— Я бы не хотел быть твоим врагом, сестра. Сообщи мне, что узнаешь от монаха.

* * *

Очевидно, Арун был дураком, и он умрет в диких криках.

Он сидел прикованный к железным прутьям, со связанными над головой руками, и понимал, что ему нечем крыть и некуда бежать. Следовало знать, что Трунг был готов убить Фарахи, что у него имеются союзники среди всех этих мелких царьков, ненавидящих семью Алаку, и шпионы на каждом острове…

Похоже, они надеялись, что дворцовая охрана отвлечется на двух гостей — что она будет занята внутри, а не снаружи — и поэтому нанесли мощный удар. И даже если бы этот заговор провалился, король Халина непременно знал бы, что стряслось с Аруном. План был жестоким, расточительным, но эффективным. Иными словами, классический план Трунга.

Ну а я — кретин и идиот.

Королевская стража схватила его посреди ночи. Полупьяный от дворцового вина, он дрых крепким и комфортным сном, полагая, что опасность миновала и сделка состоялась.

Теперь его руки были задраны над головой с помощью веревок, одежда сорвана, ноги прикованы к полу. Большой, коренастый палач молча точил свой инвентарь.

Арун едва не рассмеялся. Да уж, король пиратов! Не сумел довольствоваться парочкой лодок, о нет, не сумел удовлетвориться свободой и богатством и жизнью по своим понятиям в открытом море с мерзавцами да шлюхами. Как всегда, он захотел большего, и поэтому был вынужден рискнуть. И теперь его уж точно запытают до смерти. Не имело никакого значения, что он не участвовал в атаке или что он откроет им правду. Он был слишком опасен и, может статься, причастен, и точка.

Решительность и беспощадность короля Фарахи были притчей во языцех. Этот парень, вполне вероятно, замочил всю свою семью только лишь ради власти. Что значил еще один безымянный пират в этом списке?

Его узилище и застенок выглядели совершенно не так, как у Трунга. Здесь не было ни «наблюдателей», ни ржавых орудий, ни подобострастных рабов, удовлетворяющих дилетантские капризы тирана. Здесь были хорошее освещение, чистые инструменты и вымытый каменный пол.

Коренастый быкоподобный мужик преспокойно встал за единственный стол. Он поднес к ближайшему светильнику клинок, затем, сдув крупинку металлической пыли, положил его обратно к точильному камню. Удовлетворившись, он пододвинул к Аруну свой стол, колесики которого даже не скрипели при движении.

— Я полагаю, о взятке не может быть и речи?

Арун старался говорить легким тоном, контролируя свой страх. Он встретился взглядом с палачом и в тот же миг увидел рептилию, лишенную жалости или сдержанности. Увидел лишь настоящего мастера жестокости, которого просто нанимали на работу и хорошо вознаграждали за талант.

— Я пыточный мастер короля Фарахи. — Его голос не выражал ни эмоций, ни гордыни. По спине Аруна пробежала дрожь.

— А я-то подумал, что ты садовник.

Мясник не моргнул и не улыбнулся. Он говорил так, словно читал по бумажке.

— Когда я удовлетворюсь, что ты дал честные ответы на вопросы моего господина, процедура прекратится.

Процедура.

Арун предположил, это звучало лучше, нежели «кровавое, мучительное нанесение увечий».

— Кто-нибудь из тех, кто удовлетворил тебя, остался в живых, пыточный мастер?

— Тебе понятно?

Арун вздохнул.

— Мне понятно.

Зрачки мясника стреляли туда-сюда, безостановочно, ни разу даже не задев лицо Аруна. Взамен он оглядел его с ног до головы, как будто рассматривал кусок свинины.

— Ты был или остаешься каким-либо образом замешанным в каком-либо заговоре против короля или его семьи?

— Нет, — выдохнул Арун, зная, что его ответы ничего не изменят.

Терзатель поднял бритву с изогнутой ручкой.

— Ты был или остаешься вовлеченным в какой-либо акт обмана, касающийся твоих сделок с королем?

Арун сделал еще один глубокий вдох и попытался обрести спокойствие. Он много лет был монахом в Бато — адептом Просветленного, обученным владеть своими телом и разумом, дабы игнорировать материальный мир. Конечно, он никогда не был особенно хорошим монахом.

— Нет, — сказал он, пытаясь унестись как можно дальше. Но все-таки подпрыгнул, когда бритва коснулась его.

Она не проткнула кожу. Терзатель начал брить его, почти нежно, от шеи до колен, терпеливо и аккуратно. После этого он обмыл кожу Аруна прохладной, чистой водой и протер спиртом, который сильно жег. Все это он проделывал медленно, осторожно и молча.

— Есть ли что-то, в чем ты желаешь мне сознаться, прежде чем я начну?

— Мне не в чем сознаваться. И я все равно убью Трунга для твоего хозяина, если он пожелает. Передай ему.

Палач наконец встретился взглядом с Аруном.

— Моему хозяину ты теперь бесполезен. — Он отступил, положил руки на деревянное колесо, почти как у мельницы, и крутанул.

Наверху со скрежетом разошелся металл, и с низкого потолка опустились четыре железные стержня. К ним крепились решетчатые, как в тюремной клетке, крыша и боковины, которые вскоре накрыли Аруна железом. Только его руки над головой торчали наружу. Мучитель схватил их и отвязал веревку, просунув руки Аруна в две прорези, прежде чем тоже сковать их железом.

Арун мог худо-бедно шевелить руками, но кандалы не давали ему просунуть их через решетку, и его тело было в полной западне. Колесо также отодвинуло панель в крыше, и внутрь хлынул солнечный свет, окутав Аруна утренним теплом.

Терзатель вышел из комнаты и вернулся с чем-то похожим на бамбуковый побег в большом горшке.

Он поместил его на пол — так, что кончик растения оказался в нескольких дюймах от Арунова паха — затем повозился и повернул его под нужным углом, добавляя воду, поглаживая кору и шепча, словно гордый отец.

— Этот сорт способен за один день вырастать на фут или больше. Растение войдет в твое тело и будет прорастать сквозь твою плоть, как сквозь почву. Ты будешь умирать медленно. Если попробуешь сдвинуться или помешать его росту, я удалю твои кисти рук, ступни и глаза, в таком порядке. А после буду удерживать тебя на месте скобами. Завтра я снова задам тебе вопросы моего господина. Уразумел?

Мое тело — ничто. Арун посмотрел вверх, на солнечный свет, чувствуя его тепло, и закрыл глаза, представляя тихую храмовую жизнь. Есть только дух. Он вызвал в памяти уроки своего бывшего учителя. Жаль только, что Арун в них больше не верил.

— Уразумел.

Мордоворот кивнул. Он сел на свое кресло в другом конце комнаты. Вместе они наблюдали за ростом побега.

* * *

Бамбуковый стебель коснулся кожи аккурат за причиндалами Аруна, и он чуть не сдвинулся с места. — Задайте мне ваш вопрос еще раз, мастер пыток. — Он ощутил, как пот стекает по его шее и подмышкам. — Я скажу вам правду.

Мясник сидел совершенно неподвижно, если не считать его зрачков, которые двигались так, будто жили своей жизнью. С начала экзекуции тот не проронил ни слова и, видимо, не собирался этого делать.

Арун сделал еще один глубокий, успокаивающий вдох. Не то чтобы он боялся смерти. Но жизнь была такой великолепной азартной игрой, и ему бы хотелось увидеть, что будет дальше.

Медленная, мучительная смерть от бамбука, вот что дальше.

Он подумал о непредсказуемом безумии всего этого и, не удержавшись, рассмеялся.

— Знаешь, а вообще-то мне всегда везло. — Он знал, что терзатель проигнорирует его, но плевать. Раз ему суждено умереть, он попрощается с миром. — Мне будет не хватать женщин, — вздохнул он. — Особенно шлюх. Тебе когда-нибудь лгала красивая женщина, друг? Ее темно-карие глаза широко раскрыты и смотрят в твои, без намека на стыд… Нет. Полагаю, нет. А еще мне будет не хватать рисовой водки и тростникового сахара. Я всегда любил еду, любую еду.

Он закрыл глаза и вспомнил старого Учителя Ло — их с братом первого наставника в монастыре. Будет ли прок от всех изящных слов этого старого ублюдка, задумался Арун, если сквозь мои внутренности прорастет бамбук?

— Держу пари, мой брат в утренней песне приветствует солнце, — прошептал он. — Или разминает конечности, чтобы станцевать для своих учеников. — Он улыбнулся и пожалел, что не может видеть его сейчас — пожалел, что они не расстались по-хорошему и что он не попрощался. Но теперь в глазах своего брата он в лучшем случае неудачник. А в худшем — еретик.

Эта мысль привела Аруна в такое уныние, которое он не мог выразить словами, почти высосав последние остатки его благодушия. Он так потерялся в своих мыслях, наслаждаясь каждым последним свободным от боли мгновением, вспоминая свое прошлое, что не заметил обутые в туфельки ножки на холодных мраморных ступенях.

— Все еще жив, пират?

Арун заморгал, когда мрачный, зловещий застенок наполнила красота. Он увидел синяки от сна под глазами Кикай, ее волосы растрепались, хлопковый пеньюар был второпях накинут поверх шелковой сорочки. Она скрестила руки на груди, словно от холода, а ее голос звучал мягко. Арун улыбнулся без намека на притворство.

— Ненадолго, принцесса.

Она улыбнулась в ответ, но отвела взгляд.

— Я не верю, что ты виновен, Арун. Я знаю, ты умен — думаю, знай ты о нападении, уже сбежал бы или принял в нем участие.

— Тогда отпусти меня.