Рената Вельш

Супчик от всех бед

— Мам, мне нужно два евро.

— Опять? На что?

— В школе сказали принести. К нам придет какая-то тетенька, будет что-то читать…

— Зачем? Вы что, сами читать не умеете?

— Конечно, умеем! Но два евро сдать нужно. И вообще — я опаздываю.

— У меня денег нет.

Мама отвернулась. Юлия поплелась за ней в ванную.

— Мам, учительница просила…

Сквозь пену зубной пасты мама прошепелявила:

— Я же шкажала: женег нет…

Когда она сплевывала пену, маленький белый пузырек приземлился ей на блузку. Мама попыталась его смахнуть, но только размазала. Получилось пятно.

— Ну вот! Теперь и я опаздываю!

Юлия схватила рюкзак и, не прощаясь, выскочила на лестницу. Дверь за ее спиной захлопнулась, лязгнул замок.

Черт!

Фрау Крониг, старавшаяся впихнуть пакет с мусором в переполненный бак, услышав шаги, обернулась и поглядела на Юлию.

— Ты как будто сегодня не в духе?

— Мне два евро в школе нужно сдать, а у мамы мелочи нет…

— Главное, что у нее деньги покрупнее есть, — и фрау Крониг сунула руку в карман передника.

Юлия с облегчением поблагодарила соседку и пообещала:

— Я завтра верну.

Фрау Крониг кивнула.

— Ладно-ладно. Поторапливайся, а то без десяти уже!

Юлия бежала всю дорогу до школы, на лестнице обогнала учительницу и в классе еще долго не могла отдышаться. Откуда же взять два евро к завтрашнему дню?

Учительница стала собирать деньги. Тим поднял руку:

— Я дома забыл.

Наверное, правда забыл: для его-то мамы два евро точно не проблема.

— Понятно… Тим у нас как всегда. Хорошо еще, что голова у тебя к плечам приделана, а то бы ты и ее дома оставил.

— Это у нас семейное, — усмехнулся Тим. Он может такое себе позволить. Стоит ему ухмыльнуться, в улыбке расплывается даже завхоз. Никому и в голову не приходит сказать Тиму: «Ну-ка убери эту дурную улыбочку!» А всё потому, что он такой хорошенький нахаленок с красивыми темными кудрями…

Мама вернулась домой только к вечеру. Взгляд Юлии случайно упал на ее ногти: синий лак с белыми цветочками.

— Что ты так на меня уставилась?

В ушах зашумело, в животе закопошилась злоба. Юлия молчала.

«„У меня денег нет“, — говорила мама утром. А на цветочки на ногтях откуда-то нашлись!»

Мама обеими руками оперлась о стол. В лаке на ногтях заиграл свет.

— Послушай-ка меня… Я перед тобой отчитываться не обязана. Ясно?

Кухня медленно закружилась. Юлия повернула голову, мамино отражение в кране над раковиной стало расплываться.

— Долго мне ждать ответа?

Но разве могла Юлия ответить? Казалось, стоит раскрыть рот, из него хлынет жуткий поток — она боялась саму себя.

Мама поджала губы.

Она сказала, что вообще-то не собиралась делать маникюр, это как-то случайно вышло. В конце концов, есть же у нее право иногда немножко побаловать себя или нет? Ведь когда сидишь на кассе, все смотрят тебе на руки, так что сидеть там с обломанными ногтями — просто невыносимо.

— Знаешь, когда я в последний раз себе хотя бы футболку новую покупала?

Мама зашагала по комнате, а потом вдруг резко остановилась, взяла Юлию за плечи и слегка встряхнула:

— Это ужасно несправедливо!

— Ты сказала, у тебя нет денег, — прошептала Юлия.

— Господи боже мой! Это ж не значит, что нет ни цента! Просто выражение такое!

— Да.

Ноздри у Юлии затрепетали. Выражение. Это что, еще одно название для вранья? Говоришь одно, а имеешь в виду совсем другое.

— Нечего мне так дакать!

Юлия кивнула. Мама шагнула к окну, побарабанила по стеклу — звук получился как от града. Потом вдруг снова подошла к Юлии, прижала ее к себе и тут же опять отвернулась, стала собирать крошки со стола.

— Тебя в школе из-за денег ругали?

— Мне фрау Крониг два евро одолжила.

— Ты что, попрошайничала?

— Вовсе я не попрошайничала… Она спросила, что случилось, я сказала, что у тебя мелочи нет. Тогда она дала мне два евро, а я обещала завтра вернуть.

Мама засмеялась было, но смех тут же замер.

— И откуда ты думала взять эти деньги?

— Не знаю.

Мама порылась в сумке, выудила оттуда кошелек и отсчитала Юлии в руку два евро мелкими монетками.

— Просто момент неподходящий, тем более с утра. Утро вообще не лучшее для меня время.

— Вечером я об этом не подумала, — ответила Юлия.

Они уютно сидели перед телевизором, когда задребезжал звонок.

На пороге стояла бабушка.

— Ты почему трубку не берешь? — вместо приветствия спросила она.

— Потому что деньги на телефоне закончились.

— Я же совсем недавно тебе карточку для оплаты приносила, — нахмурилась бабушка. — Я уж подумала, у вас тут бог знает что стряслось!

— Недель шесть назад, не меньше, — попыталась оправдаться мама.

— Ну ты бы хоть сказала!

Бабушка сняла пальто, аккуратно повесила его на вешалку и разгладила складки руками.

— Тебе чай или кофе? — спросила мама.

Бабушка выбрала чай — «только, пожалуйста, не такой крепкий, как в прошлый раз». Мама достала покупной пирог. Ноздри у бабушки сузились.

— Просто понять не могу, почему ты не печешь сама! Это вполовину дешевле выходит, и точно знаешь, что там внутри. Я за всю жизнь ни одного пирога не купила! Всегда сама пекла — даже когда сменами работала.

Мама молчала, закусив нижнюю губу. Бабушка со вздохом опустилась в синее кресло и начала допрашивать Юлию об успехах в школе.

— Если не будешь расслабляться, окончишь школу с хорошими оценками. И в университет поступишь. А то ты ж видишь, что получается, если не учиться как следует…

Мама грохнула чашкой о стол.

— О нем-то ничего не слышно?

«Он» — это отец Юлии. По имени бабушка его теперь не называла. Всегда говорила просто «он» или «этот бездарь», а в моменты особого раздражения — «мошенник».

— Нет.

— Ну да, вот бы сюрприз был! — Бабушка предостерегающе подняла палец. — Вот что я тебе скажу: если ты ему еще хоть копейку дашь, я сюда больше ни ногой.

Мама сжала губы так сильно, что их стало почти не видно. Бабушка никак не могла простить маме, что та отдала отцу Юлии сберкнижку, когда он основал фирму. Сберкнижку, на которую бабушка месяц за месяцем откладывала деньги, еще с тех пор как мама была маленькой девочкой. И того, что мама выступила его поручителем незадолго до краха фирмы. В том, как бабушка произносила слово «фирма» с раскатистым «р», сквозило презрение. «Быть милой дурочкой, конечно, не запретишь, но творить такое — это уже преступление, будь ты хоть по уши влюблена», — говорила она в заключение всякий раз, когда речь заходила о «нем».

— Вообще непонятно, как в тебя одну столько дурости вмещается, — с нажимом сказала бабушка и на этот раз. — Ты поседеешь и сморщишься прежде, чем с его долгами рассчитаешься. А он тем временем с какой-нибудь мымрой припеваючи живет.

Кончики пальцев у мамы побелели от напряжения:

— С чего ты взяла?

Бабушка в ответ только покачала головой. Потом потребовала мерную ленту. Щеки у нее подрагивали, пока мама в поисках ленты шарила по всем ящикам. В конце концов бабушка взяла кусок бечевки и измерила им длину руки Юлии. Наверняка снова свяжет один из тех свитеров, которые после первой же стирки растягиваются во все стороны и противно болтаются на запястьях. А Юлии хотелось бы свитер, как у Клары, белый и пушистый. Но «ты же знаешь, белый цвет — ужасно непрактично, а такая пушистая шерсть тут же скатается».

Бабушка заговорила о своей новой соседке: «И двадцати нет девушке, а какая умница!» Она всю одежду шьет себе сама и умудряется на крошечном кухонном балкончике вырастить столько овощей, что часть даже раздает соседям.

— Ну а я вот не такая расчудесная, — буркнула мама.

— Зато обижаться горазда, — покачала головой бабушка. — Подумать только, как раньше жили… Я о такой жизни, как у вас, даже мечтать не смела. Я радовалась — по-настоящему, от души, — если мне платья или туфли от теток по наследству доставались.

— Когда они умирали, что ли? — спросила Юлия.

— Не мели чепуху! Просто так говорят.

Еще одно «выражение». Уголки губ у мамы дрогнули. Иногда Юлия начинала подозревать, что мама умеет читать мысли, и тогда старалась думать потише или — лучше — не думать вовсе.

— А к нам сегодня в школу приходила писательница, читала свои книги.

— В мое время ребята в школе читали сами, — отозвалась бабушка, пожимая плечами. — А если ошибешься, всё предложение десять раз заставляли переписывать. Нынче школа — сплошной детский сад.

— Ну да, и работа по дому — игрушки, я уже слышала, — мама разглядывала свои руки.

Бабушка, опершись на подлокотники кресла, встала.

— По крайней мере, красить ногти нам в голову не приходило.

Она двинулась к двери, уже у порога достала кошелек и положила бумажку в десять евро на полку под зеркалом.

— Это тебе за телефон заплатить.

Наверное, калитка во дворе закрылась за бабушкиной спиной прежде, чем мама сказала спасибо. Почему им вечно нужно ссориться?

Вообще-то легче было это переносить, когда они прямо упрекали друг друга. Чем мама виновата в том, что бабушка всю жизнь много и тяжело работала? С другой стороны, мама почему-то сразу выходит из себя, стоит бабушке начать рассказывать, как она в день стирки вставала в три часа утра, разжигала огонь под большим котлом в подвале, как в кровь стирала руки о стиральную доску, как полоскала в ледяной воде и как тяжело было затаскивать корзину с мокрым бельем на чердак, чтобы там всё развесить.