По обе стороны от входа, в соответствии с рекламой, стояли два бетонных садовых гнома — уродливые бородатые коротышки, улыбавшиеся и махавшие руками так, словно их собирались сфотографировать.
Я перешел дорогу, ведомый запахом гамбургеров.
— Эй… — предупредил Гроувер.
— Внутри свет, — заметила Аннабет. — Может, там открыто.
— Это закусочная, — жизнерадостно произнес я.
— Закусочная, — согласилась она.
— Вы что, оба спятили? — спросил Гроувер. — Странное это место.
Мы дружно не обратили внимания на его слова.
Перед входом высился целый лес статуй: бетонные животные, бетонные дети, даже бетонный сатир, играющий на дудочке, отчего Гроувера передернуло.
— Бла-ба-ба! — заблеял он. — Похож на моего дядю Фердинанда.
Мы остановились у дверей главного здания.
— Не стучите, — взмолился Гроувер. — Я чую монстров.
— После фурий у тебя нос заложило, — сказала Аннабет. — Лично я чувствую только запах бургеров. Вы что, не проголодались?
— Мясо! — презрительно фыркнул Гроувер. — Я вегетарианец.
— Ты ешь сыр, энчиладу и алюминиевые банки, — напомнил я ему.
— Это все не мясное. Слушайте, давайте уйдем отсюда. Эти статуи… смотрят на меня.
Тут дверь заскрипела, отворилась, и на пороге появилась высокая женщина со Среднего Востока — по крайней мере, я предположил, что она со Среднего Востока, поскольку на ней был длинный черный халат, скрывавший все, кроме рук, а голову целиком закрывала вуаль. Из-под черной кисеи блестели только глаза. Смуглые, кофейного оттенка руки выглядели старыми, но были ухоженными и наманикюренными, поэтому я представил себе, что вижу бабушку, сохранившую следы былой красоты.
В акценте ее тоже слышались слабые восточные нотки.
— Уже поздно гулять одним, дети мои, — сказала она. — Где ваши родители?
— Они… хм… — начала Аннабет.
— Мы сироты, — сказал я.
— Сироты? — спросила женщина. Слово прозвучало в ее устах каким-то незнакомым, чужим. — Но мои дорогие! Этого не может быть!
— Мы отбились от нашего каравана, — пояснил я. — Бродячего циркового каравана. Инспектор манежа сказал, что, если мы заблудимся, ждать его возле бензоколонки, но он мог и забыть, а может, имел в виду другую бензоколонку. Так или иначе, мы потерялись. Чем это так пахнет?
— О, мои дорогие! — воскликнула женщина. — Да входите же, бедные дети. Я тетушка Эм. Идите прямо в заднюю часть склада. Там как раз приготовлена еда.
Поблагодарив ее, мы вошли.
— Бродячий цирк? — пробормотала Аннабет.
— Всегда надо иметь наготове стратегический план.
— Мозги у тебя рыбьи, вот что.
Внутри склада тоже стояли статуи: люди в различных позах и одеждах, с разными выражениями на лицах. Я подумал, что надо иметь немаленький сад, чтобы поставить там эти статуи, так как все они были в натуральную величину. Но прежде всего, конечно, я думал о еде.
Можете называть меня идиотом, что я вот так вперся в дом незнакомой женщины только потому, что был голоден, но иногда я склонен совершать импульсивные поступки. Плюс к этому вы никогда не чувствовали, как пахнут бургеры тетушки Эм. Благоухание их было подобно наркозу в кресле дантиста — ты начисто забывал обо всем. Я решительно не обращал внимания на нервные поскуливания Гроувера, на то, что статуи, казалось, провожают меня глазами, или на то, что тетушка Эм заперла за нами дверь.
Я хотел только поскорей добраться до еды. И конечно же, в задней части склада находилась закусочная: прилавок быстрого обслуживания с грилем, фонтанчиком содовой, микроволновкой и торговым автоматом с сырными начо [Закусочное блюдо мексиканской кухни — кукурузные лепешки тортилья, запеченные с сыром и перечным соусом.]. Все, что душе угодно, плюс несколько металлических столиков для пикника.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласила тетушка Эм.
— Потрясающе, — сказал я.
— Но… — продолжал упрямиться Гроувер, — у нас нет денег, мэм.
Прежде чем я успел пихнуть его локтем в ребра, тетушка Эм заявила:
— Нет, нет, дети. Никаких денег. Это ведь особый случай. У меня всегда найдется приют таким хорошеньким сиротам.
— Спасибо, мэм, — отозвалась Аннабет.
Тетушка Эм застыла, словно Аннабет сделала что-то неприличное, но тут же снова расслабилась и оживилась, поэтому я решил, что мне просто померещилось.
— Все в полном порядке, Аннабет, — сказала она. — У тебя такие красивые серые глаза, детка.
Только потом я задумался, откуда она узнала, как зовут Аннабет, ведь мы даже не представились.
Наша хозяйка скрылась за прилавком и стала готовить. Не успели мы опомниться, как она поставила перед нами пластиковые подносы с горой наваленных на них двойных чизбургеров, а также ванильными коктейлями и картофелем фри.
Я одним духом заглотил половину бургера.
Аннабет прихлебывала коктейль.
Гроувер пододвинул к себе картофель фри и с жадностью посмотрел на провощенную бумагу, которой был устлан поднос, но все еще слишком нервничал, чтобы приступить к еде.
— Что это там за шипение? — спросил он.
Я прислушался, но ничего не услышал. Аннабет покачала головой.
— Шипение? — спросила тетушка Эм. — Возможно, ты слышишь, как кипит масло. Острый же у тебя слух, Гроувер.
— Я принимаю витамины. Для улучшения слуха.
— Замечательно, — сказала тетушка Эм. — Но не обращай внимания, расслабься, пожалуйста.
Сама тетушка Эм ничего не ела. Она так и не сняла своего головного убора, даже когда готовила, и теперь села, сплетя пальцы, и стала внимательно следить за тем, как мы едим. Всегда немного не по себе, когда кто-то пялится на тебя, а ты даже не видишь его лица, но после бургера я пребывал в сытом и слегка сонном состоянии, поэтому решил, что будет достаточно перекинуться с нашей хозяйкой парой слов.
— Значит, вы продаете гномов? — сказал я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал заинтересованно.
— О да, — ответила тетушка Эм. — А также животных. И людей. Все для сада. Скульптура, знаете ли, очень популярна.
— И как идет дело на этом шоссе?
— Не так чтобы очень. С тех пор как построили скоростную магистраль… большинство машин тут не ездит. Поэтому я должна быть особенно обходительна с каждым клиентом.
Я ощутил покалывание в шее, будто кто-то смотрит на меня сзади. Но, обернувшись, увидел, что это всего лишь скульптура молодой девушки с рождественской корзиной. Проработка была детальнейшая — намного лучше, чем у большинства садовых скульптур. Но меня поразило ее лицо. Оно было ошеломленным, если не сказать — исполненным ужаса.
— Ах, — печально вздохнула тетушка Эм. — Вы, наверное, обратили внимание, что некоторые из моих созданий вышли не совсем удачно. Есть определенные недостатки. Поэтому они не продаются. Труднее всего даются лица. Всегда лица.
— Вы сами делаете статуи? — спросил я.
— О да. Когда-то у меня были две сестры, которые помогали мне в деле, но они скончались, и теперь тетушка Эм одна. Со мной только мои скульптуры. Вот почему я и продолжаю делать их, понимаете. Это — моя компания.
Печаль в ее голосе была так глубока и так неподдельна, что я поневоле проникся жалостью к ней.
Аннабет отставила еду. Наклонилась вперед и переспросила:
— Две сестры?
— Это ужасная история, — сказала тетушка Эм. — На самом деле не очень-то детская. Видишь ли, Аннабет, когда-то давно одна дурная женщина приревновала меня, я была тогда еще молодой. У меня был… приятель, ну, понимаешь, и эта дурная женщина решила нас разлучить. Она спровоцировала ужасный несчастный случай. Сестры поддерживали меня. Они разделили со мной мою злую судьбу, пока могли, но в конце концов скончались. Растаяли как дым. Я единственная осталась в живых, но какой ценой. Какой ценой!
Я не совсем понимал, что она имеет в виду, но ее горе опечалило и меня. Веки мои наливались тяжестью, после плотного ужина клонило в сон. Бедная старая дама. Кому захотелось обидеть столь доброе создание?
— Перси! — Аннабет трясла меня, чтобы привлечь мое внимание. — Нам, наверное, надо идти. Инспектор манежа заждался.
Голос у нее был напряженный. Я не мог понять почему. Гроувер жевал салфетки с подноса, однако, если тетушке Эм это и показалось странным, она ничего не сказала.
— Такие красивые серые глаза, — снова обратилась она к Аннабет. — Лично я уже давно не видела таких серых глаз.
Она протянула руку, словно чтобы погладить Аннабет по щеке, но та резко встала.
— Нам действительно пора.
— Да! — Проглотив последнюю салфетку, Гроувер тоже встал. — Инспектор манежа ждет! Пора!
Мне уходить не хотелось. Я чувствовал себя как сытый кот. К тому же тетушка Эм такая замечательная! Я хотел еще побыть с нею.
— Прошу вас, дорогие мои, — умоляющим тоном произнесла тетушка Эм. — Мне так редко удается побыть с детьми. Прежде чем уйти, не могли бы вы по крайней мере попозировать мне?
— Попозировать? — с опаской переспросила Аннабет.
— Для фотографии. Я использую ее, когда буду работать над новой скульптурной группой. Дети так популярны. Все любят детей.
— Думаю, что ничего не получится, мэм. — Аннабет переминалась с ноги на ногу. — Перси, пошли…
— Конечно, получится, — возразил я. Аннабет раздражала меня тем, что так свысока, так грубо разговаривает со старой дамой, которая только что бесплатно накормила нас. — Только одну фотографию, Аннабет. Что в этом плохого?
— Ну же, Аннабет, — промурлыкала хозяйка. — Что в этом плохого?
Аннабет это явно пришлось не по вкусу, но она позволила тетушке Эм сопроводить нас к входной двери в сад скульптур.
Тетушка Эм подвела нас к скамье рядом с каменным сатиром.
— А теперь, — сказала она, — я вас правильно рассажу. Думаю, барышня будет посередине, а двое молодых людей — по бокам.
— Не слишком хорошее освещение для фотографии, — заметил я.
— О нет, — улыбнулась тетушка Эм, — света предостаточно. Во всяком случае, мы ведь увидим друг друга.
— Где же ваша камера? — спросил Гроувер.
Тетушка Эм отступила на шаг назад, словно заранее любуясь удачным снимком.
— Как я уже говорила, лицо — самое трудное. Ну-ка, постарайтесь улыбнуться мне, все, все, пожалуйста. Улыбочку пошире.
Гроувер бросил взгляд на бетонного сатира рядом с ним и пробормотал:
— Вылитый дядя Фердинанд!
— Гроувер, — неодобрительно произнесла тетушка Эм, — ну-ка посмотри сюда!
Камеры у нее в руках не было.
— Перси… — позвала Аннабет.
Я инстинктивно встрепенулся, прислушиваясь к Аннабет, но в то же время перебарывая сонливость, навеянную полным желудком и убаюкивающим голосом старой дамы.
— Подождите минутку, — сказала тетушка Эм. — Никак не удается хорошенько разглядеть вас сквозь эту проклятую накидку…
— Перси, что-то не так, — настойчиво повторила Аннабет.
— Не так? — переспросила тетушка Эм, потянувшись, чтобы снять с головы накидку. — Совсем наоборот, дорогая. Сегодня вечером у меня собралась такая благородная компания. Что же не так?
— Это и есть дядя Фердинанд! — тяжело выдохнул Гроувер.
— Не смотрите на нее! — крикнула Аннабет.
Одним движением она нахлобучила свою бейсболку «Янкиз» и исчезла. Ее невидимые руки столкнули Гроувера и меня со скамьи.
Оказавшись на земле, я увидел перед собой обутые в сандалии ноги тетушки Эм.
Я слышал, как Гроувер поспешно пробирается в одном направлении, Аннабет — в другом. Но меня слишком разморило, чтобы я мог сдвинуться с места.
Затем над головой раздался скрипучий, режущий ухо звук. Я поднял взгляд на руки тетушки Эм, которые стали шишковатыми и мозолистыми, вместо ногтей на них выросли острые бронзовые когти.
Я едва не перевел взгляд выше, но откуда-то слева Аннабет пронзительно выкрикнула:
— Нет! Не надо!
Тут я услышал еще более неприятный звук трущихся друг о друга крохотных змей, прямо над собой, там… там… где должна была находиться голова тетушки Эм!
— Беги! — проблеял Гроувер.
Я услышал, как он мчится по гравию, вопя «Майа!», чтобы запустить свои крылатые туфли.
Я не мог шевельнуться. Уставившись на шишковатые, когтистые лапы тетушки Эм, я пытался сбросить сонное оцепенение, в которое повергла меня старуха.
— Какая жалость — навеки исказить прекрасное молодое лицо, — успокаивающе произнесла она. — Останься со мной, Перси. Тебе всего-то нужно посмотреть на меня.
Я старался перебороть в себе стремление повиноваться. Я посмотрел в сторону и заметил стеклянную сферу — шар-гляделку из тех, что люди ставят у себя в саду. И в оранжевом стекле увидел смутное отражение тетушки Эм: вуаль сползла с ее головы, открыв мерцающие, бледные очертания лица. Волосы ее шевелились, извиваясь, как змеи.
Тетушка Эм.
Тетушка «М».
Как я мог оказаться таким болваном?
«Думай, — приказал я себе. — Как погибает Медуза в греческих мифах?»
Но мысли не слушались меня. Что-то подсказывало мне, что в мифе Медуза спала, когда на нее напал мой тезка Персей. Но сейчас она совсем даже не спала. Она могла сию секунду исполосовать мне лицо когтями, стоило ей только захотеть.
— Сероглазая сотворила это со мной, Перси, — сказала Медуза самым обычным голосом, вовсе не напоминавшим о монстрах. Наоборот, звуки его призывали меня взглянуть вверх, посмотреть в лицо бедной старой бабушке. — Мать Аннабет, проклятая Афина, превратила меня из красивой женщины в это чудовище.
— Не слушай ее! — Крик Аннабет донесся откуда-то из сада скульптур. — Беги, Перси!
— Молчать! — злобно прорычала Медуза. Затем голос ее снова перешел на умиротворяющее мурлыканье. — Теперь ты должен понять, почему я должна уничтожить эту девчонку, Перси. Она — дочь моего врага. Я сотру ее скульптуру в порошок. Но тебе, дорогой Перси, тебе не придется страдать.
— Нет, — пробормотал я, стараясь подняться.
— Ты что, действительно хочешь помочь богам? — спросила Медуза. — Ты хоть понимаешь, что ожидает тебя во время этих глупых поисков, Перси? Что случится, если ты доберешься до царства мертвых? Не будь пешкой в руках богов, мой дорогой. Тебе намного больше пойдет быть статуей. И не так больно. Не так больно…
— Перси!
Я услышал позади себя оглушительное жужжание, будто на меня с неба падала двухсотфунтовая пташка.
— Нагнись! — возопил Гроувер.
Обернувшись, я увидел в ночном небе сатира, отвесно пикировавшего на своих крылатых кроссовках и держащего в руках ветку дерева размером с бейсбольную биту. Он крепко зажмурился и судорожно дергал головой. Ориентировался Гроувер только с помощью слуха и обоняния.
— Нагнись! — завопил он снова. — Я ее достану!
Это окончательно вернуло меня в состояние боеготовности. Зная Гроувера, я был уверен, что достанется не Медузе, а мне. Я нырком откатился в сторону.
Бух!
Сначала я вообразил, что это Гроувер врезался в дерево. Затем услышал разъяренное рычание Медузы.
— Жалкий маленький сатир, — проревела она, — я добавлю тебя к своей коллекции!
— Это за дядю Фердинанда! — завопил в ответ Гроувер.
Я попытался поскорее отползти на четвереньках и спрятаться среди скульптур; между тем Гроувер снова ринулся вниз.
Трах-ба-бах!
Медуза взревела, ее змеиная шевелюра зашипела и стала брызгать ядовитой слюной.
Совсем рядом со мной голос Аннабет позвал:
— Перси!
Я подпрыгнул так высоко, что чуть было не перемахнул через садового гнома.
— Черт! Осторожнее! — Аннабет сняла бейсболку «Янкиз» и сделалась видимой. — Ты должен отрубить ей голову.
— Что? Ты спятила? Надо поскорей убираться отсюда.
— Медуза — грозный враг. Это воплощенное зло. Я бы и сама ее убила, но… — Аннабет сглотнула, словно собиралась сделать непростое признание. — Но твое оружие лучше. Кроме того, я и близко не могу к ней подойти. Она разорвет меня в клочья из-за моей матери. А ты… у тебя есть шанс.
— Что? Я не могу…
— Хочешь, чтобы она и дальше превращала невинных людей в скульптуры?
Она указала на изваяние двух влюбленных — превращенные в камень мужчина и женщина стояли обнявшись.
Аннабет схватила с ближайшего пьедестала зеленый шар-гляделку.
— Отполированный щит был бы лучше. — Она критически осмотрела сферу. — Выпуклая поверхность создаст некоторое искажение. Размеры отражения будут изменены за счет фактора…
— Будь добра, выражайся яснее.
— Я и так ясно выражаюсь! — Она швырнула мне стеклянный шар. — Просто смотри на нее в зеркало. И никогда — прямо!
— Эй, ребята, — раздался откуда-то сверху голос Гроувера. — Похоже, она в отключке!
Тут же раздался рев.
— Прошу прощения, — поправился Гроувер, приготовившись перелететь с ветки на ветку.
— Поторапливайся, — велела мне Аннабет. — У Гроувера, конечно, отличный нюх, но рано или поздно он грохнется на землю.
Я вытащил ручку и снял колпачок. Бронзовое лезвие вытянулось у меня в руке.
Я двинулся на звук, издаваемый шипящими и брызгающими ядовитой слюной волосами Медузы.
При этом я не отрывал глаз от стеклянного шара — так, чтобы видеть только отражение Медузы, а не ее саму. И вот она появилась в зеленом стекле.
Гроувер собирался еще раз атаковать ее с помощью своей биты, но на сей раз пролетел чуть ниже, чем надо. Медуза вырвала у него палку, и, сбившись с курса, Гроувер с болезненным «уххх!» рухнул в объятия каменного гризли.
Медуза уже собиралась броситься на него, но я завопил:
— Эй, ты!
И стал наступать на нее. Это было не просто, учитывая, что приходилось одновременно держать меч и стеклянный шар. Если бы она напала на меня, то мне пришлось бы нелегко.
Но она позволила мне приблизиться — двенадцать футов, десять.
Теперь я видел отражение ее лица. Оно наверняка не было таким уж страшным. Зеленые переливы стеклянного шара искажали его пропорции.
— Ты ведь не причинишь вреда старой женщине, Перси, — тихо и проникновенно, нараспев произнесла Медуза. — Знаю, что не причинишь.
Я заколебался, завороженный лицом, чье отражение видел в зеленом стекле, и горящими глазами, которые, казалось, вот-вот прожгут стеклянную преграду. Руки мои ослабели.
— Перси, не слушай ее! — простонал Гроувер, до сих пор пребывавший в объятиях каменного гризли.
— Слишком поздно, — прокаркала Медуза.
И метнулась ко мне, выставив вперед когтистые лапы.
Взмахнув мечом, я услышал отвратительный хлюпающий звук, затем шипение, словно ветер вырвался из пещеры, — монстр распадался на части.
Что-то упало на землю прямо мне под ноги. Из последних сил я старался не смотреть. Сквозь носок я почувствовал мокрое тепло — умирающие змейки тыкались мне в ноги.
— Вот черт, какая мерзость, — всхлипнул Гроувер. Его веки были по-прежнему плотно зажмурены, но я догадывался, что он слышит шипение и чует смрад. — Супермерзость.
Ко мне подошла Аннабет. В руках она держала черную вуаль Медузы и пристально глядела в небо.
— Не двигайся, — велела она мне.
Осторожно, очень осторожно Аннабет опустилась на колени, завернула голову чудовища в черный клок материи, затем подняла ее. С головы сочилась зеленая жидкость.
— Ты в порядке? — спросила меня Аннабет. Голос ее дрожал.
— Да, — решился ответить я, хотя чувствовал, что вот-вот выблюю свой двойной чизбургер. — Но почему не… почему голова не исчезла?
— Когда ты отсек ей голову, она стала военным трофеем, — объяснила Аннабет. — Точно так же, как твой рог Минотавра. Но не разворачивай голову. Она до сих пор может обратить тебя в камень.