Ричард Бах
Ангелы на полставки
Введение
— Стоп! — крикнула она в тот самый момент, когда я решил удалить свой сайт.
Голос был настолько взволнованным, что я невольно отпрянул от компьютера.
— Эй, в чем дело?!
Переключив мое внимание, она тут же успокоилась.
— Ты действительно уверен, что хочешь удалить сайт со всеми своими историями?
— Ну да, — мое сердце забилось ровнее. — Уверен на все сто.
— Это же часть твоей жизни, — огорчилась она, — и ты хочешь ее уничтожить? Неужели тебе все равно?
— Это — просто слова. Кто хотел, давно уже прочитал. Избавившись от них, я смахну пыль и освобожу место для чего-то нового.
— Один клик — и все?
— Именно так. А ты что — против?
— Да нет. Уже можно. Прости, что не удержалась и вскрикнула.
— Уже можно?! Что ты хочешь этим сказать?
— Это славные истории, но у читателя ушла бы уйма времени, чтобы найти и прочитать их в интернете. Ну а теперь, зная, что все это собрано в одной книге, он уже не станет…
— Постой, так тебе они нравятся?
— Конечно! Хотя ты так много пишешь об одиночестве, что читатели могут подумать…
— Это нормально для писателя — рассказывать о том, что с ним происходит. Но я никогда не писал об убийствах, войнах и несчастных случаях… По крайней мере, старался не писать. Все это не по мне.
— Ты же знаешь, одиночество нередко толкает людей на самоубийство. Не столько женщин, сколько мужчин.
— Но я не одинок!
— Всякий, кто прочитает эту книгу, решит, что ты одинок.
— Книгу? Какую еще книгу?
— Глупый ты смертный! Когда собираешь истории и переносишь их на бумагу, это называется «книга».
— Но я не собирался писать книгу.
— Раньше нет, а теперь да. Разве не так?
— Думаешь, из этих историй можно сделать книгу?
— Думаю, что да.
— А вдруг никто не станет ее читать?
— Может, и так. Но ты же писатель, а не торговец книгами.
— И как писатель, я должен описывать все то…
— …что приносит тебе радость. Верно, в этом и состоит твоя работа.
— А если никто мне не заплатит?
— Ну, тогда ты просто останешься без денег.
— Но если я напишу эту книгу, то, может, она все-таки будет продаваться?
— Может быть. В конце концов, четыре твои…
— Пять. Пять моих книжек стали бестселлерами, если ты об этом.
— Чего не скажешь об остальных. Они…
— Не смей так говорить! Я люблю свои книжки! Те же истории про хорьков…
— …они великолепны. Лучшее из того, что ты когда-либо сочинял. Может, они предназначены лишь для узкого круга читателей. Для маленькой нации таких же, как ты.
— А знаешь, мне нравится. Для «маленькой нации», только и всего.
— Возможно, именно так обстоит дело и с твоими историями.
— И они лишь для маленькой нации? Очень может быть. Но ведь это не умаляет ценности самих историй. Даже тех, где я утверждаю, что одинок (как это было раньше).
— Но ты уже не одинок. И можешь написать об этом во введении. Ты был одинок, но это время прошло. Смертным свойственно иногда переживать одиночество.
— Ты права. Бывали моменты, когда я тонул в одиночестве.
— И все они промелькнули как одно мгновение. Вся ваша жизнь — не более чем мгновение. Давай только не будем говорить о вечности в этом мире с его пространством-временем. Я тут вовсе не для того.
— Правда? Так зачем же ты пришла?
— Это моя работа. Я пришла, чтобы ты не уничтожил свои истории.
— Значит, как только я пообещаю, что не стану этого делать, ты исчезнешь.
— Очень может быть.
— Ладно, обещаю.
И что ты думаешь, дорогой читатель?
Сразу после этого милый ангел навсегда исчез из моей жизни.
Ричард Бах, май 2015 года
Когда нам не по душе этот мир
Все писатели помешаны на контроле. И дело не в том, что мы пытаемся наилучшим образом организовать свою собственную жизнь. Нам хочется, чтобы ВСЁ в мире происходило в соответствии с нашими представлениями об этом.
Писатели хотят, чтобы всё: движение звезд на небе, перемена погоды, география, животные дикие и домашние, страны, события, люди — их судьбы, мысли, отношения и мечты — было таким, как мы это видим.
Я и сам не осознавал этого до сегодняшнего утра. А тут вдруг понял: если в мире происходит нечто такое, что мне глубоко не нравится, я просто это стираю.
Журналисты, к примеру, постоянно вдалбливают нам то, что, по их мнению, должно хорошо продаваться (называя это «новостями»). И целые нации склонны верить в истинность таких сообщений.
Репортеры считают акул безжалостными хищниками-людоедами. Они с легкостью убеждают в этом читателя, который привык верить печатному слову. Хотя миллионам акул, обитающим по соседству с людьми, нет до последних никакого дела.
Или вот еще. Журналисты не сомневаются, что башни-близнецы с их сотнями этажей рухнули до основания только потому, что в них врезался самолет. И что соседнее здание и вовсе обрушилось само по себе, безо всяких следов внешнего воздействия. Мне потребовалась целая вечность, чтобы поверить в то, что все эти здания были умышленно уничтожены.
Поскольку я писатель, а значит, помешан на контроле СВОЕГО мира, то первое, что я сделал после 11 сентября, — убрал из дома телевизор. С какой стати мне пересматривать один и тот же сюжет 20 000 раз? Только потому, что средства массовой информации считают меня загипнотизированным кроликом?
О чудо! С изгнанием из моего дома телевизора исчез и сам сюжет, и его комментаторы. Я разом избавился от правил погрязшего в ненависти мира и рекламных роликов, которые навязывают нам не только товары, но и мысли. И я уже свободен от желания уничтожать то, что хочется уничтожить нашей прессе и политикам.
Разумеется, в подобных обстоятельствах мне пришлось создать совсем другой мир — пустяковое дело, если учесть изобретение бумаги и карандаша/пишущей машинки/компьютера.
Я убрал почти всех людей из мира хорьков и подробнейшим образом описал его астрономию, географию и погоду. На жизнь этих зверьков я постарался взглянуть не с человеческой, а с их же собственной точки зрения. Неожиданно для себя я стал летописцем, с любовью излагающим «Хроники Хорьков».
Что же не устраивало меня в человеческом мире, а потому подлежало изгнанию вместе с телевизором? В запретный список попало все, что имело отношение к войнам, жертвам и преступлениям, к ненависти и злу, к необъяснимому желанию смертных убивать друг друга. Мне хватило одного взмаха волшебной палочки, чтобы все это исчезло раз и навсегда — как из моей жизни, так и из моих книг.
Хорьки сильно выигрывают по сравнению с людьми: они проворны и сообразительны, вдумчивы и грациозны. Им нравится действовать, и они наделены превосходным чувством юмора. Они-то и стали моим новым миром!
Так были написаны пять книжек о хорьках (шестая, последняя, стала сборником этих историй).
Хорьки, начисто лишенные человеческих пороков и недостатков, воспитывали свою молодежь в духе уважения, побуждая ее следовать лучшим своим мечтам и устремлениям. Этот мир можно было описывать бесконечно, но продажи не задались, и издателям пришлось ограничиться пятью книжками. Последняя вышла уже в мягкой обложке, чтобы сократить расходы на ее издание.
Но и эти пять книг стали лучшим из всего, что я когда-либо писал. Даже при желании вы не найдете в них ни одного Плохого парня, так что молодежь вполне могла бы читать их своим родителям. Я всей душой полюбил мир хорьков. Эту любовь разделили со мной и некоторые из читателей.
Я сам творил судьбы тех, кто жил на страницах моих книг, в волшебной реальности ангелов, фей и хорьков. И настал момент, когда я уже не мог отрицать очевидного: мне тоже хотелось бы жить в мире, похожем на мир хорьков.
Мы вполне могли бы вот так преобразовать человеческую реальность — шаг за шагом, читатель за читателем, думал я. Людям не нужно ждать, когда изменится их мир: достаточно, чтобы каждый из них прямо сейчас начал жить в соответствии со своим высшим началом.
Другое дело, что у нас, писателей, не в обычае навязывать читателю свой мир. Так что сейчас в продаже осталось не так уж много книг о хорьках, выпущенных в свое время на разных языках.
У себя на полке я храню английскую подборку, и здесь, на этой полке, сконцентрирован весь мой мир. Его звезды, бури и неугасимое желание наполнить нашу жизнь высшим смыслом: все это здесь, на расстоянии вытянутой руки.
И пусть мне, с моей страстью к контролю, не удалось преобразовать человеческую реальность. Зато я изменил собственный мир и миры тех немногих читателей, кто завершил знакомство с моими книжками с мечтательной улыбкой на устах.
