ПОБЕГ

Мы снова в маленьком доме Ханны и Элиаса, но я должна уходить. Это чрезвычайная ситуация. Так что нужно выполнять план. Лихорадочно я собираю пару вещей и фонарик в рюкзак, засовываю в него телефон и пересчитываю мамины деньги. Если буду бережливой, то этого мне хватит на два месяца. На цыпочках я крадусь мимо гостиной в кухню и беру пару продуктов и бутылку воды. Но на обратном пути к лестнице уже звонят в дверь.

У меня не остается времени. С рюкзаком и курткой под мышкой я прячусь в шкафу для одежды. Иногда быть маленькой и худой — это даже преимущество. Через щель в двери я могу видеть, как Элиас приглашает черноволосого незнакомца в гостиную. Мамина паранойя все же не была необоснованной. Найти адрес Ханны для него, вероятно, было детской игрой. Их имена, наконец, значились в извещении о смерти. Но откуда ему известно про мой дар?

Я распахиваю дверь и вырываюсь на свободу. На бегу надеваю куртку и рюкзак. Он тяжелый. Шнур спального мешка режет мне левое плечо. Но боль — это хорошо. Она отвлекает от страха.

Ты должна тренироваться. Если тебя будут преследовать, ты должна быть в лучшей форме.

Без труда я вхожу в свой привычный темп бега. Я не могу ехать на автобусе. Так меня легко поймать. Ноги несут меня по оживленному шоссе в густой лес, а мысли переносят меня к матери.

— Мы сейчас сыграем в игру, — ее карие глаза сверкают, как золотые пятна. Она гладит меня по волосам и улыбается. Но улыбка не достигает ее глаз. Я знаю этот взгляд. Мама всегда использует его, когда рассказывает мне о тех, кто ищет таких, как мы.

— Сейчас я господин Винклер. Все равно, что я скажу, ты не должна становиться грустной или сердитой, — господин Винклер один из дворников нашей школы, которого все боялись. Я почти уверена, что игра мне не понравится. Но мама говорит, что я должна быть не Эммой, а Кейт. А Кейт крутая, учится в третьем классе и вообще не боится господина Винклера.

— У нее особый дар. Она может ощущать чувства других людей. Лучше всего ярость, ненависть или презрение. Ими она питается, как вампир.

Я смеюсь, когда мама это говорит.

Но внезапно она рывком встает.

— Почему ты не почистила обувь, когда пришла со школьного двора?

Что? Уже началось? Я не знаю, что должна ответить. Ее голос вдруг стал строгим, а глаза, кажется, просверливают меня насквозь.

— Нууу? Долго еще ждать? Ты из 3-го «Б», не так ли?

Я киваю и не издаю ни звука. Скажи что-нибудь! Сделай что-нибудь!

Она еще сильнее наклоняется вперед.

— Ты больше никогда не зайдешь в эту школу, не почистив обувь! — рычит она.

И тогда до меня доходит. Со мной же ничего не может случиться. Я же Кейт.

— Вам это не разрешено! Кричать на меня. Если я расскажу директору, она вас наругает.

— И кому же она поверит? Тебе или мне?

Правильно. Госпожа Шнайдер придерживается мнения учителей и господина Винклера.

— Вы кричите не в первый раз. Мои друзья…

— Друзья? У такой странной девочки, как ты, нет же никаких друзей.

Нет! Я подпрыгиваю и отстраняюсь назад. Это подло. Это неправда. Только в этот момент. Возможно, у меня скоро будет подруга. Я кажусь им такой странной, когда «ныряю». Они говорят, я выгляжу сумасшедшей.

— Я не хочу в это играть!

Мама обнимает меня и вытирает слезы со щек.

— Мы будем играть в это только до тех пор, пока ты не сможешь всем Винклерам без страха дать отпор.

Устало я сажусь на корточки в зарослях вдали от лесных тропинок. Мое дыхание такое же бешеное, как и пульс. Влажный, пряный вкус дерева, еловых иголок и мха резко устремляется в легкие. Я достаю телефон из рюкзака и бронирую место на ночной самолет в Лондон. Когда я была маленькой, мама работала переводчицей с английского. Тот факт, что я выросла билингвом, предоставил мне вместе с хорошими оценками по английскому языку неоценимое преимущество свободного времени на уроке. Учителя неохотно позволяют себя обучать, особенно перед всем классом.

Я хотела прийти в аэропорт за два часа до отлета. Когда я, наконец, захожу в терминал за полчаса до посадки, на моих стопах от бега мозоли, которые стерлись до крови. Ноги неистово болят. Пот на коже заставляет меня мерзнуть в зале с кондиционерами. Кто-то касается моего плеча.

— Привет, Эмма.

Проклятье! Я знаю, что это незнакомец, прежде чем оборачиваюсь. Он смотрит на меня так, словно чем-то обеспокоен.

— Исчезните! — мой голос звучит слишком неубедительно.

— Нам нужно поговорить.

— НЕТ!

Я отступаю на пару шагов назад. Они меня не запрут и не будут проводить надо мной опыты.

Он хватает меня за руку и наклоняется вперед:

— Послушай, я не знаю, что тебе рассказала мать, но ты не должна меня бояться.

Его внезапная близость и крепкая хватка говорят мне противоположное. Я должна освободиться от него.

Избегай безлюдных трасс. Они не хотят попадаться на глаза. Они неохотно будут нападать на людях.

Я начинаю вполголоса звать на помощь. Хватка становится сильнее, и он бурчит:

— Оставь этот бред, дитя.

Упираясь, я кричу громче. Незадолго перед тем, как к нам подходят охранники, он отпускает меня. Незнакомец улыбается.

— Что здесь происходит? — спрашивает один из служащих.

Он не меньше двух метров ростом, так что я должна запрокинуть голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Этот мужчина…

— Простите, что моя дочь устраивает такую сцену, — прерывает меня незнакомец.

Дочь? Подлец! Мой отец оставил мать еще до моего рождения.

— Вы не мой отец!

— Я знаю, малышка. — Его тон, как у врача, который разговаривает с тяжелым пациентом. — Давай поговорим об этом дома, Эмма. — Он пытается положить на меня руку, но я ее отбиваю. Его актерская игра действительно поражает.

Они знают, как манипулировать людьми. Ты должна быть лучше их.

— Я вообще не знаю этого человека!

— Ты Эмма Майер, 16 лет, дочь Катарины Майер и моя, — говорит незнакомец. Выражение его лица становится серьезным. — И твою мать сегодня похоронили.

Он оборачивается к сотрудникам полиции:

— Вы можете проверить эту информацию. Простите, что мы доставляем вам столько беспокойств, но она сегодня уже много чего перенесла.

Мои губы дрожат, и я крепко сжимаю их. Как он смеет использовать смерть моей мамы для этой подлой игры! Перед моими глазами танцуют расплывчатые пятна. С момента смерти мамы я почти не спала. Усталость смешивается с моей яростью и страхом перед тем, что он может со мной сделать. Я сжимаю руки в кулаки и пытаюсь сконцентрироваться на дыхании, когда раздается оглушительный треск и звон разбитого стекла. Кулер около стойки регистрации падает на пол. В большой луже осколки резервуара блестят, как жидкое серебро. Некоторые брызги воды и осколки почти достигли ног мужчины. Все обернулись. Бежать! Сейчас! Но он быстр. И его хватка такая крепкая.

— Отпустите мою руку!

Он поднимает брови:

— Ну, если только ты наконец пойдешь со мной. Я отвезу тебя к Леманнам… домой.

Я не верю ему. Почему он должен отвезти меня обратно к Ханне и Элиасу?

— Я никуда с вами не пойду! — кричу я громко.

— Ах, да перестань уже, девочка, — нетерпеливо говорит сотрудник охраны. Из его рации раздается дребезжащий голос: «Все понятно. Мы пришлем уборщика».

— Спасибо, — отвечает он. Затем он смотрит на меня и качает головой: — То, что он твой отец, видно же с первого взгляда.

ЧТО? Я чувствую, будто только что врезалась в бетонную стену. Медленно поворачиваюсь и внимательно осматриваю незнакомца. Черные, гладкие волосы, узкое лицо, высокий лоб и ледяные глаза. Мои глаза.

О боже, как же это я сразу не обратила на это внимание! Дрожь пробегает по моему телу. Я больше не могу двигаться и только пристально смотрю на него.

— Эмма, — вздыхает он, — Пойдем уже. Мы действительно должны поговорить.