— Кто-нибудь уже встал? — спросила я. Голос мой прозвучал едва слышно, и мне пришлось повторить вопрос.

Вонвальт покачал головой.

— Нет.

У меня в животе запорхали бабочки. Я ждала, не в силах что-либо сделать или сказать… не желая ничего делать или говорить. Одеяло все так же оставалось нетронутым, и думать я могла лишь о том, насколько свободно висит на мне ночная рубашка.

— Я… — начал было Вонвальт; его руки потянулись к чему-то — вероятно, к нижним пуговицам его блузы… но затем где-то в глубине особняка громко хлопнула дверь, и мы оба подскочили, как перепуганные коты.

Вонвальт вздохнул, его руки опустились. Затем сжались в кулаки. Снова отвернувшись к окну, он произнес:

— Я слышал, что сэр Радомир начал восполнять пробелы в твоем обучении фехтованию.

Я с трудом сглотнула и кивнула. Потребовалось несколько секунд, чтобы чувство неловкости ушло.

— Да, — наконец вымолвила я. И только теперь начала поправлять одеяло.

Вонвальт кивнул.

— У нас еще есть немного времени. — Он махнул мне рукой. — Оденься и выходи ко мне в сад.

* * *

Что бы ни промелькнуло между нами в спальне — а в те напряженные секунды многое осталось невысказанным, — наваждение полностью рассеялось к той минуте, когда я встретилась с Вонвальтом снаружи. Поскольку мы собрались тренироваться, я надела простую блузу, киртл и стянула волосы на голове лентой.

Персиковый сад был прекрасен и в многолюдном городе походил на маленький оазис. Деревья и буйная растительность, которая заполняла почти весь небольшой участок земли, скрывали это место от посторонних глаз, позволяя уединиться в нем.

— Держи, — сказал Вонвальт и протянул мне сованский короткий меч. Он был около двух с половиной футов длиной, тупой, грубо сработанный и простой, совсем не похожий на клинок, который мне днем раньше вручил Брессинджер. Я вытащила его из ножен. На земле рядом с Вонвальтом также лежала пара сованских щитов соле, которые так назывались из-за сходства с подошвой латного ботинка.

— Что тебе рассказывал сэр Радомир? — спросил Вонвальт, кивком указывая на оружие.

— Что на сованском коротком мече возводилась Империя, — ответила я, шутливо подражая голосу бывшего шерифа. Я пребывала в странном настроении и, оставшись недовольной загадочным разговором в спальне, желала выплеснуть накопившееся возбуждение.

Вонвальт сделал вид, будто не заметил моего саркастического тона.

— Верно, — сказал он, любуясь собственным клинком. — Так и было. И знаешь почему?

— Потому что им зарубили толпы людей, которые не хотели становиться ее подданными?

Теперь выражение лица Вонвальта стало недовольным.

— Потому что от этого оружия есть прок только в том случае, когда воины действуют сообща. Тебе знаком щит соле?

Он воткнул свой меч в землю и поднял один из щитов. Его зеленое поле было поделено на две части, в нижней изображалась стоящая на дыбах лошадь, а на верхней — два цветущих персиковых дерева. Половины были разделены двумя серебряными волнистыми полосками. Посередине щит был изогнут, сверху приплюснут, а его нижняя треть сужалась и завершалась неострым концом. В зависимости от роста им можно было прикрыть тело примерно от плеча до колена.

Вонвальт прижал щит к плечу, затем выхватил короткий меч из земли и занес его над собой.

— Стена щитов. Шеренга воинов соединяет их, образуя непроницаемый барьер. После этого вы все… — Он шагнул ко мне. — Движетесь вперед, как один… — Еще один шаг. — А когда оказываетесь на расстоянии удара… — Вонвальт приблизился ко мне, поскольку я не сдвинулась с места, — …бьете врага сюда, под мышку. Лучше атаковать того, кто левее, а не прямо перед тобой. — Он отступил на несколько шагов. — Меч — колющее оружие. Щит позволяет тебе подобраться ближе и… нанести укол.

— Значит, рубить им нельзя? — спросила я, помахав клинком.

Вонвальт пожал плечами.

— В пылу сражения как им только не орудуют! Но сначала нужно научиться правильной технике, а уже потом можно импровизировать.

— А если у меня нет щита?

— Тогда ты в беде, — совершенно серьезно сказал Вонвальт. — Если у твоего противника такой же короткий меч, то победит тот, кто сильнее и быстрее. Но против чего-то другого, более длинного — например, против грозодского меча Брессинджера — ты не выстоишь. В таком случае выход у тебя будет лишь один — отступить.

— Чудесно, — уныло протянула я. Уроки сэра Радомира были гораздо воинственнее, а он сам — гибче и склонен к импровизациям.

Вонвальт опустил меч и отбросил щит в сторону. Тот с лязгом упал на землю.

— Ты не хочешь учиться?

Я с досадой всплеснула руками и сказала:

— Я хочу понять, что с вами происходит. — Это было невероятной дерзостью, но, как и с Брессинджером, мои отношения с Вонвальтом тоже менялись.

Сэр Конрад нахмурился, однако он не хуже меня ощущал эту перемену. Когда он заговорил, то не смотрел на меня. Вместо этого он, небрежно демонстрируя свое мастерство, замахнулся мечом на воображаемых врагов.

— Хелена, ты должна понимать, что, когда на карту поставлена безопасность Империи… все несколько меняется. Дела о государственной измене ведутся по своим законам. Они плохо согласуются с общим правом и гражданскими свободами. Порядок судопроизводства становится… гибче, хотя до недавнего времени это не было закреплено никаким законом.

— Что-то раньше вы о подобном не упоминали, — сказала я. — Не говорили ни о каком «особом порядке судопроизводства». Мне казалось, что в том и заключается смысл общего права — оно общее для всех нас.

Вонвальт яростно рассек клинком воздух, разрубая незримого противника.

— Я слишком хорошо тебя обучил, — пробормотал он. — Вечно задаешь вопросы.

— Я — ваша ученица. Задавать вопросы — моя работа.

— Мне известен смысл слова «ученица», Хелена.

Я помедлила. Вонвальт был взволнован, как никогда раньше.

— Вы сказали, что прежде это «не было закреплено никаким законом», — заметила я. — Речь о новом особом указе, который издал Император?

Вонвальт кивнул.

— Я думала, он нужен для борьбы с диверсантами в Конфедерации Ковы?

— Указ был написан для них, но этим его область применения не ограничивается.

— Значит, вчерашние Правосудия — те, кто остался в живых, — будут подвергнуты новой процедуре для предателей? — спросила я.

— Будут.

Я внезапно обернулась. На ближнее к нам персиковое дерево приземлился грач. Его резкое карканье привлекло мое внимание.

Вонвальт кивком указал на птицу.

— Одинокий грач — предвестник смерти, — сказал он. — Хотя нам о ней напоминать не нужно, — прибавил он, бормоча себе под нос. Вонвальт не был суеверен, а сказал это лишь потому, что не знал, о чем еще говорить.

Грач какое-то время понаблюдал за нами, затем взмыл в воздух. Как я и предсказывала, солнце уже зашло за здание Сената, и персиковый сад очутился в тени и прохладе.

— Я одного уже видела, — сказала я.

Вонвальт равнодушно хмыкнул.

— А магистр Кейдлек мог прочитать наши мысли? — внезапно спросила я. — Вчера утром.

— Нет, мысли Кейдлек читать не умеет, — отмахнулся Вонвальт. — И он больше не магистр Ордена. Тебе не стоит так его называть.

— Он сказал, будто видит наши помыслы, — припомнила я.

Вонвальт покачал головой.

— Кейдлек говорил не буквально. Он… чувствует истину. Умеет читать выражения лиц, настроения и делать из этого очень точные выводы. Отчасти такая способность тоже относится к древним драэдическим чарам, но по большей части это обыкновенная интуиция, которую выдают за колдовство.

— А что такое саксанская магия? — спросила я.

— О чем ты?

— Вчера в своем кабинете Император говорил о «старой саксанской магии». Чем она отличается от драэдической?

— Это одно и то же, — ответил Вонвальт. — Просто разные названия. Саксанцы, предшественники сованцев, веками жили в этих землях, пока на трон не взошла династия Хаугенатов. Они практиковали драэдизм. Затем Креус обратил Эйдиса Кжосича, и неманская вера стала новой религией Империи. Ныне драэдизм стал запрещенным языческим учением, которому следуют на окраинах Империи. Помнишь рилльскую ведьму?

— Конечно.

— Речь как раз о таких как она. — Вонвальт пожал плечами. — Просто два названия для одного явления.

Теперь уже я стала лениво размахивать мечом. Казалось, не делать этого просто невозможно.

— Что будет дальше? — спросила я.

— Кейдлека и его приспешников допросят.

— Император, наверное, очень надеется на вас, раз дожидался вашего возвращения, чтобы сделать свой ход, — заметила я.

Вонвальт помрачнел.

— Как раз это тревожит меня больше всего.

— Вы считаете, что недостойны такого доверия?

Вонвальт покачал головой.

— Я никогда и не думал, что однажды стану магистром Ордена. Не забывай, Хелена, ведь я не урожденный сованец. Мой отец принял Высшую Марку. И хотя считается, будто это не важно, на деле все обстоит иначе. Я никогда не представлял себя в этой роли. Мне по душе странствовать и вершить правосудие, а не сидеть в этом гадючьем гнездовище.

— Вы как-то говорили мне, что те, кто стремится к власти, редко годятся для того, чтобы ею обладать.