Глава тринадцатая

Мы нанимаем нового проводника

Несколькими часами позже плот уже доставил меня в лагерь. Как мы туда добрались, я не имел ни малейшего понятия. В какой-то момент воды озера сменились соленой морской водой, впереди показались знакомые очертания прибрежной линии Лонг-Айленда, а потом на поверхность вынырнули две дружелюбные большие белые акулы-лоцманы и сопроводили меня к берегу.

Когда я причалил, первый же взгляд на лагерь подсказал мне, что он опустел. Самая середина дня, но на стрельбище для лучников никого не было. Стена для уроков скалолазания изливала лаву и шипела сама по себе. Я побежал в трапезный павильон — никого. В домиках тоже никого. Затем я заметил, что над амфитеатром курится тоненькая струйка дыма. Рановато что-то для лагерного костра, и я сильно сомневаюсь, что мои товарищи увлеклись поджариванием маршмаллоу. Я помчался туда.

Не успел я приблизиться, как услышал голос Хирона, делавшего какое-то объявление. Когда же до меня дошел смысл его слов, я буквально застыл на месте.

— …допуская мысль о его смерти. После столь долгого отсутствия известий о нем мы не можем надеяться, что наши молитвы услышаны. Я поручил его лучшему другу — той, кому удалось выжить, — совершить прощальные почести.

Я пробрался к задним рядам амфитеатра. Никто меня не замечал, все смотрели вперед, на Аннабет. Она взяла в руки длинные погребальные полотнища, вытканные из зеленого шелка с вышитым на них трезубцем, и бросила их в костер. В лагере сжигали мой саван!

Затем она повернулась лицом к собравшимся. Выглядела Аннабет просто ужасно, глаза ее опухли от слез, но она взяла себя в руки и сумела произнести:

— Мне он казался самым храбрым человеком из всех, кого я знала. Он…

Но тут она увидела меня и побагровела. А потом что было сил закричала:

— Он здесь!!!

Все головы обернулись ко мне. И у каждого вырвался изумленный вздох.

— Перси! — завопил Бекендорф.

Несколько ребят бросились ко мне, окружили и принялись изо всех сил дубасить по спине. Со стороны детей Ареса слышались возгласы досады, а Кларисса так выпучила глаза, словно она поверить не могла в то, что у меня хватило наглости выжить. Хирон припустил вскачь в мою сторону, и все расступались перед ним.

— Эгегей! — с видимой радостью воскликнул он. — В жизни так не радовался появлению в лагере какого-нибудь полукровки! Но ты обязательно должен рассказать мне…

— Где ты пропадал?! — перебила его Аннабет, врезаясь в толпу ребят. Я подумал, что она собирается врезать мне по морде, но вместо этого она обняла меня так крепко, что аж ребра затрещали. Ребята притихли. Аннабет смутилась и отодвинулась. — Я… мы все думали, что ты погиб, Рыбьи Мозги!

— Извини, — сказал я. — Я просто заблудился.

— Заблудился? — завопила она. — И целых две недели не мог отыскать дорогу в лагерь? Где же ты был в таком случае?

— Аннабет, — в свою очередь перебил ее Хирон. — Может, этот вопрос мы обсудим в более тесном обществе? Так, прошу всех вернуться к своим ежедневным обязанностям.

Не ожидая согласия, он с такой легкостью подхватил нас с Аннабет на руки, как будто мы были котятами, забросил себе на спину и галопом поскакал к Большому дому.

Целиком всю историю я им рассказывать не стал, потому что не мог заставить себя пуститься в откровения о Калипсо. Я просто объяснил, что устроил взрыв на горе Сент-Хеленс и меня вышвырнуло из вулкана. Рассказал, что очутился на одном необитаемом острове, где меня разыскал Гефест и сообщил, что я могу покинуть остров. На его волшебном плоту я приплыл к лагерю.

Все это было чистой правдой, но когда я рассказывал ее, ладони у меня вспотели.

— Тебя не было две недели. — Голос Аннабет звучал более спокойно, но выглядела она все еще ошарашенной. — Когда я услыхала про взрыв, я подумала…

— Знаю, что ты подумала. Извини. Но зато я понял, каким образом мы можем проложить путь через лабиринт. Мы говорили об этом с Гефестом.

— И он ответил на наш вопрос?

— Не совсем. То, что он сообщил мне, я уже знал. И делал. Теперь я все понял.

И я изложил им свою идею. У Аннабет просто челюсть отпала от удивления:

— Перси, ты с ума сошел!

Хирон откинулся в своем кресле на колесиках и принялся задумчиво поглаживать бороду.

— Были прецеденты, да, были. О том, что Ариадна помогла Тесею, вам известно. Гарриет Табмен [Гарриет Табмен создала «Подземную железную дорогу», по которой беглые невольники перебирались из южных штатов США на север страны и в Канаду во время Гражданской войны в Америке. (Прим. ред.)], дочь Гермеса, также воспользовалась содействием многих смертных для прокладки подземной железной дороги.

— Но это мой поиск! — повысила голос Аннабет. — И это я должна вести его.

— Конечно, дорогая девочка, он твой. — Хирон, казалось, смутился. — Но тебе требуется небольшая подсказка.

— Это вы называете небольшой подсказкой? Это несправедливо! И самая настоящая трусость! Это…

— Конечно, трудно согласиться с тем, что и нам бывает нужна помощь смертных, — сказал я, — но это правда.

Аннабет бросила на меня гневный взгляд.

— Ты самый вредный тип, которого я знаю! — И пулей вылетела из комнаты.

Я уставился ей вслед, чувствуя себя немножко обиженным.

— Не переборщила ли она с «самым храбрым из всех, кого она знала»?

— Не переживай. Аннабет успокоится и все поймет, — успокоил меня Хирон. — Она немного ревнует тебя, мой мальчик.

— Глупо! На нее это не похоже…

— Ну что поделаешь, — вздохнул Хирон. — Аннабет очень ревниво относится к своим друзьям, если ты этого еще не заметил. Горячо переживает за них. И она сильно беспокоилась за тебя. Сейчас же, когда ты вернулся, думаю, она поняла, на каком именно острове ты так задержался.

Наши глаза встретились, и я понял, что Хирон догадался про Калипсо. И впрямь трудно что-либо скрыть от человека, который вот уже три тысячи лет готовит героев к битвам. За это время он всякое успел повидать.

— Не будем останавливаться на том, что с тобой произошло, — продолжал он. — Главное, что ты вернулся.

— Это вы Аннабет скажите, — буркнул я.

Хирон улыбнулся.

— Утром я поручу Аргусу доставить вас обоих на Манхэттен. Можете навестить твою мать, Перси. Ее необходимо успокоить.

Мое сердце учащенно забилось. Все время, что я прохлаждался на острове Калипсо, мне и в голову не приходила мысль о том, каково приходится маме! А она ведь считает, что я погиб. Что со мной произошло, если я даже не подумал об этом?!

— Хирон, — обратился я к учителю, — а как дела у Тайсона с Гроувером?

— Понятия не имею, мой мальчик. — Хирон упорно не сводил глаз с погасшего камина. — Можжевелка сильно расстроена, у нее даже все веточки пожелтели. Совет копытных старейшин отобрал у Гроувера лицензию как не явившегося вовремя на слушание. Если ему удастся вернуться живым, они отправят его в позорное изгнание. — Кентавр тяжело вздохнул. — Но Гроувер и Тайсон весьма изобретательны. Мы до сих пор не теряем надежду.

— Мне не следовало отпускать их.

— У Гроувера своя судьба, а Тайсон оказался достаточно храбр, чтобы не бросить его в одиночестве. Скажи, ты почувствовал бы, если б Гроуверу грозила смертельная опасность?

— Думаю, что да. Между нами существует эмпатическая связь.

— Есть кое-что еще, о чем мне следует сообщить тебе, Перси, — продолжал Хирон. — Собственно, сообщить мне следует даже о двух вещах. Довольно неприятных.

— Великолепно!

— Крис Родригес, наш гость…

Мне тут же припомнилась картина, которую я увидел однажды в подвале: Кларисса пытается разъяснить Крису происходящее, а он все бубнит и бубнит что-то свое о лабиринте.

— Он умер?

— Пока нет, — нахмурился Хирон. — Но ему становится все хуже и хуже. Сейчас мы отправили его в лазарет, он не в силах двигаться. Мне пришлось буквально заставить Клариссу продолжить обычные занятия, ибо она все время торчала у его кровати, ухаживая за ним. Он ни на что не реагирует. Не принимает ни воды, ни пищи. Лекарства не помогают. Этот парень потерял волю к жизни.

Я беспомощно пожал плечами. Хотя между мной и Клариссой постоянно происходили стычки, сейчас я ужасно жалел ее. Она изо всех сил пыталась спасти Криса. Теперь, когда я сам побывал в лабиринте, я понял, до чего легко было призраку Миноса свести с ума Родригеса. Если б я очутился там один, как он, без друзей, я бы тоже, наверное, рехнулся.

— Очень досадно об этом говорить, — с трудом продолжал кентавр, — но вторая новость еще более неприятная. Из лагеря исчез Квинтус.

— Исчез? Но как он ухитрился?

— Это произошло три ночи назад. Ускользнул через лабиринт. Можжевелка видела, как он это сделал. Оказалось, твои подозрения насчет него были справедливы.

— Он шпионил тут на Луку!

И я рассказал Хирону о ранчо «Три — Г — Три», о том, как Квинтус покупал там скорпионов и снабжал ими армию Кроноса.

— Это не может быть простым совпадением.

— Сколько предательств! — Хирон испустил тяжелый вздох. — Я так надеялся, что Квинтус окажется нашим другом. Но оказалось, что судил я о нем неверно.

— А как поживает без него Миссис О’Лири?

— Слоняется вокруг арены мечников, не давая никому к ней приблизиться. У меня не хватает духу засадить ее в клетку. Э-э… или убить.

— Квинтус не мог бросить ее.

— Я уже сказал, Перси, мы в нем сильно ошиблись. А сейчас хватит, тебе надо готовиться. Иди. Утром вам предстоит много дел. Тебе и Аннабет придется поработать.

Я ушел, оставив кентавра в кресле на колесиках, он печально смотрел на погасший камин. Я подумал о том, сколько времени Хирон провел здесь, ожидая возвращения тех, кому не суждено было вернуться.

Перед обедом я успел еще сбегать и взглянуть на арену мечников. Конечно же, Миссис О’Лири — большая черная мохнатая туша в самом центре поля — лежала там, свернувшись калачиком и рассеянно дожевывая голову игрушечного солдатика.

Едва завидев меня, она неуклюже вскочила и понеслась ко мне.

«Все, пропал!» — едва успел подумать я.

— Стоять! — едва успел воскликнуть я, как она уже прыгнула на меня и принялась облизывать мне лицо.

Конечно, будучи сыном Посейдона, я становлюсь мокрым, только если сам хочу, но, как оказалось, эти мои способности на собачьи слюни не распространяются. Поэтому сейчас мне здорово досталось. У меня было такое ощущение, будто я принял липкую ванну.

— Тпру, малышка! — заорал я снова. — Не дышать! Пошла прочь!

Наконец я ухитрился сбросить ее с себя, потом потрепал за ушами и выдал ей гигантскую собачью галету.

— А где ж твой хозяин? Как же это он оставил тебя одну?

Собака заскулила, а выражение, написанное на ее морде, говорило, что Миссис О’Лири тоже интересует этот вопрос. Я вполне готов был поверить, что Квинтус враг, но я никак не мог понять, почему он бросил Миссис О’Лири в лагере. Если я и был уверен в чем-либо насчет него, так это в том, что к своей мегасобаке он по-настоящему привязан.

Так я сидел, раздумывая над этой загадкой и вытирая с лица собачьи слюни, когда девчачий голос произнес:

— Тебе еще повезло, что она не откусила тебе голову напрочь.

На другом конце арены стояла Кларисса, в руках у нее были меч и щит.

— Я пришла вчера сюда потренироваться, — продолжала она, — так эта собачища меня чуть не сжевала.

— Всегда считал Миссис О’Лири исключительно умной собакой, — поддел я Клариссу.

— Очень смешно.

Она попробовала подойти к нам. Адская гончая зарычала, но я потрепал ее по голове, и она успокоилась.

— Безмозглое исчадие ада, — зашипела Кларисса. — Не дает попрактиковаться!

— Я слыхал про Криса. Мне очень жаль.

Кларисса принялась по периметру обходить арену; дойдя до ближайшего набивного чучела, сделала резкий выпад, одним молниеносным ударом отсекла ему башку, а следующим вонзила меч в кишки. Затем преспокойно вытянула из чучела лезвие и двинулась дальше.

— А-а, ты про это. Странные вещи случаются иногда. — Ее голос чуть заметно дрожал. — Герои терпят поражение. Они… они даже погибают, а чудовища возвращаются как ни в чем не бывало.

Она подобрала с земли метательный дротик и швырнула его на другой конец арены. Он угодил другому чучелу прямо меж глазниц глубоко надвинутого шлема.

Интересно, она называет Криса героем так, будто он никогда не воевал на стороне титанов. Это сразу напомнило мне отношение Аннабет к Луке, и я решил не заострять сейчас внимания на этом вопросе.

— Крис был храбрым, — сказал я. — Надеюсь, он еще поправится.

Кларисса посмотрела на меня так, будто следующей ее мишенью буду я, и, конечно, Миссис О’Лири снова зарычала.

— Ты мог бы сделать мне одолжение? — спросила она.

— Конечно.

— Если тебе удастся найти Дедала, не доверяй ему. Не проси его помощи. Просто убей его.

Я открыл рот от изумления.

— Кларисса…

— Объясняю. Тот, кто мог сотворить такую вещь, как лабиринт, является настоящим воплощением зла, Перси. Самого настоящего зла.

В этот момент она здорово напомнила мне пастуха Эвритиона, ее старшего единокровного брата. В глазах у нее горел такой же упрямый огонь, будто она прожила на свете не меньше двух тысяч лет и здорово устала от увиденного. Потом Кларисса быстрым движением вложила меч в ножны.

— Тренировки окончены. Начинается настоящее сражение.

Этой ночью я спал в своей собственной кровати, и в первый раз с тех пор, как очнулся на острове Калипсо, меня отыскали мои привычные сны.

Я находился в королевских покоях — большом белом зале с мраморными колоннами и деревянным троном. На троне сидел толстый мужчина с курчавыми рыжими волосами и лавровым венком на голове. Сбоку от трона стояли три девушки в голубых нарядах, по виду его дочери, потому что волосы у них тоже были рыжими.

Дверь со скрипом отворилась, и герольд объявил:

— Минос, царь критский!

Я вздрогнул, но человек на троне улыбнулся дочерям и сказал:

— Мне не терпится поскорей увидеть выражение его лица.

Минос торжественно вошел в парадный зал. Он был такой высоченный и такой важный, что рядом с ним любой другой человек показался бы мелкой сошкой. Узкая борода поседела, он немного похудел с тех пор, как я видел его в последний раз, сандалии покрывала пыль. Но в глазах Миноса сиял прежний жестокий блеск.

Он отвесил человеку на троне сдержанный поклон.

— Царь Кокал [Кокал — царь сиканов, после гибели циклопов овладевший Сицилией. Скрывал у себя Дедала, когда за ним прибыл Минос.], приветствую вас. Вы разрешили мою маленькую загадку?

Кокал улыбнулся.

— Едва ли ее можно назвать маленькой, Минос. Особенно после того, как вы раструбили по всему миру, что готовы заплатить тысячу золотых талантов тому, кто ее отгадает. Предложение остается в силе?

Минос хлопнул в ладоши. В дверях появились два мускулистых стражника, с трудом тащившие большой деревянный сундук. Поднеся к трону, они поставили его наземь у ног царя Кокала и откинули крышку. Блеснули золотые слитки. Ох, там их было столько, что вместе они, наверное, стоили несметное количество долларов.

Царь Кокал выразительно присвистнул.

— Вы, наверное, обобрали все свое царство, чтобы насобирать такую награду, друг мой?

— Не ваша забота.

Кокал пожал плечами.

— В общем, она и вправду оказалась несложной, ваша загадка. Ее решил один мой подданный.

— Отец, — предостерегла царя одна из девушек, та, которая казалась самой старшей.

Кокал даже не посмотрел на дочь. Из складок мантии он достал закрученную спиралью морскую раковину. Сквозь нее была продета серебряная нить, на которой она и висела, как огромная бусина.

Минос сделал шаг вперед и взял в руки раковину.

— Один из ваших подданных, сказали вы? Как же он сумел продеть нить, не сломав самой раковины?

— Взял муравья, представьте, привязал к крохотному насекомому нить и заставил его проползти сквозь лабиринт раковины, капнув на ее противоположный конец меду.

— Смекалистый парень, — усмехнулся Минос.

— О да. Учитель моих дочерей. Они к нему очень привязаны.

— Даже так? — Глаза Миноса холодно сверкнули. — Я бы на вашем месте был поосторожнее.

Мне ужасно хотелось предупредить Кокала, крикнуть ему: «Не доверяй этому типу! Брось его лучше в ров с живыми львами!» Но рыжеволосый царь только хихикнул.

— Не стоит беспокоиться, Минос. Мои дочери умны не по годам. А теперь, будьте добры, мое золото.

— Хорошо, — согласился Минос. — Но, видите ли, оно предназначено тому, кто решил загадку. А это мог быть только один человек на свете. Вы приютили у себя Дедала!

— Откуда вам известно это имя? — Кокал беспокойно заерзал на троне.

— Это имя вора, — спокойно ответил Минос. — Было время, когда он работал при моем дворе, Кокал. И умудрился восстановить против меня мою дочь. Помог одному негодяю выставить меня дураком в моем собственном доме. А затем бежал от справедливого возмездия. Вот уже десять лет как я пытаюсь настигнуть его.

— Ничего не знаю. Я действительно предоставил кров одному человеку. Он оказался мне очень полезен.

— Предлагаю вам выбор, Кокал. Вы возвращаете мне беглеца, и это золото — ваше. В противном случае вы становитесь моим врагом. Думаю, вы не захотите вступить в войну с Критом?

Царь Кокал побледнел. Я подумал, как глупо с его стороны бояться, восседая на троне в раззолоченной зале. Он ведь мог призвать сюда свою армию. Миноса-то сопровождали всего два охранника. Но Кокал явно трусил.

— Отец, — снова вмешалась старшая дочь, — вам не следует…

— Молчи, Аэлия, — оборвал ее царь. Он поскреб бороду, глаза его были прикованы к сундуку с золотом. — Ваши слова неприятны мне, Минос. Боги не любят тех, кто нарушает законы гостеприимства.

— Боги не любят и тех, кто дает приют преступникам.

— Вы правы, — кивнул Кокал. — Вы получите того, о ком говорите, закованным в цепи.

— Отец! — Снова голос старшей из дочерей. Он прозвучал гневно, но в то же мгновение девушка взяла себя в руки и сказала ласково: — Сначала позвольте нам устроить пир в честь нашего гостя. После долгого путешествия, думаю, ему будут приятны горячая ванна, свежее платье и достойное угощение. Я почту за честь сама приготовить все для омовения.

Она нежно улыбнулась Миносу, и старый царь ухмыльнулся.

— Да, такого удовольствия я не хотел бы лишиться. — Он взглянул на Кокала. — Увидимся на пиру, царь. Не забудьте привести с собой пленника.

— Прошу сюда, ваше величество, — пригласила Аэлия Миноса.

Она и ее сестры повели критского царя из парадной залы. Мой взгляд последовал за ними в купальню. Стены обширной комнаты были выложены мозаичными изразцами, густой пар клубился в воздухе, из крана хлестал в ванну поток горячей воды. Аэлия с сестрами бросили в ванну пригоршни цветочных лепестков, налили туда какого-то масла, которое, должно быть, в Древней Греции исполняло роль геля для душа, и скоро вода в ванне покрылась пузырьками разноцветной пены. Девушки отвернулись, и Минос, сбросив с себя запыленное платье, ступил в воду.

— Аххх, — закряхтел он от удовольствия. — Великолепно. Благодарю, мои дорогие. Путешествие мое и впрямь было утомительным и долгим.

— Вы преследовали свою добычу десять лет, не так ли, царь Крита? — спросила Аэлия, опустив ресницы. — Какой вы упорный человек, однако.