— Понимаю. Это как потерять навигатор, — включился я в разговор.

— Нет, они, конечно, не потерялись, пишут, звонят по праздникам, только этого чертовски мало.

— Хватит плакаться, Тома, — налила все еще шампанского Вера. — Скоро же Новый год! Значит, снова позвонят! Я убеждена!

— Убеждения лучше иметь, иначе они поимеют тебя.

— Сразу видно — тебя зачали под плохую музыку, Тома.

— Точно не под Битлз. Оттого вся жизнь сплошные неудобства. Не то что бы жизнь смущала, просто ставила в такое положение, из которого потом трудно было выбираться.

— Я от родителей только и слышала, что учиться надо хорошо, взрослым совсем не важно было, кто ты, о чем ты думаешь, главное, чтобы училась хорошо, остальное приложится. Эта формула отбирала у людей детство так, что оно напоминало не праздник жизни, а заваленный чердак. Чердак был завален домашними заданиями. Все ради того, чтобы не оставить ребенку ни минуты повалять дурака. А ведь это так важно — повалять дурака, все равно что посмотреть на звезды, отстраниться от окружающей тебя действительности. Вот почему кто-то из взрослых смотрит на небо, отправляя в космос свои мысли, а кто-то только себе под ноги, как бы не споткнуться.

В этот момент на кухню влетел Борис Петрович и чуть не сбил с ног Веру, ее шампанское выплеснулось из стакана на пол. Пятно зашипело на полу, словно змея.

— Шоб тебя, — зашипела Вера вслед.

— Извини, дорогуша. Что это вы тут пьете с утра пораньше?

— Бери стакан. Кстати, уже обед.

— Не, я сегодня не могу, у меня дела. Премьера на носу.

— Да ладно тебе выпендриваться.

Его все звали Боб. Он тоже служил в театре и мнил из себя великого режиссера.

— Ну как хочешь. А ты своим хоть давала повалять дурака? — вернула Тома Веру в разговор.

— Ну, конечно. Они до сих пор этим занимаются. Оба в театре. Правда, не платят там ни черта. Зато видимся почти каждый день.

— Мои на зарплату не жалуются. На время жалуются. Не хватает времени на мать.

— Деньги требуют жертв.

— Зато хорошая зарплата — это крыша над головой. В любую погоду ты можешь спрятаться, поспать, переждать дождь, а не бежать сломя голову под зонтом бог знает куда.

— Что же ты не разбогател, Боб?

— Художник должен быть голодным.

— Вот почему ты все время на кухне, — усмехнулась Тома.

— Жизнь — это рыбалка. Ты ходила когда-нибудь на рыбалку? Значит, ты никуда не ходила. Тишина, тайна, которая может открыться, едва ты закинешь удочку, на самом деле налаживаешь связь со своим подсознанием или природой. Подсознание — это и есть природа. А когда начинает клевать, ты подсекаешь, чувствуешь тяжесть, борьбу, абсолютно не зная, кого сейчас вытащишь из потустороннего мира.

— Вот — это был типичный пример эзотерического вранья, — рассмеялась Тома. — Болтать ты мастак.

— Почему вранья? Я просто хотел сказать, что успешные люди — это те, у которых всегда ловится рыба. Они знают, где ловить, на что и когда.

— Ну так ты считаешь себя успешным?

— Ну, конечно, для меня успех — это прежде всего любовь, а потом уже рыбалка. Надо любить жизнь, девочки. Иначе она полюбит кого-нибудь другого. Конечно, все ломают голову, как превратить ее в место поприличнее, но там, где слишком много комфорта, исчезает настоящее. Невозможно все причесать, сделать ей евро, в настоящей жизни всегда случаются драки, люди пьют, потом блюют по ее углам. Жизнь и есть вышибала: если кто-то нажрался или зарвался, она выкидывает его вон. Вот такой должна быть настоящая жизнь.

— Должна… у жизни одни долги. Успеть бы все отдать.

— Возьмем нашу кухню. Кого здесь только нет: актеры, актрисы, поэты, критики, проститутки, бухгалтеры, гангстеры, рок-звезды и простые люди — все сидят под одной крышей что-то варят, парят, гладят, стирают, едят и бесконечно разговаривают. Нигде больше так хорошо не повеселишься, как на нашей кухне, потому что здесь анархия. Каждый готовит на что горазд. Полное несовершенство. Вот ты что сейчас жаришь?

— Котлеты из конины.

— Котлеты из гнедых лошадок. Не жалко?

— В конине нет холестерина.

— Стихи?

— Это не стихи, это проза жизни.

— Я тоже за здоровое питание. Уже не до стихов. После пятидесяти тебя больше мотивирует процесс, чем результат, то есть не то, какую ты рыбу поймаешь, а то, где ловить, — допила шампанское Тома.

— Я лично еще за красивые пейзажи, за чистый воздух, за свободу, — добавил Боб.

— Свобода — ты хоть понимаешь, что это такое?

— Свобода — это цифра. Количество людей, которых ты можешь послать. Я вот всех лишних послал, знаете, насколько жить легче стало. Правда, никому не советую, не исключены осложнения.

— В смысле?

— Я со своей свободой не достиг ничего.

— Что значит ничего?

— Своей большой квартиры, я до сих пор живу в коммуналке.

— Я так не смогу — всех сразу послать. Хотя вроде и работа уже любимая задрала, как любая жена, и деть эту работу никуда нельзя, потому что деньги нужны очень, — озабоченно вздохнула Вера.

— Лучше бы ты консервировала время, а не помидоры. Ты помнишь, когда ты была счастлива, свой детский смех, вот это законсервировала. Грустно — достала, посмеялась, хорошо.

— Сейчас только один вид смеха остался — над собой. Но сколько можно, боюсь, признают сумасшедшей.

— Не волнуйся, ты не одинока. Я тоже далеко захожу в своих мыслях, а потом ищу выход.

— Скромная такая. Никогда не видел, чтобы ты вышла из себя, — вставил свою реплику Боб.

— Я так в Питер приехала. Искала выход.

— Скромные всегда из других городов, творят там невесть что, а потом приезжают сюда с полным чемоданом невинности, — добавил Боб.

— Невинность я раньше потеряла. В чемодане были один советы. Мне их с детства надавали столько, что аллергия началась, потом начали учить, даже наказывали.

— За потерю невинности?

— За то, что я привлекала к себе внимание и устраивала спектакли по пустякам.

— Так вот откуда рождаются актрисы.

— Именно. Ровно этим я и стала зарабатывать на жизнь. Спектаклями.

Шампанское кончилось, чай тоже, оставалось немного терпения. Гуля наконец появилась. Она ворвалась на кухню, поцеловала меня и с ходу огорошила:

— Ты сегодня будешь Дедом Морозом!

— Я?

— Да. Позвонила подруга, у нее Дед Мороз заболел. Срочно нужен мужчина.

— Сдала в аренду? — усмехнулся Боб. — Смотри, уведут.

— Ну что, сможешь?

— А что там надо делать?

— Там работы на один час, придешь, детишек поздравишь, стихи послушаешь, подарки подаришь. Вот на этом всё.

— А костюм? А валенки?

— Она с собой все возьмет. В машине переоденешься.

— Валенки точно будут?

— Это так важно?

— Это самое главное.

— Значит, будут.

— Иди, иди. Выручай подругу! — улыбнулась Тома. — Снегурочка там не нужна случайно? А то настроение такое новогоднее после шампанского, жаль, пропадет впустую. — Она подошла к круглому зеркалу, которое висело на стене, и стала поправлять прическу.

— Ну и как, нравишься? — иронизировала Вера.

— С шампанским пойдет. Женщины живут периодами: стоит только подойти к зеркалу, как сразу начинается эта арифметика.

— Какая арифметика?

— Начинаешь считать себя слишком толстой, слишком худой, слишком обычной или слишком смешной.

— А сейчас?

— Слишком толстой.

— Толстой? Не смеши.

— Молчи! Театр начинается с вешалки.

— Ладно, слишком взрослой.

— Тебе сколько?

— И не спрашивай.

— И не буду.

— Для женщины главное — выспаться. Дайте женщине выспаться, и вы узнаете, как она умеет любить, — добавила Вера, посмотрев на Бориса.

— Я? Только не сегодня, Тома. Завтра у меня репетиция, — добавил Боб, пытаясь разжевать кусок горячей котлеты.

— Дурак. Разве женщине нужна спальня, чтобы доказать свою женственность? Я могу быть сексуальной, просто…

— Просто очищая картошку или отмывая кастрюлю.

— Точно!

— Я всегда мечтала выйти замуж раз и навсегда. Я думала, что меня возьмут насовсем. А взяли на десять лет. Потом выставляешь себя сначала на Тиндер, потом на Авито или Юлу. Крутишься, крутишься, в надежде, что кто-нибудь закрутится вместе с тобой.

— Как говорила моя бабушка: счастье — это здоровье и короткая память. Хотя у нее самой была длинная, оттого и болела.

— А чем она болела?

— За «Спартак». Она была фанаткой.

— Какая интересная у людей жизнь.

— Ничего интересного. Домохозяйка. Всю жизнь писала какой-то роман. Ей хватало самоиронии, чтобы не принять эту миссию за чистую монету. Однажды она мне сказала: «Я поняла — мое кредо — кухня. Я думала, что пишу великий роман, а очнулась — очередная партия комиксов».

— «Партия комиксов» — хорошее название для партии.

— Только давайте без политики, Боб.

— Жаль. Я бы сыграл партейку.

Мы с Гулей слушали эту незатейливую болтовню, куда невозможно было вставить ни слова, пока за нами не приехало такси.

Через два часа я стоял в чужой квартире возле елки в красивой шубе, с бородой и в черных ботинках. Один малыш читал стих, а второй внимательно изучал мои ботинки.

«Не верю», — сверкало в его глазах. «Еще одним не верующим в Деда Мороза стало больше», — подумал я. Возможно, эта вера должна была стать фундаментом для строительства светлого будущего, но светлое будущее в черных ботинках настораживает.

Знакомство средней обжарки

Лучшее средство ухода за собой — это уход от тех, кто тебя не любит. Она уходила по тонкому льду зимы. И дело было не только во времени года и отношениях. Она подняла голову к солнцу — на улице бурлила весна. Весна — это время, когда возомнившая себя льдом вода снова вдруг стала водой и побежала куда-то, заливаясь ручьем.

На переходе ее остановил красный свет, и она ждала вместе с пешеходами зеленого. Все что-то обсуждали, один разговор мне слышно было особенно хорошо:

— Обожаю весну.

— А меня все бесит. Влюбилась, что ли?

— Ну почти.

— Повезло тебе, а я так и не влюбилась ни разу, можно считать, что ее и нет. Снаружи вроде весна, а внутри — осень.

— Да ладно тебе.

— Да не ладно, старая дружба еще хуже старой любви. Ни заняться, ни бросить.

— Может, кофейку выпьем?

Мне тоже надо было перекусить. Иногда она позволяла себе заходить в эту пирожковую на Московском проспекте. Пирожковая была знаковая, впрочем, как и пирожки. Напротив находился ЗАГС, и иногда можно было наблюдать за нарядными парочками, которые решили разделить судьбу.

Конец ознакомительного фрагмента