— Кто из Правосудий им помогает?

— Я не знаю имен. Но тебе ведь известно, что и нам не чужды распри и деление на фракции, — сказал Кейдлек. — А кириллики всегда по-своему смотрели на общее право.

Вонвальт прекрасно знал о существовании фракций, но презирал их, и ему нравилось делать вид, будто их нет. В основе общего права лежал Естественный Закон — идея о том, что правила морали и этики абсолютны и не зависят от законов, принятых человеком. Кириллики же были теми Правосудиями Ордена, которые, несмотря на все полученные знания, продолжали верить в то, что Естественный Закон возник по воле Немы. Я вспомнила разговор с сенатором Янсеном в Хаунерсхайме: до него дошли слухи, будто некоторые Правосудия отказываются рассматривать дела или отдают приоритет каноническому праву. Теперь это подтвердил сам магистр. Орден пожирал себя изнутри.

— Ты думаешь, они помогали неманской Церкви?

— Я в этом уверен. Они тесно общаются со столичными патре и матре. Посещают храмы. Ходят на встречи с млианарами. Я даже слышал о том, что они помогают нашим врагам, учат их противостоять Голосу Императора, передают им секреты Ордена.

Последовала долгая пауза. Разговор наконец дошел до главного. Именно об этом нас предупреждала Правосудие Августа. Именно об этом нас предупреждал сенатор Янсен. Слова прозвучали те же самые, но мы услышали их в ином ключе. В деле оказалось замешано столько заинтересованных сторон, что становилось все труднее понять, кому можно верить.

— До меня дошел слух, магистр, — осторожно произнес Вонвальт, — что это вы в ответе за подобные… утечки. Лично.

К нашему удивлению, Кейдлека это откровение ничуть не встревожило.

— Ну конечно же тебе так нашептали! Наши враги жаждут, чтобы все в это поверили. И они смогли убедить в подобной лжи очень многих. Так у них получилось вбить клин между Орденом и Императором, ведь ради этого все и затевалось. Я пытался опровергать их наветы, но, Конрад, мы теряем свое могущество. — Магистр кивнул на дверь. — Наши лучшие из лучших бродят по свету, поддерживают мир и порядок, следят за соблюдением законов. Тебя самого не было в столице больше двух лет. А ведь мы — те, кто несет истину. Мы орудуем строгими суждениями, следим за равновесием и справедливостью. Тем временем наши враги самозабвенно врут обо всем, ибо для них не осталось ничего святого. Они лгут в Сенате. Слова ничего для них не значат. И это действует. Простолюдины верят им. Казивар, даже Император им верит. — Кейдлек сделал большой глоток вина. — Хвала Неме, что ты вернулся, Конрад. Ты всегда был любимцем Императора. Вместе с тобой мы сможем все уладить.

Вонвальт улыбнулся, но я видела, что улыбка неискренняя.

— То, что некоторые Правосудия продают тайные знания драэдистов, — это уже не просто слухи, Натан. Ты наверняка слышал о патре Клавере.

— Слышал, — быстро и равнодушно ответил Кейдлек.

— Он сумел обездвижить меня одной лишь силой разума.

— Обездвижить тебя? Как это?

Я внимательно смотрела на магистра Ордена. Казалось, будто он искренне удивлен, но это еще ничего не значило. Некоторые люди хорошо умели притворяться.

— Ровно так, как я сказал. Клавер удерживал меня на месте одной лишь силой мысли. Я не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Ему недолго удавалось сохранять власть надо мной, но то, что у него вообще получилось обрести такую способность… это настораживает.

— Не представляю, как он смог получить подобную силу, — сказал Кейдлек. Магистр повернулся и посмотрел в окно позади себя. — Нема, — тихо прибавил он.

— Нам с тобой, конечно, известно, что Орден хранит обширное собрание древних магических знаний. Многие из них не применялись веками, и многие человечество уже никогда не увидит. Мы — хранители этих сил, и найти их можно лишь в одном месте — в Хранилище Магистров под Библиотекой Закона.

— Тебе вдруг захотелось прочесть мне лекцию, Конрад? — спросил Кейдлек. Его тон внезапно стал резче.

— Натан, я пытаюсь показать тебе, как все выглядит со стороны, — серьезно ответил Вонвальт. — Если произошло какое-то недоразумение, какое-то недопонимание, то я сделаю все, что в моих силах, и помогу тебе поправить положение Ордена. Но если в тех слухах есть хоть крупица правды и ты в самом деле в этом замешан…

Кейдлек устало вздохнул, словно и не услышал в словах Вонвальта никакой угрозы.

— Увы, я не смогу дать тебе ответы, которые ты ищешь, — сказал он.

Вонвальт нахмурился, сбитый с толку.

— Почему же?

— К сожалению, я постепенно теряю контроль над Орденом и интригами, что в нем ведутся. Силы, которые нам противостоят, неотступны и коварны. Мне все труднее с ними бороться. Я вовсе не пытаюсь преуменьшить серьезность того, что происходит; напротив. Но, боюсь, я превратился в глупого старика, который не ведает, что творится вокруг него. Впрочем, если то, что ты говоришь, правда…

— Чистейшая.

— …тогда все гораздо хуже, чем я предполагал.

Вонвальт некоторое время обдумывал сказанное.

— Из Хранилища Магистров ничего не пропадало?

— Да как бы оно могло пропасть? — рявкнул Кейдлек, впервые на миг сбросив маску. — Кроме меня, никто не может туда спуститься.

Вонвальт вздохнул, а затем снова натянул на лицо улыбку. Очевидно, разобраться со всем в тот же вечер не получилось.

— Что ж, скоро мы все уладим.

— Надеюсь, — только и ответил Кейдлек.

III

Врата Волка

...

«Говорят, что Сова воспользуется всяким, кем сможет; но не забывайте — не каждым человеком можно воспользоваться».

ИЗ ТРАКТАТА ЧАН ПАРСИФАЛЬ «ИМПЕРИЯ И НАКАЗАНИЕ»

Я думала, что теперь мы уйдем, но мы остались. Казалось, что и Вонвальт, и Кейдлек всеми силами стараются продолжить беседу, нарочно выдумывают все новые темы и пробираются по ним, как по труднопроходимым дебрям — а возвращение странствующего Правосудия порождало целый лес бюрократических вопросов. Однако, когда административные трудности были решены, неприятные откровения замяты, а в кабинет принесли еще вина, Вонвальт и Кейдлек заговорили как старые друзья и коллеги и еще долго беседовали о самом разном.

Когда стемнело, мы спустились в столовую — зал, куда допускались все члены Ордена, а не только Правосудия. Там Вонвальта быстро окружили коллеги и знакомые. Когда полилось вино, сэр Радомир, Брессинджер и я были забыты, а разговор перешел в область туманных острот, добродушных шуток и воспоминаний о делах, людях и мелких скандалах, про которые мы ничего не знали. Похоже, что на одну ночь мы могли позабыть о Сове и ее темных интригах.

— Эй, — окликнул меня Брессинджер, грубо ткнув в плечо. Я тем временем пыталась прислушаться к общему разговору, который становился все более шумным и развязным: Правосудия, юристы, судьи, прокуроры, секретари и составители — каждый пытался растолкать других, вклиниться в беседу и подобраться поближе к внутреннему кругу. Никогда прежде я не видела столь неугомонной компании и не ожидала столкнуться с ней здесь, в одном из самых влиятельных государственных учреждений.

Я повернулась к Дубайну.

— Идем, — сказал он, мотнув головой в сторону двери.

Я вопросительно посмотрела на пристава. Пытаться перекричать шум разговора было бессмысленно.

— Да идем же, — немного раздраженно повторил Брессинджер, после чего он, сэр Радомир и я ушли.

Наши места за столом тут же заняли другие.

* * *

— Когда-нибудь и ты станешь такой же; будешь сидеть вся красная от дорогого вина и разглагольствовать на высоком саксанском, — сказал Брессинджер, когда вывел меня и сэра Радомира из Великой ложи. Вечер выдался теплым, и, несмотря на темноту и поздний час, на улице все еще было людно.

Я не знала, что и думать об увиденном, но одно отрицать не могла: мне немного захотелось присоединиться к этому обществу. Меня опьянил — в буквальном смысле — вид бурного веселья, которое устроили эрудированные люди, вместе учившиеся и работавшие. Но ни Брессинджеру, ни сэру Радомиру было не суждено попасть в этот внутренний круг, и я внезапно почувствовала, как их легкое презрение быстро передается мне. Мне сразу же захотелось впечатлить их моей толлской простотой.

— Куда идем? — спросила я.

Брессинджер махнул рукой куда-то в сторону.

— Тут неподалеку есть паб «Врата Волка». Сэра Конрада не отпустят до конца ночи, так что мы тоже можем повеселиться, пока на нас не взвалили государственные заботы. Без нас ему скучно не будет, — прибавил он, заметив выражение моего лица.

— Звучит неплохо, — буркнул сэр Радомир, и я почувствовала искренность в его словах.

Брессинджер повел нас по лабиринту улиц. Почти в каждом городе и деревне, где я бывала прежде, жизнь с заходом солнца замирала. Простолюдины быстро съедали у очагов свой ужин, а затем ложились спать. Состоятельные горожане наполняли свои дома огнями свечей и наслаждались долгой трапезой, или читали, или находили себе другие занятия; но, когда в полночь звонил храмовый колокол, в их домах тоже становилось тихо, как в могиле.

Здесь, в Сове, ночь почти не отличалась от дня. Всюду кипела жизнь, всюду были люди. Я никогда прежде не видела столько питейных заведений. Под них отводились целые улицы. Население Совы, раздувшееся благодаря приезжим, было огромно, и все эти люди нуждались в еде, стойлах для лошадей, жилье и выпивке. Когда палаты, и гильдии, и биржи, и торговые дома, и литейные, и кожевенные мастерские, и аптеки пустели до следующего дня, начинался ночной цикл этого вечного карнавала. Казалось, что жители Совы, коренные и нет, попадали в порочный круг, из которого не могли вырваться: каждую ночь они пьянствовали, танцевали и распутствовали, а каждый день — трудились.