— Оно говорит о том, кого выберу я, — сказал Джейсон. — Кузнец и голубка сломают клеть. Кузнец — это символ Вулк… то есть Гефеста.

Под знаменем девятого домика поникли плечи Ниссы, словно ее нагрузили тяжелой наковальней.

— Если ты должен опасаться земли, — сказала она, — то тебе следует избегать передвигаться по земле. Тебе нужен воздушный транспорт.

Пайпер чуть не выкрикнула, что Джейсон может летать. Но потом решила не делать этого. Пусть Джейсон сам скажет, а он пока не спешил поделиться этими сведениями. Может, он решил, что уже достаточно напугал их на сегодня?

— Летающая колесница сломана, — продолжала Нисса. — А пегасов мы используем для поисков Перси. Но может быть, домик Гефеста придумает что-нибудь. Теперь, когда Джейк вышел из строя, я старшая. Я могу добровольно присоединиться к этой спасательной операции.

В голосе ее не было особого энтузиазма.

Тут встал Лео. Перед этим он сидел так тихо, что Пайпер почти забыла о его существовании; сидеть тихо — это было совершенно не похоже на Лео.

— Дайте мне слово, — сказал он.

Его собратья зашевелились. Кто-то попытался усадить его назад на место, но Лео оттолкнул их руки.

— Нет, дайте мне. Я знаю, что это должен быть я. У меня есть кое-какие предложения по части транспортных средств. Дайте мне попробовать. Я с этим разберусь.

Джейсон несколько секунд изучал его лицо. Пайпер была почти уверена, что он откажет Лео. Потом он улыбнулся:

— Мы вместе начали это, Лео. И я думаю, ты должен участвовать. Найди нам транспортное средство — и ты принят.

— Ура! — Лео торжествующе вскинул вверх кулак.

— Это будет опасно, — предупредила его Нисса. — Суровые условия, монстры, ужасные препятствия. Может быть, никто из вас не вернется живым.

— Правда? — Внезапно энтузиазм Лео куда-то испарился. Потом он вспомнил, что все смотрят на него. — То есть я хотел сказать… Правда? Вот это классно! Препятствия? Я люблю препятствия. Вперед!

Аннабет кивнула:

— Тогда тебе остается только выбрать третьего. Голубку…

— Естественно! — Дрю вскочила на ноги, одаривая Джейсона улыбкой. — Голубка — это Афродита. Всем это известно. Я вся твоя, милый.

— Нет. — Пайпер сжала кулаки и сделала шаг вперед.

Дрю закатила глаза.

— Бога ради, девочка с помойки, отойди куда-нибудь.

— Это у меня было видение от Геры, а не у тебя. Я должна сделать это.

— У любого может быть видение, — пожала плечами Дрю. — Просто ты оказалась в нужное время в нужном месте. — Она повернулась к Джейсону. — Слушай, драться у нас есть кому, я так думаю. И есть кому работать руками… — Она с отвращением посмотрела на Лео. — Что ж, кому-то приходится пачкать руки. Но тебе будет нужно и обаяние. Я могу быть очень убедительна. От меня будет немало пользы.

Обитатели лагеря принялись перешептываться насчет убедительности Дрю. Пайпер видела, что Дрю берет верх. Даже Хирон зачесал бороду, словно и ему участие Дрю показалось вполне обоснованным.

— Итак… — сказала Аннабет. — С учетом слов пророчества…

— Нет! — Голос Пайпер показался странным ей самой — более непререкаемый, более низкий. — Идти должна я.

А потом произошло нечто совершенно необычное. Все начали кивать, бормоча, что да, слова Пайпер не лишены смысла. Дрю недоуменно оглянулась. Согласно кивали даже некоторые из ее соседей по домику.

— Вы мозгами-то пораскиньте! — закричала Дрю. — Да что она может, эта Пайпер?

Пайпер хотела было ответить, но ее уверенность стала таять. Что она может предложить? Она не была ни бойцом, ни стратегом, ни умельцем. Она ничего не могла — только ввязываться во всякие неприятности и убеждать других совершать глупости.

Кроме того, она лгала. Ей нужно было отправиться в этот поиск по причинам, не имеющим отношения к Джейсону… и если ее примут, то кончится все тем, что она их всех предаст. Она слышала голос из своего сна. «Делай, что мы будем тебе приказывать, — и, возможно, останешься живой». Как она могла выбирать между помощью отцу и помощью Джейсону?

— Итак, — с умным видом заявила Дрю. — Я полагаю, вопрос решен.

И вдруг все одновременно разинули рты. Все уставились на Пайпер, словно она взорвалась изнутри. Она не могла понять, что она такого сделала. Потом Пайпер поняла, что все дело в красноватом сиянии, внезапно появившемся вокруг нее.

— Что?! — выкрикнула Пайпер.

И оглянулась. Никаких горящих символов вроде того, что появился над Лео, она не увидела. Потом Пайпер опустила глаза и вскрикнула.

Ее одежда… что на ней было такое?! Пайпер ненавидела платья. У нее никогда не было платьев. Но теперь на ней появилось великолепное белое платье без рукавов, длиной до лодыжек, с таким низким декольте, что она смутилась. На руках изящные золотые ленты, на шее замысловатое ожерелье из янтаря и кораллов, на груди сверкали золотые цветы, а в волосах…

— Боже мой… что случилось?

Ошеломленная Аннабет указала на кинжал Пайпер, который теперь был отшлифован и сверкал; он висел у нее на боку, на золотом шнурке. Пайпер не хотела его доставать. Она боялась того, что может увидеть. Но любопытство одержало верх. Она вытащила Катоптрис из ножен и посмотрела на свое отражение в сияющем металлическом клинке. Волосы в идеальном порядке — густые, длинные, шоколадно-каштановые, с вплетенными в них золотыми лентами, они ниспадали с одной стороны ей на плечо. На лице даже была косметика; Пайпер никогда бы не сумела так ее наложить — легкие мазки, которые сделали ее губы вишнево-красными и проявили глубокий цвет ее глаз.

Она была… она была…

— Великолепно! — воскликнул Джейсон. — Пайпер, ты… ты сногсшибательна.

При других обстоятельствах этот миг был бы счастливейшим в ее жизни. Но теперь все смотрели на нее как на пугало. Дрю уставилась на нее с ужасом и отвращением.

— Нет! — воскликнула она. — Это невозможно!

— Это не я, — возразила Пайпер. — Я… я не понимаю.

Кентавр Хирон подогнул передние ноги и поклонился ей, все остальные обитатели лагеря последовали его примеру.

— Приветствую тебя, Пайпер Маклин, — провозгласил Хирон мрачно, словно выступал с похоронной речью, — дочь Афродиты, повелительницы голубей, богини любви!

XI

Лео

Лео не остался посмотреть, что будет после того, как Пайпер превратилась в красавицу. Нет, она, конечно, красотка и все такое (На лице у нее косметика! Чудеса!), но у него были свои проблемы. Лео ускользнул из амфитеатра и бросился в темноту, спрашивая себя, в какую же историю он ввязался.

Это надо же — через головы куда как более сильных и храбрых полубогов, добровольно — добровольно! — вызваться участвовать в деле, которое запросто может закончиться его гибелью!

Лео не упоминал, что видел тиа Каллиду, свою бебиситтершу, но, едва услышав о видении Джейсона — о даме в черном платье и в черной шали, — он мгновенно понял, что это та же самая женщина. Тиа Каллида была Герой. Его злобная бебиситтерша была царицей богов. От таких новостей мозги запросто могут расплавиться.

Лео спешил к лесу, стараясь не вспоминать свое детство — ужасные события, которые привели к смерти его матери. Но он ничего не мог с собой поделать.

Когда тиа Каллида попыталась убить его в первый раз, ему, наверное, было года два. Его мать была на работе, а тиа Каллида присматривала за ним. Она на самом деле, конечно же, не была его тетушкой — просто одной из пожилых соседок, которая помогала приглядывать за малышами. От нее пахло окороком, обжаренным в меду, и она всегда носила вдовье платье и черную шаль.

— Давай-ка мы с тобой поспим, — сказала она. — Посмотрим, в самом ли деле ты мой маленький отважный герой.

Лео клонило в сон. Она уложила его в одеяла, в теплую груду чего-то красного и желтого — подушки? Кроватка была как ниша в стене из почерневших кирпичей с металлической щелью над головой и квадратной дырой вверху, сквозь которую ему были видны звезды. Он помнил, что устроился там удобно, хватал искорки, как будто светлячков. Лео задремал, и ему приснился корабль из огня, плывущий в золе. Он представлял себя на палубе, как он ведет корабль, ориентируясь по звездному небу. Где-то неподалеку в кресле-качалке сидела тиа — скрип-скрип-скрип — и напевала колыбельную. Даже в два года Лео различал английский и испанский, и он помнил, что удивился, потому что тиа Каллида пела на каком-то другом языке.

Все было хорошо, пока не вернулась мать. Она охнула, подбежала к нему, подняла, закричала на тиа Каллиду: «Как вы могли?!» Но старуха уже исчезла.

Лео помнил, как из-за плеча матери он смотрел в огонь, который охватывал его одеяла. Только годы спустя он понял, что спал в горящем камине.

Очень странное происшествие. Но тиа Каллида не была арестована, она даже не была изгнана из их дома. Она появлялась еще не раз в течение нескольких следующих лет. Однажды, когда Лео было три года, она позволила ему играть с ножами. «Тебе с детства нужно приучиться к ножам, — говорила она. — Если уж ты в будущем должен стать моим героем».

Лео умудрился не убить себя, но у него было чувство, что, случись такое, тиа Каллиде было бы глубоко наплевать на его смерть.

Когда Лео было четыре, тиа нашла для него на ближайшем пастбище гремучую змею. Она дала ему палку и сказала, чтобы он потыкал ею в пресмыкающееся. «Ну, где твоя храбрость, маленький герой? Покажи мне, что парки были правы, выбрав тебя». Лео смотрел в янтарные змеиные глаза, слышал сухой шелест змеиного хвоста — шшш-шшш-шшш. Он не смог заставить себя потыкать палкой в змею. Ему это казалось несправедливым. Змея явно имела такие же представления о справедливости и не стала кусать маленького мальчика. Лео мог поклясться, что она смотрела на тиа Каллиду с вопросом в глазах: «Ты что, старуха, свихнулась?» Затем она исчезла в высокой траве.

Когда бебиситтерша навестила его в последний раз, Лео исполнилось пять. Она принесла ему карандаши и стопочку бумаги. Они сидели рядом за садовым столиком позади дома, под старым ореховым деревом. Тиа Каллида пела свои странные песни, а Лео рисовал корабль, который видел в огне, с красочными парусами и рядами гребцов, с искривленной линией кормы и великолепной фигурой на носу. Когда он почти закончил рисунок и собирался его подписать, как их этому учили в детском саду, ветер подхватил и унес листок. Он улетел в небо и исчез.

Лео чуть не заплакал. Он столько времени потратил на эту картинку, но тиа Каллида только фыркнула от разочарования.

«Время еще не пришло, маленький герой. Настанет день, и ты отправишься в поиск. Ты найдешь свою судьбу, и твой нелегкий путь в конечном счете обретет смысл. Но сначала ты переживешь много печалей. Я сожалею об этом, но иначе герой не может состояться. Ну что, разведем огонек? Чтобы согреть мои старые косточки».

Несколько минут спустя появилась мать Лео и закричала от ужаса. Тиа Каллида уже исчезла, но Лео сидел в центре дымящегося костра. Стопочка бумаги превратилась в пепел. Цветные карандаши расплавились, превратились в многоцветную вязкую лужицу, и руки Лео горели, медленно прожигая садовый столик. И потом уже, спустя много лет, люди, живущие по соседству, недоумевали, как это кому-то удалось так глубоко прожечь отпечатки ручек пятилетнего ребенка в плотной деревянной доске.

Теперь Лео был уверен, что тиа Каллида, его сумасшедшая бебиситтерша, все это время была Герой. А это значит, что она была… кем? Его божественной бабушкой? В его семье все было запутано еще больше, чем он думал.

Он спрашивал себя, знала ли его мать правду. Лео помнил, что после того случая мать отвела его в дом и долго с ним разговаривала, но понял он далеко не все.

«Больше она не вернется». У его матери было красивое лицо, добрые глаза и темные локоны, но она казалась старше, чем была на самом деле, потому что ей приходилось много работать. У нее были глубокие морщины вокруг глаз, а на руках мозоли. Она первая в их семье закончила колледж. У нее был диплом инженера-механика, и она могла все — сконструировать что угодно, починить что угодно, смастерить что угодно.

Никто не хотел брать ее на работу. Ни одна компания не относилась к ней серьезно, поэтому она устроилась на механический завод, где пыталась немного заработать, так чтобы им двоим хватало на жизнь. От нее всегда пахло машинным маслом, а когда она говорила с Лео, то постоянно переходила с испанского на английский и наоборот, используя их как дополнение друг к другу. Лео потребовалось несколько лет, чтобы понять, что не все люди говорят так. Она даже научила его азбуке Морзе — это было что-то вроде игры, и они могли, перестукиваясь из разных комнат, разговаривать друг с другом: «Я тебя люблю. Ты в порядке?» Ну и всякие такие не очень сложные вещи.

«Меня не интересует, что там говорит Каллида, — сказала ему мать. — Меня не интересуют ни судьба, ни парки. Ты для этого слишком мал. Ты все еще мой малыш».

Она осмотрела его руки в поисках ожогов, но никаких ожогов, конечно, не было. «Лео, послушай меня. Огонь — это инструмент, как любой другой, но опаснее, чем большинство из них. Ты не знаешь пределов своих возможностей. Пожалуйста, обещай мне: больше никакого огня, пока ты не встретишь своего отца. Настанет день, mijo [Сынок (исп.).], и ты познакомишься с ним. Он тебе все объяснит».

Лео помнил эти слова с тех самых пор, как мог что-либо помнить. Когда-нибудь он познакомится со своим отцом. Мать не отвечала ни на какие вопросы об отце. Лео никогда его не видел. Даже фотографий его не видел, но она говорила об отце так, будто тот только что вышел в магазин за молоком и вот сейчас вернется. Лео старался верить ей. Настанет день, и все станет ясно.

Еще два-три года они были счастливы. Лео почти забыл о тиа Каллиде. Ему все еще снился летучий корабль, но другие странные события тоже казались похожими на сон.

Все рухнуло, когда ему было восемь. К тому времени он почти все время проводил на заводе с матерью. Он умел пользоваться инструментами. Он умел измерять и проводить расчеты лучше, чем многие взрослые. Он научился мыслить в трех измерениях, решать в уме технические задачи, как это делала его мать.

Как-то они задержались в цеху, потому что его мать заканчивала работу над буровым долотом, которое думала запатентовать. Если бы ей удалось продать это устройство, то их жизнь в корне изменилась бы. Наконец она позволила себе перерыв.

Пока она работала, Лео приносил ей поесть, шутил как-то по-дурацки, чтобы поднять ей настроение. Ему так нравилось, когда она смеялась его шуткам. Она улыбалась и говорила: «Твой отец гордился бы тобой, mijo. Скоро ты его увидишь. Точно».

Рабочее место матери находилось в самом конце цеха. Вечером там было страшновато, потому что, кроме них, там никого не осталось. Каждый звук эхом отдавался по помещению, но Лео было все равно — ведь он не один, с матерью. Если бы он тут заблудился, то они могли бы перестукиваться азбукой Морзе. Когда они заканчивали, им нужно было пройти через весь цех, миновать комнату для отдыха и, выйдя на парковку, запереть за собой дверь.

Тем вечером после окончания работы, когда они пришли в комнату отдыха, мать вдруг поняла, что оставила где-то ключи.

— Странно. — Она нахмурилась. — Я знаю, что они у меня были. Подожди здесь, mijo. Я вернусь через минутку.

Она еще раз улыбнулась — это была ее последняя улыбка — и направилась назад.

Не прошло и нескольких секунд со времени ее ухода, как внутренняя дверь захлопнулась. Потом щелкнул замок наружной двери.

— Мама? — Сердце Лео тревожно забилось.

Что-то тяжелое рухнуло внутри цеха. Он побежал к двери, но, как ни тянул ее, как ни колотил в нее ногами, она не открывалась.

— Мама! — Он в страхе принялся выстукивать послание по стене: — Ты в порядке?

— Она тебя не слышит, — раздался голос за его спиной.

Лео повернулся и увидел перед собой незнакомую женщину. Поначалу ему показалось, что это тиа Каллида. На ней были черные одежды, ее лицо закрывала вуаль.

— Тиа? — сказал он.

Женщина усмехнулась — неторопливый, тихий звук, словно она пребывала в полусонном состоянии.

— Я не твоя хранительница. Это всего лишь семейное сходство.

— Что… что вы хотите? Где моя мама?

— А… любишь мамочку. Очень хорошо. Но видишь ли, у меня тоже есть дети… и я знаю, что настанет день — и ты будешь сражаться с ними. Когда они попытаются разбудить меня, ты воспрепятствуешь им. Я не могу допустить этого.

— Я вас не знаю! Я не хочу ни с кем сражаться!

Она отрешенно, словно лунатик в трансе, произнесла:

— Умный выбор.

У Лео мурашки побежали по коже, когда он понял, что женщина практически спит. Ее глаза под вуалью были закрыты. Но было в ней и еще кое-что, более странное: ее одежда не из материи. Она была из земли — сухой черной земли, которая роилась и перемещалась вокруг нее. Ее бледное спящее лицо едва виднелось за занавесом пыли, и у него возникло жуткое впечатление, что она только что восстала из могилы. Если женщина спала, то Лео хотел, чтобы она так и оставалась спящей. Он знал, что если она проснется полностью, то станет еще страшнее.

— Пока я не могу тебя уничтожить, — пробормотала женщина. — Парки этого не позволят. Но они не защищают твою мать и не могут помешать мне сломить твой дух. Вспомни эту ночь, маленький герой, когда тебя попросят выступить против меня.

— Не трогайте мою маму! — Страх обуял его, когда эта женщина шагнула вперед. Она двигалась скорее как лавина, а не как человек, темная стена земли, наступающая на него.

— И как же ты остановишь меня? — прошептала она.

Она прошла прямо через стол, и частички ее тела восстановились по другую его сторону.

Она нависла над Лео, и он понял: сейчас она пройдет прямо через него. Кроме него, между нею и его матерью ничего не было.

Его руки заалели огнем.

По лицу женщины расползлась сонная улыбка, словно она уже одержала победу. Лео закричал от отчаяния. Картинка, воспринимаемая его глазами, окрасилась красным. Языки пламени охватили земляную женщину, стены, запертые двери. И Лео потерял сознание.

Проснулся он в карете «скорой помощи».

Доктор попыталась выразить ему сочувствие. Она сказала ему, что цех сгорел. Его матери не удалось выбраться оттуда. Внутри у Лео была пустота. Он потерял контроль над собой, как и предупреждала об этом его мать. Он был виноват в ее смерти.

Вскоре за ним явилась полиция, и они не были так снисходительны, как доктор. Пожар начался в комнате отдыха, сказали они, в том самом месте, где стоял Лео. Он каким-то чудом выжил, но каким же это нужно быть ребенком, чтобы запереть дверь к рабочему месту матери, зная, что она остается внутри, и устроить поджог?

Впоследствии его соседи по дому сообщили полиции, что он довольно странный мальчик. Они рассказали о выжженных отпечатках ладоней на садовом столе. Они всегда знали, что с сыном Эсперансы Вальдес что-то не так.

Родственники отказались его брать. Его тетушка Роза назвала его diablo и потребовала, чтобы люди из инспекции по делам несовершеннолетних забрали его. Так Лео оказался в своем первом воспитательном доме. Несколько дней спустя он убежал. В некоторых воспитательных домах он оставался дольше, чем в других. Валял дурака, обзаводился там друзьями, делал вид, что ему все нипочем, но рано или поздно неизменно убегал. Только это и смягчало боль — ощущение движения, чувство, что он оказывается все дальше и дальше от пепла того цеха.