— Ты не закончил, — невозмутимо напомнил ему Егор. — На середине застрял. Расскажи лучше, что тебе твоя Дорошина поведала, когда ты к ней мухой прилетел.

Ревякин нехорошо посмотрел на него и угрожающе произнес:

— Сейчас ты перестанешь скалиться, друг, блин, детства.

— Не злись, Коль. Извини, — примирительно сказал Егор. — Это я от нервов.

— Тогда слушай, нервный ты наш. А рассказала мне Нина Михайловна, что кого попало в дом она не пускает. Утром того дня, часов в десять, позвонили в дверь и очень интеллигентным голосом, ссылаясь на какого-то старого пенька, знакомого Нины Михайловны, через дверь спросили, не продаст ли уважаемая Нина Михайловна — по имени, блин, назвал! — кое-что из коллекции советских значков, которые собирал ее покойный супруг. Сечешь, Росомаха? В теме тот урод был, конкретно. Она и впустила. Вошел. В очках и старом берете. Долго вытирал ноги о коврик, извинялся за причиненное неудобство. Представился менеджером по закупкам в антикварном магазине. Пожалился, что работает за маленький процент, вот и вынужден наводить справки и крутиться. В результате продала моя Нина Михайловна ему грошовый значок какого-то съезда механизаторов, получила от упыря расходный ордер на сумму пятьдесят рублей семнадцать копеек, и на том их общение закончилось. Пропажу она заметила лишь на следующий день. Вот так, Росомаха. Этот расходничек я у нее изъял и кое-что по нему выяснил. И выяснил я, Жорик, что такая антикварная лавка и впрямь существует и владеет ею некая сволочь по фамилии Самолетов. Ты понимаешь, конечно, что не составило мне никакого труда узнать его телефончик и позвонить. Я и позвонил. Он отнекиваться принялся, ничего, мол, не знаю, какая чернильница, какой менеджер?.. Типа он не при делах. Я тогда ему говорю спокойно, что мне некогда, да и не очень интересно его слушать, а только сроку ему неделя, и чтобы вещь у меня была не позже этого срока и в неповрежденном виде. Пугнуть-то его я пугнул, но для ускорения процесса сам тоже решил кое-что предпринять. Короче, нарисовалась про Самолетова такая схемка. Этот старый падальщик держит еще одну хитрую лавочку, палатку по приему вторсырья и цветных металлов. Прикинь, какой гений — пенсионеры сами ему свое старье тащат и сдают за копейки, могу зуб дать. Не говоря про бомжей и прочую пьянь. Те и по помойкам пошарят, и утянут, что плохо лежит. Конечно, я туда отправил своих ребяток, чтобы осмотрели все хорошенько и выяснили, что за шарашка, в натуре. Отбыли мои бойцы, а чуть позже отзвонились и доложили, что шарашка конкретно закрыта на два замка и перекладину, возле нее толкутся бомжи с пенсионерами, они-то и поведали пацанам, что палатка несколько дней как не функционирует, а причину никто не знает. Даю команду ребятам возвращаться сюда, на базу. И буквально тут же звонит мне этот старый вурдалак Самолетов и шепчет в трубку, что ему только что принесли для оценки чернильницу, по описанию похожую на ту, что я ищу. Снова звоню бойцам, меняю вводные, приказываю срочно пилить к антиквару. А сам думаю: «Как же, принесли тебе, жаба. На блюдце с каемкой. И, главное, так вовремя. Это ж какое должно случиться стечение обстоятельств, чтобы именно в твою лавку принесли? Обгадился, видать, от страха, вот и передумал отпираться, вот и нашлась пропажа». Однако дальнейшие события свет не пролили, но дальнейшее, Жорик, ты знаешь лучше меня, потому как принимал участие. И что после этого я должен думать насчет твоей крали?

Егор начал уже привыкать к ревякинской развязной лексике и всех этих «краль» и «девах» пропускал мимо ушей. Ну, прикольно Коляну строить из себя ухаря колхозного, так и пусть себе. Всего-навсего внешняя атрибутика, заводиться и психовать по этому поводу лишнее.

А вот ситуация в целом его озадачила. Как-то не очень верилось, что эта чистенькая задавака Алина являлась действующим лицом данной дешевой оперетки. Не монтировалось сие, хоть тресни. Но для Коляна это не довод.

— Скажи-ка, Николай, а палатка эта с утильсырьем где располагается? — спросил он Ревякина просто для того, чтобы дольше не молчать.

— Между второй и третьей Пискуновской, во дворах где-то. Я еще внимание обратил, что название знакомое, жили мы там с матерью раньше. Блин, да ты же те места знаешь, чего я тебе гоню!.. Там школа наша неподалеку.

— Надо же… Забавно… — задумчиво протянул Егор, потирая подбородок. — А Нина Михайловна жулика в лицо не узнала? Это не Сашка Поляничев, случайно, был?

— Да ты что, Егор, — Ревякин так обиделся за свою любезную Дорошину, что даже забыл назвать его Жоркой. — Она же всех нас помнит, я точно тебе говорю. У нее память, как у чекиста. И со зрением все путем, до сих пор без очков читает. Она бы мне сразу сказала, если бы это Поляна был. А при чем тут Поляна, в натуре?

— Да это я так… Не стал бы, конечно, Сашка ничего у Дорошиной красть. Он хоть и балбес был, но не сволочь. Убили Сашку, Коля. Убили. Говорят, жена его на тот свет отправила. И вот эту самую чернильницу девочка Алина случайно нашла в Сашкиной квартире. Хорошо припрятанную.

— Ты не гонишь? — после паузы озадаченно спросил Колян.

— Я — нет, она, я думаю, тоже. У тебя фотки, случайно, нет? Я имею в виду, той чернильницы целиком?

— Да откуда, Жор, ну ты что, прикалываешься, в натуре?.. А ты разве ее не видел ни разу? Ты что, у Дорошиной дома никогда не был? А ну, конечно, мы же отличники, нам было ни к чему… Я тебе ее сейчас изображу, погодь.

И Колян стиснул толстыми пальцами карандашик и принялся что-то вырисовывать на бумажке, комментируя свои каракули словесно.

— Она такая типа чугунная фиговина на ножках. Как бы фигурная платформочка, короче. А по размерам где-то примерно сантиметров тридцать на семнадцать будет, если сверху смотреть. Вся в завитушках и резная по краям. Ножки по углам, наподобие как у шкафа несгораемого, сечешь? Высотой будут по паре сантиметров. И тоже вот в таких примерно вензельках. Одна лапка подмятая, но там никак уже не исправишь. А в самой платформочке два гнезда имеются под вставные баночки. Вот под эти.

Не отрываясь от рисунка, он ткнул карандашом в сторону баночки, уже затерявшейся в груде бумаг.

— В них чернила наливают, прикинь, Жор. Разноцветные. В одну можно синие налить, а в другую фиолетовые. А вот здесь, вдоль переднего края, такая канавка, чтобы в нее ручку класть. Обычная, я хочу сказать, конструкция, типовая. Исполнение только старинное. А вот тут, примерно по передней части, табличка с дарственной надписью. Она не «родная», ее припаяли, чтобы поздравление было где написать.

Егор задумчиво рассмотрел протянутый рисунок и положил его на стол.

— А кто конкретно на Нину Михайловну воров навел, не выяснил? Что за «старый пенек»? В натуре?..

— Выяснили, а как же. Шармант Василий Васильевич, старый приятель мужа. Потрясли козлика аккуратно. Сильно трясти побоялись, потому как, говорят, очень там у него валокордином воняло. И по словам этого Шарманта, зашел он в утильную палатку специально, чтобы сдать пустые жестяные банки, которые вынужден собирать для прибавки к пенсии. Там, в палатке, он и разговорился с «менеджером». Тот вызвал у него приступ сочувствия, вот Шармант и слил информацию. Только похоже, что дед там ошивался вовсе не из-за мизерной выгоды, а чтобы самому что-нибудь стоящее у бомжар перехватить. Судя по начинке его квартиры, навряд ли он будет по мусорным бачкам шарить. Пацаны, конечно, не эксперты, но доложили, что бронзы всякой с хрусталем там напихано столько, что их чуть не вытошнило. Жучара он, точно тебе говорю.

— Так, видимо, он и есть заказчик! — раздражившись, проговорил Егор. — А ты на девчонку наезжаешь!

— В смысле? — ступил Колян.

— У него твоя чернильница, вот что. Его трясти надо.

Колян загрустил.

— Если у него вещь, трудно ее будет обратно вернуть. Как на него воздействовать, не понимаю. Какой там трясти!.. На этого деда не то что замахнуться, голос повысить страшно — помрет. И толку в результате никакого не будет. А я Нине Михайловне обещал, что верну ее имущество. И что делать теперь, а, Егор?

— Значит, нужно «менеджера» искать, иначе не получится. Что про него Вертолетов говорит?

— А ничего не говорит. Пропал, говорит, один сотрудник, у которого могли быть расходники на руках. Исчез с прошлой недели: на работу не выходит и выручку так и не сдал. Может, врет, а может, правду говорит.

В кабинет осторожно заглянул Марек, сказал негромко:

— Николай Викторович, транспорт из Кирова пришел.

— Как пришел?! Мы же их завтра к вечеру ждем!

Марек пожал плечами и скрылся у себя в приемной.

Егор засобирался, встал со стула, протянул руку Коляну через стол. Произнес:

— Ты Вертолетова этого тряси, он точно что-то должен знать. А я с девахой своей покалякаю.

И улыбнулся.

Алина медленно и аккуратно положила умолкший мобильник на стол. Посидела неподвижно, стараясь успокоиться. Дыхание выровнялось, пульс утих.

Демократично! Он сказал, что одеться надо демократично! Как это? В джинсы? Отлично, прямо сейчас Алина приобретет себе самые демократичные джинсы и пуловер. Главное — дресс-код. Может, не самое главное, конечно, но очень важное.

Ровно в восемнадцать ноль-ноль Алина Леонидовна Трофимова, стремительно выключив компьютер, ксерокс, принтер, факс и разложив стопки бумаг по файлам и папкам, а карандаши, ручки, ластики и скрепки по кармашкам органайзера, поспешно вышла из своего кабинета. Цель она себе уже наметила, пошарив по сайтам. Ей нужен ЦУМ. Там она себе все и приобретет.

Там она себе и приобрела весьма буржуазно-демократичные джинсы «Левис», к ним весьма буржуазно-демократичный серенький в черно-белые ромбы свитерок из тонкой шерсти альпака и кожаные, тоже демократичные, черные кроссовки. Ей было предложили серебристые со стразами, но она их с негодованием отвергла, выразившись сурово, что они не демократичные, а вульгарные.

В результате Алина своим шопингом осталась очень довольна. А фривольную косыночку на шею она себе дома подберет. Возможно, косынка будет голубой. Или лучше все-таки графитово-серой?

Спала плохо, ворочалась, но проснулась бодрой. Вещи были отглажены с вечера и аккуратно разложены по креслам.

У Алины в спальне имелось целых два кресла. У нее была большая спальня. Лучше даже называть ее апартаментами. Так вот, в ее апартаментах, кроме кресел, чайного столика, широченной кровати карельской березы и трехстворчатого и тоже из березы гардероба, были еще и письменный стол с мощным восьмиядерным компьютером, и книжная полка, висящая над стильным комодом, уставленным статуэтками и прочей приятной мелочью, и огромная телевизионная панель, и маленький туалетный столик с трельяжем и пуфиком возле него. И эта комната имела два окна! Два очень широких окна!

И у ее родителей, Леонида Сергеевича и Ирины Михайловны, была такая же комната, и еще была большая гостиная, и папкина мастерская с токарным станочком и всякими слесарными инструментами — он любил в свободное время заняться какой-то своей мужской ерундой, и комната для гостей, и две ванны — одна с джакузи, и два туалета.

Это все недавно появилось, не сразу. Раньше у них двушка в девятиэтажке была с маленькой кухонькой и крошечной прихожей.

Но Леонид Сергеевич сумел так поставить дело в своей автомастерской, что скоро она начала приносить ощутимый доход, а потом они продали двушку, и все трое какое-то время кантовались в одной комнате в коммуналке с соседями из Средней Азии, а вырученные за квартиру деньги Леонид Сергеевич пустил на расширение бизнеса.

Он часто повторял, что ему повезло с его девчонками — не хнычут и все понимают.

А потом, когда его мастерская постепенно превратилась в многопрофильный автосервис и со всеми важными делами он сам уже не успевал нормально справляться, уговорил маму, и она взяла в свои руки управление персоналом, который на тот момент в числе разросся и был по своей природе анархичен и нагловат. Автослесарный пролетарий от прочего ничем не отличается: ленив и норовит хапнуть левый заказ себе «на карман».

Конец ознакомительного фрагмента