Разномастные слуги, рассредоточенные по залу, со звоном и шарканьем замерли, вдруг сильно заинтересовавшись гобеленами, напольной плиткой и окнами.

— Думаешь, Трунг этого не учел, сестра?

— Он слишком самоуверен. Он верит в мифы собственной семьи и считает своих союзников храбрее, чем они есть. Но его флот в два раза меньше нашего.

— Да, он кажется слабым, и все же провоцирует нас. Ты считаешь короля Трунга дураком, сестра? — Фарахи пощекотал ухо сынишки, и тот засмеялся.

— Нет, не дураком. Но он высокомерен из-за своих друзей и своего имени.

— А может, высокомерна ты.

Веки принцессы распахнулись. Она швырнула свой нож через весь зал и направила палец с накрашенным ногтем прямо на Року.

— Мне надоел твой богом клятый питомец. Мне надоели его проекты, его уродство, его помехи. Он ненормальный. Он знает слишком много и учится слишком быстро, и он околдовал тебя, Фарахи. Почему ты не хочешь меня выслушать?

Особенный, подумал Рока. Да, всегда особенный. Проклятый Носсом. Меченый. Демон.

— Довольно, сестра.

Наконец в голосе короля послышались какие-то эмоции. Кикай усмехнулась.

— Зачем все эти новые охранники, брат? Думаешь, я не заметила? Ты его боишься, вот почему, и это правильно.

Рока задумался, пытаясь определить, встречалось ли ему больше охраны с тех пор, как он прибыл. Да, возможно, но не когда они с королем сидели за игрой. Наверняка это значило, что король не испытывал страха? И все же подобная мысль раздражала.

— Какая тебе разница? — почти услышал он рык Букаяга. Но правда была проста: он не хотел, чтобы Фарахи боялся его.

— У меня больше охраны, потому что мои собственные вельможи, судя по всему, снова пытаются убить меня, сестра. — Король встал с малышом на руках. — Как в отношении всего нового и трудного, ты даже не пытаешься понять. — Фарахи посмотрел на Року. — Скажи моей сестре, сколько языков ты выучил?

Рока испытывал неловкость, оказавшись в ловушке между ними, но, похоже, здесь — как и в Аскоме — король правил единолично. Если ему предстоит выбрать, кому присягнуть, то выбор казался предельно ясным.

После того, как он выучил разговорный язык Пью, Фарахи предложил ему попробовать освоить и другие. Это удалось так же легко; слова теперь были собраны и упорядочены в разных комнатах рунного зала Рощи, отсортированные и соответствующие тому, что, по его мнению, было родственными группами.

Рока положил нож и ложку на стол и сел навытяжку в попытке смотреться хотя бы как прирученный зверь.

— Семь, Фарахи.

Король фыркнул.

— Семь языков за шесть месяцев. И чья была идея нагревать наше железо исключительно на древесном угле, видоизменить кузницы, добавить воздух, чтобы получить то, что мои кузнецы зовут величайшим металлом в мире?

— Моя, Фарахи.

— И скажи моей сестре, твой народ действительно перемещал крупные реки и строил «дамбы», как ты предлагаешь, или это тоже твоя идея?

Тут он замялся, но ненадолго.

— Нет, король, но я уверяю тебя: это сработает.

Фарахи пересек зал с сынишкой на руках и остановился рядом с креслом Роки.

— Возьми его. — Он посмотрел на охранников. — Оставьте нас.

Хали дернулась было к ребенку, но замерла.

Рока вспомнил, когда в последний раз прикасался к другому человеческому существу не затем, чтобы убить, и осознал: много лет назад. Он никогда не держал ребенка, но встал и протянул руки — так, как это делали другие.

Мальчик, Кейл, оказался довольно милым. Он не плакал и не капризничал на руках у незнакомца, даже такого странного, как Рока. Он был мягкий, такой маленький, что его можно раздавить в ладони, и показался Роке похожим на девочку.

Дети в Пью — и, очевидно, везде кроме Аскома — обычно рождались поодиночке. Но это не делало их отклонениями от нормы. Ребенок улыбнулся и потянулся, как будто хотел пососать оставшийся у Роки мизинец. В Аскоме у него бы еще не было имени.

— Я доверяю ему, сестра. — При этих словах король смотрел на Року. — Он не бешеный зверь и не бессердечный монстр. Он всего лишь человек. Блестящий, достойный человек. И он мой друг.

Рока ошарашенно смотрел в ответ. В груди внезапно защемило, когда его назвали этим туземным словом «друг». Это означало неформальную преданность и, наверное, имело смысл в стране, где ты родился под началом вождя, которого не выбирал; в мире, где родство — это еще не всё.

Он подумал о Трунге, собачонках и девушке в яме, затем — о своей матери.

«Мир темен, холоден и жесток, сын мой. Схвати его за горло и удуши».

Когда-то это был дельный совет, нужный. Но в данный момент Рока не хотел ему следовать.

Кикай взирала на него с ненавистью в глазах, а мать мальчонки вспотела от страха. Но отец Кейла, великий король и мудрый человек, смотрел на Року добрыми глазами, улыбаясь.

В тот момент Рока подумал: вероятно, мир в самом деле мог бы измениться при помощи слов, и вероятно, путем постройки плотин, более совершенных кораблей и кузниц великие умы, объединенные дружбой, могли созидать, а не разрушать.

«Мир пожирает и выплевывает слабость», — сказала Бэйла. Затем умерла в поле.

Рока знал, что это тоже правда, как знал, что Букаяг улыбается теми же губами, что и Рока. Он помнил вкус человечины, даже покачивая малыша у себя на коленях. И в своей Роще — растерянный, полный надежды и ужаса — Рока вытер слезы.

* * *

— Виноват.

Фарахи вздохнул над книгой. Они с Хали наконец остались наедине, и он слышал, как она слишком усердно расчесывает волосы, но в остальном ведет себя чересчур смирно.

— Я знал, что он не причинит ему вреда. Я бы не стал этого делать, имейся хоть малейший шанс. — Фарахи водил глазами по странице в своей книге, не читая. Кейл сейчас был со своей нянькой, а его братья в другой комнате — и все наверняка спали под охраной преданных людей.

— Я тебе верю.

— Тогда что не так?

Обычно, когда она злилась, то говорила «ничего», и ему приходилось давить, и лишь гораздо позже он узнавал правду.

— Ты и Кикай. — Она произнесла через плечо: — Тебе надо это исправить.

Фарахи отложил книгу и вздохнул. Как обычно, Хали удивила его, и хотя в данный момент это его раздражало, прямолинейность была одной из причин его любви к ней. И, конечно же, она была права.

— Я постараюсь.

Наконец она посмотрела на его отражение в зеркале и улыбнулась. Причесываясь, она сбросила бретельки с плеч, так что ее тонкая сорочка соскользнула вниз. Фарахи следил за ней взглядом.

— Завтра я возьму ее в плавание, — добавил он, — только нас двоих.

Сорочка продолжала сползать, и Хали, выгнув спину, отложила щетку, встряхивая своими длинными волосами.

— И?

— И я извинюсь за то, что сказал сегодня вечером.

Она встала; сорочка упала на пол. Затем нагая Хали поползла к нему по простыням, будто кошка.

— И?

— И я ненавижу эту игру. — Он отбросил книгу и стал ждать, зная, что совсем неубедителен.

— Ты любишь побеждать в ней. И? — Она остановилась, и в зеркале позади он увидел отражение ее округлостей.

— И я расскажу ей все о моих планах насчет Трунга.

Уж какие есть, подумал он, и я не сказал когда.

Она улыбнулась и придвинулась ближе, скользя вверх по его ногам, пока не легла ему на грудь, целуя в шею.

— Ты победил, — вздохнула она, словно смирившись, и с опущенными ресницами воззрилась ему в глаза.

Фарахи никогда не требовалось говорить ей, чего он хочет или как. Она читала его так же, как он читал свои книги, мгновенно откликаясь на каждое его прикосновение, как будто они были мужем и женой всю свою жизнь.

Они занимались любовью, пока не погасли свечи, давно забыв об игре, и спали как убитые.

Фарахи явились его безумные сны о смерти и разрухе. Проснувшись, как всегда, еще до пробуждения города, он покинул постель так, чтобы не потревожить любимую. Позже он сидел в одиночестве за одной из множества конторок в комнате, выходящей на восток, и записывал то, что увидел.

Разумеется, он снова умер. На этот раз он был старше, но еще далеко не стар, и по-прежнему правил островами. Над Северным морем разыгрался великий шторм со стороны Нонг-Минг-Тонга, невозможный и неестественный. Фарахи видел корабли, похожие на его собственные; друзей, ставших врагами, а врагов — союзниками. Но это было нечто зыбкое, невнятное и, пожалуй, невозможное. Наверняка всего лишь сон.

Просыпаясь после таких снов, он первым делом всегда думал о Хали и ее сыне. Он знал, что слишком сильно печется о них. Он дал ей слишком большое влияние, благоволил ее отцу гораздо больше, чем тот заслуживает, игнорировал своих жен и даже почти не спал с ними с тех пор, как появилась Хали. Несомненно, они шептались со своими семьями или слугами, и о его симпатиях знали все его враги. Ну и что?

В действительности его королевский статус был под защитой. У Фарахи две влиятельных жены, а у них — молодые, здоровые сыновья. Его флот вышколен и наконец-то с подобающим жалованьем и менее коррумпирован, чем когда-либо при его отце. В Шри-Коне осталось мало тех, кто осмеливался противостоять королю открыто, и ни один из островов не осмеливался бросить вызов Шри-Кону. И все же Фарахи мало что мог сделать, кроме как держаться за власть, а многочисленные проблемы островов продолжали обостряться.