Если рядом с вами в самолете сидит больной человек, вы, возможно, не захотите смущать его, привлекая внимание к проблеме. Вы говорите себе, что с этим человеком все будет в порядке. Может быть, он плохо переносит полеты. Его тошнит, беднягу, а в самолетах у людей действительно идет кровь из носа, воздух такой сухой и разреженный… и вы робко спрашиваете его, нужна ли ему какая-то помощь. Он не отвечает или бормочет непонятные слова, поэтому вы пытаетесь игнорировать его, но полет, кажется, продолжается вечность. Возможно, помощь ему предложат стюардессы. Но у жертв этого типа горячего вируса изменяется поведение, из-за чего они могут быть неспособны ответить на предложение помощи. Они становятся враждебными и не хотят, чтобы их трогали. Они не хотят говорить. Они отвечают на вопросы ворчанием или односложно. Они, кажется, не могут подобрать слов. Они могут назвать вам свое имя, но не могут назвать день недели или объяснить, что с ними случилось.

«Friendship» движется сквозь облака, следуя вдоль рифтовой долины, и Моне откидывается на спинку сиденья, и теперь он, кажется, задремал… Возможно, некоторые пассажиры задаются вопросом, не умер ли он. Нет-нет, он не умер. Он движется. Его красные глаза открыты и немного двигаются.

День клонится к вечеру, и солнце опускается за холмы к западу от рифтовой долины, разбрасывая во все стороны лучи света, как будто раскалываясь по экватору. «Friendship» плавно поворачивает и пересекает восточный склон разлома. Земля поднимается выше и меняет свой цвет с коричневого на зеленый. Под правым крылом появляются холмы Нгонг, и самолет, снижаясь, проходит над парком, полным зебр и жирафов. Через минуту он приземляется в Международном аэропорту имени Джомо Кеньятты. Моне шевелится. Он все еще может ходить. Он встает, с него капает. Спотыкаясь, он спускается по трапу на летное поле. Его рубашка превратилась в красное месиво. У него нет багажа. Его единственный багаж — то, что внутри, груз усиленного вируса. Он превратил Моне в ходячую вирусную бомбу. Он медленно входит в здание аэровокзала и выходит на извилистую дорогу, где всегда стоят такси. Таксисты окружают его:

— Такси? Такси?

— Найроби… Больница, — бормочет он.

Один из них помогает ему сесть в машину. Таксисты Найроби любят поболтать со своими пассажирами, и этот, вероятно, спрашивает, не болен ли он. Ответ должен быть очевиден. Желудок Моне теперь чувствует себя немного лучше. Он не пустой, разорванный и горящий, а тяжелый, тупой и раздутый, словно он только что поел.

Такси выезжает на шоссе Ухуру и направляется в Найроби. Оно проезжает через луга, полные медовых акаций, мимо фабрик, а потом сворачивает на развязку и оказывается посреди шумной уличной жизни Найроби. Толпы людей крутятся на обочинах дороги, женщины идут по протоптанным грязным дорожкам, мужчины слоняются без дела, дети катаются на велосипедах, мужчина чинит обувь на обочине, трактор тянет тележку с углем. Такси сворачивает налево, на Нгонг-Роуд, проезжает мимо городского парка, поднимается на холм и группу высоких каучуковых деревьев, сворачивает на узкую дорогу, минует ворота охраны и въезжает на территорию больницы Найроби. Оно паркуется на стоянке такси рядом с цветочным киоском. На табличке возле стеклянной двери написано: «Отделение травматологии». Моне протягивает водителю деньги, выходит из машины, открывает стеклянную дверь, подходит к окошку администратора и показывает, что ему очень плохо. Ему трудно говорить.

Он истекает кровью, и они примут его через минуту. Ему придется подождать, пока позовут врача, но врач примет его немедленно, волноваться не нужно. Он садится в комнате ожидания.

Комната небольшая, уставленная мягкими скамейками. Ясный, сильный древний свет Восточной Африки льется через ряд окон и падает на стол, заваленный грязными журналами, образуя прямоугольники на сером камне пола со стоком в центре. В комнате смутно пахнет древесным дымом и потом, и она забита людьми с затуманенными глазами, африканцами и европейцами, сидящими плечом к плечу. В отделении травматологии всегда есть кто-то, кто порезался и ждет наложения швов. Люди терпеливо ждут, прижимая к голове мочалку, держа повязку на пальце, и на ткани можно увидеть пятно крови. Итак, Шарль Моне сидит на скамейке в приемном покое, и он мало чем отличается от других людей в комнате, если не считать его покрытого синяками невыразительного лица и красных глаз. Табличка на стене предупреждает пациентов о ворах-карманниках, а другая табличка гласит:

ПОЖАЛУЙСТА, СОХРАНЯЙТЕ ТИШИНУ.

ВАШЕ СОТРУДНИЧЕСТВО БУДЕТ ОЦЕНЕНО ПО ДОСТОИНСТВУ.

ВНИМАНИЕ: ЭТО ОТДЕЛЕНИЕ ТРАВМАТОЛОГИИ.

ЭКСТРЕННЫЕ СЛУЧАИ РАССМАТРИВАЮТСЯ В ПРИОРИТЕТНОМ ПОРЯДКЕ.

В ТАКИХ СЛУЧАЯХ ВАМ ПРИДЕТСЯ ПОДОЖДАТЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВАС ПРИМУТ.

Моне молчит, ожидая, когда его примут. Внезапно он переходит в последнюю фазу. Человеческая вирусная бомба взрывается. У военных специалистов по биологической опасности есть способы описать это явление. Они говорят, что жертва «разрушилась и истекла кровью». Или более вежливо говорят, что жертва «пошла ко дну».

У него кружится голова и исчезают все силы, позвоночник становится вялым и безжизненным, и он совершенно теряет чувство равновесия. Комната кружится и кружится. Он впадает в шоковое состояние. Он наклоняется, кладет голову на колени, из его желудка извергается невероятное количество крови, которую он выплескивает на пол с задыхающимся стоном. Он теряет сознание и падает на пол. Он издает только хрип, с которым у него, бессознательного, продолжается рвота кровью и черным веществом. Затем слышится звук, похожий на треск рвущейся простыни, — это разрывается кишечник, выпуская кровь через анус. Кровь смешана со слизистой кишечника. Внутренности разрушены. Слизистая оболочка кишечника отторглась и выходит наружу вместе с огромным количеством крови. Моне разрушен и истекает кровью.

Пациенты в комнате ожидания встают и отходят от человека на полу. Они начинают звать доктора. Вокруг лежащего быстро увеличивается лужа крови. Разрушив своего носителя, горячий вирус выходит из каждого отверстия, стремясь найти новую жертву.

15 января 1980 года

Прыгун

Медсестры и санитары привезли каталку, подняли Шарля Моне на нее и отвезли его в отделение интенсивной терапии больницы Найроби. По громкой связи передали вызов врача: пациент в отделении интенсивной терапии истекает кровью. На сцене появился молодой врач по имени Шем Мусоке. Доктор Мусоке считался одним из лучших молодых врачей-терапевтов больницы, он был энергичным человеком с добрым чувством юмора, работал по много часов и хорошо управлялся с экстренными случаями. Он увидел Моне, лежащего на каталке. Доктор не имел ни малейшего понятия, что происходит с пациентом помимо очевидного массивного кровотечения. Времени на попытки выяснить его причину не было. Пациент с трудом дышал, а затем перестал дышать вовсе. Остановка дыхания произошла из-за попадания крови в легкие.

Доктор Мусоке проверил пульс. Тот был слабым и неровным. Подбежавшая медсестра принесла ларингоскоп, трубку, с помощью которой можно открыть дыхательные пути пациента. Доктор Мусоке разорвал рубашку Моне, чтобы видеть движение грудной клетки, встал у изголовья каталки и склонился над лицом Моне, глядя прямо ему в глаза сверху вниз.

Красные глаза Моне уставились на доктора, но глазные яблоки не двигались, а зрачки были расширены. Повреждение мозга: никого нет дома. Кровь текла из носа и изо рта. Доктор Мусоке наклонил голову пациента назад, чтобы открыть дыхательные пути и вставить ларингоскоп. На нем не было резиновых перчаток. Он провел пальцем по языку пациента, очищая ротовую полость от мусора, убирая слизь и кровь. Его руки испачкались в черной свернувшейся массе. От пациента пахло рвотой и кровью, но для доктора Мусоке, сконцентрированного на работе, это не имело значения. Он склонился так, что его лицо было в нескольких дюймах над лицом Моне, и смотрел тому в рот, чтобы оценить положение ларингоскопа. Затем он ввел ларингоскоп в рот пациента и отодвинул язык так, чтобы видеть позади надгортанника трахею, темное отверстие, ведущее к легким. Он толкнул ларингоскоп в это отверстие, глядя внутрь него. И вдруг Моне вздрогнул и забился.

Его вырвало.

Черная рвота выплеснулась изо рта через ларингоскоп. Черно-красная жидкость фонтаном выстрелила в воздух, окатив доктора Мусоке. Она попала ему в глаза, расплескалась по его белому халату и по груди, стекая нитями красной слизи, перемешанной с черными хлопьями. Она оказалась у него во рту.

Он поправил голову пациента и пальцами убрал кровь из его рта. Руки доктора по локоть были перемазаны кровью. Кровь была повсюду — на каталке, на докторе Мусоке, на полу. Медсестры отделения интенсивной терапии не верили своим глазам. Доктор Мусоке посмотрел в трахею и ввел ларингоскоп глубже в легкие. В дыхательных путях была кровь.

Воздух устремился в легкие пациента, и тот снова начал дышать.

Пациент, очевидно, был в шоковом состоянии от потери крови. Он потерял ее столько, что началось обезвоживание. Кровь текла практически изо всех отверстий тела. Крови не хватало, чтобы обеспечить циркуляцию, и сердце билось очень медленно, а артериальное давление опустилось до нуля. Ему нужно было переливание крови.