолвно передать лопату Элиасу. Затем мужчина молниеносно нагнулся вниз, его щека почти прикоснулась к моей, и прошептал на ухо:

— Не делай этого никогда больше без моего согласия, Эмма!

Сильными, упругими шагами он исчез за елями и березами, которые отбрасывали темные тени на могилы. Пока я смотрела ему вслед, их стволы и густая листва расплывались в нечеткие пятна из зеленого и коричневого, и от паники у меня перехватило дыханием.

Ему известно мое имя.

И тайна моего дара.