Ей надо сделать новые снимки! Необходимо выяснить: что это за мужчины и что это за такая странная скала?..

Хоуп потянулась за фотоаппаратом, зарядила новую пленку и почти выбежала из дома, устремившись в сторону загадочной скалы. Должны же быть на все это ответы!

Она приблизилась к скале примерно на пятьдесят футов, как вдруг явно почувствовала чье-то присутствие. Кто именно это был и с какими намерениями — хорошими или плохими, — она не могла определить. Но на этот раз ей, возможно, удастся найти какие-нибудь доказательства того, что она не сошла с ума…

Хоуп щелкнула затвором, сфотографировав скалу с одной стороны, затем, меняя ракурс, сделала еще несколько снимков. Она опускалась на колени, наклонялась, садилась и вставала, стараясь заснять скалу со всех сторон.

Когда пленка закончилась, Хоуп присела на землю. Мысли стремительно проносились в ее голове, гипотезы сменяли друг друга, но ни одна из них не казалась достаточно убедительной. Ощущение, что за ней наблюдают, не оставляло Хоуп. Она прислонилась к скале, наслаждаясь теплом, исходившим от нее, и свежим влажным ветром, предвещавшим непогоду. Вечера на острове всегда бывали довольно прохладными, если не сказать — холодными. Но не сегодня. По крайней мере не у скалы. Как странно…

Пока еще не стемнело и Хоуп могла разобрать дорогу, она решила спуститься по тропинке, что вела вниз с холма. Поднимаясь с земли и отрывая плечи от камня, она вдруг с мистическим ужасом почувствовала, что кто-то буквально удерживает ее, обволакивая ласкающим теплом, ощутила словно чьи-то любящие объятия. Несмотря на овладевшее ею неведомое доселе блаженство, в душе ее поднялась паника, и Хоуп с силой рванулась, вскочила и бросилась прочь вниз по тропинке. Казалось, сознание возвратилось к ней, лишь только когда она убежала подальше от того места.

Это невозможно! Она повернулась и бросила взгляд на скалу, замечая, что ночь медленно окутывает ее тьмой. Это ведь только скала, огромный камень с поблескивающими в лучах луны частичками слюды. И ничего больше.

Только скала.

Темные облака стремительно скользили по поверхности ослепительно яркой полной луны, и чувствовалось, что им не терпится избавиться от бремени накопившейся в них воды. Сегодня ночью будет просто ливень — Хоуп была в этом уверена.

Старательно отгоняя прочь всякие мысли о возможном появлении призраков и духов у себя на острове, Хоуп вошла в дом, поднялась наверх, в спальню, и сразу же глубоко заснула.

Утро оказалось дождливым, как она и предвидела. Но, несмотря на плохую погоду, Хоуп чувствовала себя лучше, более отдохнувшей, чем когда-либо. Позавтракав на скорую руку, девушка удалилась в свою фотолабораторию, проявляя снимки, которые казались ей такими важными вчера, но которые, несомненно, в утреннем свете будут выглядеть просто глупо.

Спустя два часа пленка была проявлена и фотографии отпечатаны. Удары сердца глухо отдавались в ее голове. Хоуп сидела за столом в кухне, веером разложив перед собой снимки. Она долго меняла их местами, словно кусочки головоломки, и наконец ей показалось, что удалось найти некую последовательность.

На первом можно было увидеть, как на опушке леса сражаются четверо мужчин. Трое из них были одеты будто торговцы, скупавшие когда-то меха у первых поселенцев. Французские охотники-трапперы пробрались в эти края сотни лет назад в поисках драгоценных шкур и мехов, которые согревали бы аристократов всей Европы. На последней фотографии Хоуп увидела, что один из мужчин лежит, смертельно раненный. На нем была старинная военная форма — элегантный камзол, доходивший ему до колен. Сбоку валялась треуголка.

Хоуп пристально вглядывалась в фотографию, пытаясь рассмотреть черты лица раненого воина, но они казались размытыми, толком ничего нельзя было разобрать. Очевидно, какие-то события у скалы разыгрывались снова и снова. Сколько же лет этим мужчинам и что они делают на ее острове? Право же, ей следует испытывать больший страх, чем она испытывает. Призраки, будь они кто угодно, должны вызывать страх.

Взяв в руки одну из фотографий, Хоуп принялась рассматривать ее через лупу, изо всех сил пытаясь вспомнить давно заложенную в память информацию о деталях военной одежды. Она не знала, почему ей вдруг так показалось, но была почти уверена, что форма эта французская.

Что-то в ее голове начало пощелкивать, как телетайп. Французы… Ну конечно! За эту территорию, равно как и за штат Мичиган, да и за Канаду, воевали французы и англичане, [В 1497 г. английский мореплаватель Джон Кабот достиг берегов Ньюфаундленда, который был в 1583 г. провозглашен владением Великобритании. В 1534 г. француз Жак Картье исследовал залив Святого Лаврентия, а в 1603 г. французский гидрограф Самюэль Шамплен в устье реки Св. Лаврентия основал город Квебек. Известная под названием Новой Франции, эта территория в 1663 г. стала королевской провинцией. В ходе своих исследований Шамплен поддерживал индейцев-гуронов в их союзе с северными племенами против ирокезов. Позднее, когда ирокезы нанесли гуронам и их союзникам сокрушительное поражение, французская колония была почти полностью уничтожена. Торговля мехом, высоко ценившимся в Старом Свете, приобрела в этот период исключительно важное значение, и в 1670 г. англичане создали компанию «Гудзонов залив». К 1696 г. Великобритания и Франция вступили в открытый конфликт за владение территорией, сулившей сказочные прибыли. В 1713 г. по Утрехтскому договору Акадия (совр. Новая Шотландия), Ньюфаундленд и Гудзонов залив перешли под юрисдикцию Великобритании. По окончании Семилетней войны, согласно Парижскому договору 1763 г., Канада была полностью передана Великобритании. — Здесь и далее примечания переводчика.] а торговцы и охотники-трапперы иногда оказывались в самой гуще событий.

Только когда же все это было? Хоуп припоминала уроки истории, с трудом выуживая из памяти сведения, которые считала давным-давно позабытыми. Шамплен первым обнаружил, какую ценность представляют собой меха, добываемые в крае, который называется теперь Канадой. Вскоре о промысле узнали в Европе, и сотни французов устремились в страну, названную ими Новая Франция. Они наживали сказочные состояния, отправляя корабли с мехом в страны Европы. Затем Великобритания приблизилась к канадской части Гудзонова залива, и последовала война между французами и индейцами. И все это было примерно в середине XVIII века. Хоуп была почти уверена.

— Бог ты мой, — прошептала она, внезапно осознав, что все это вовсе не плод ее воображения. На фотографиях изображена реальная ситуация. Где-то в глубине ее души зарождалось волнение. По всему ее телу, от кончиков пальцев, что держали снимок, до кончиков пальцев ног, пробежали судорожные волны догадки.

Тут с треском ударила молния, и следом прозвучали раскаты грома. Крупные капли дождя забарабанили по окну кухни, словно хотели привлечь к себе внимание Хоуп.

Но она, полностью поглощенная изображенным на фотографиях, не обратила внимания на великолепный спектакль, разыгрываемый природой. Хоуп посмотрела на пейзаж на фотографиях, и взгляд ее задержался на невысоком деревце рядом со стоящими мужчинами. Деревце? Но она помнила, что там растет громадный дуб! Неужели это одно и то же дерево?

Вскочив со стула и все еще держа в руке фотографию, Хоуп метнулась к задней двери. Прыжком, достойным олимпийской медали, она рванулась с крыльца к тропинке, ведущей на вершину холма. Дождь лил стеной, она преодолела лишь половину пути, а ее спортивный костюм уже вымок до нитки и висел на плечах и талии словно налитый свинцом. Она быстро сбросила его, а затем скинула и кроссовки.

Остаток пути Хоуп бежала обнаженной, и волосы густыми прядями темного блестящего щелка развевались за ее спиной. Добравшись до самой вершины, Хоуп остановилась перевести дыхание. Она вдруг поняла, что устала настолько, что уже не в силах пройти те двадцать футов или около того, которые отделяли ее от подножия валуна.

Молния снова озарила небо. При ее свете Хоуп поднесла фотографию к глазам, вытирая капли дождя с лица и одновременно глядя на громадный, весь мокрый сейчас дуб, растущий рядом с валуном. Неистовое ликование охватило девушку будто волна прилива. Черт возьми! Она оказалась права — это то же самое дерево! И тот же самый валун!

Хоуп громко рассмеялась, и ветер понес ее смех дальше. Подняв руки в воздух, она дала выход своему ликованию.

— Эврика! — звонко крикнула Хоуп в небо, и то ответило ей раскатом грома, который обрушился на землю, сотрясая все вокруг, и этот причудливый валун тоже, словно желая выместить на нем накопившийся гнев.

Последнее, что Хоуп успела запомнить, была облитая сверкающим светом скала. Затем волосы ее разметались, когда силой громового раската ее швырнуло на землю. Головой Хоуп ударилась о выступающий корень дерева, и стихия накинулась на нее со всем первозданным могуществом. Потом наступила темнота.

Глава вторая

Шершавая рука нежно гладила ее лоб. Резковатый низкий голос пробормотал не то ругательство, не то молитву — Хоуп не поняла. Мурашки выступили на ее обнаженных ногах. Тяжелые капли, срываясь с веток дуба над головой, падали на нее. Как ни странно, тело и руки девушки совсем не замерзли, она чувствовала тепло. Закрыв глаза, Хоуп поуютнее прижалась к источнику этого тепла. Пульсирующая боль сбоку головы не давала ей снова погрузиться в блаженную пустоту.

— Фейт! О, моя Фейт, пожалуйста, очнись, cherie! [Дорогая (франц.).] — умолял низкий голос, и веки ее затрепетали, приоткрываясь, чтобы посмотреть, кто же это тревожит ее. В голове будто стучал барабан.

Хоуп пошевелила губами, но не издала ни звука. Она попыталась вновь произнести что-нибудь, но на этот раз его губы прикоснулись к ее губам. Прикосновение было таким нежным, таким ласковым, таким приятным…

Она резко откинула голову назад. Где-то в глубине сознания билась мысль о том, что ей даже неизвестно, кто этот человек, обнимающий ее и пытающийся поцелуями вернуть к жизни. Хоуп постаралась пристальнее вглядеться в него, но, несмотря на все ее напряженные усилия, в глазах у нее двоилось.

Две темноволосых головы склонялись над ней. Нахмуренные брови над большими глазами цвета индиго выражали тревогу. Две гривы черных, как эбеновое дерево, волос ниспадали почти до плеч. Две пары губ нежно бормотали тихие и ласковые слова, и две пары рук приглаживали ее мокрые волосы. Он тронул шишку на ее голове, и Хоуп поморщилась.

— Ой! — вскрикнула она, и ее рука потянулась вверх, стараясь схватить незнакомца за запястье, чтобы он не причинил ей боль опять.

— Ох, дорогая Фейт, извини меня, — мягко проговорил он. — Действительно очень болит?

— Чертовски, — ответила Хоуп, безуспешно пытаясь подняться. Но руки его были слишком сильными, а объятия — слишком крепкими. — Какого черта, кто такая Фейт?

— Не ругайся, — приказал он. — Тебе всегда трудно держать рот на замке, если это нужно.

Голос прозвучал сердито, но улыбка, от которой на красивом лице выступили ямочки, выдала облегчение, проступившее и во взгляде. Хоуп рассматривала прекрасно очерченные подвижные губы так заворожено, что уже не ощущала прохлады в воздухе.

— Фейт, — его темные брови снова сошлись вместе, — дорогая моя, тебе лучше? Ты помнишь, что с тобой случилось? — Его пальцы задержались на мгновение на ее обнаженной талии, затем поднялись выше, обхватывая ее грудь, и теплая волна окатила Хоуп с ног до головы. — Что ты тут делаешь, так далеко от Порт-Гурона? [Порт-Гурон — город в восточной части штата Мичиган, расположенный у самого южного берега озера Гурон; в 1686 г. губернатор Новой Франции отдал приказ о строительстве здесь форта Св. Жозефа, который позднее стал городом.] — задавал он вопросы один за другим. — И почему ты пришла ко мне без одежды? Неужели тебе так не терпелось?..

Может быть, он и не думал, что ей не терпелось, но его собственные ожидания, несомненно, были явно налицо, решила Хоуп, проведя плечом вдоль его мощного бедра и чувствуя, как в нем зарождается желание. Мысли у нее спутались, инстинктивно она высвободилась из его нежных рук и пересела наискосок на пружинистый, как губка, мох под широко раскинувшимися ветвями дуба.

Должно быть, этот странный человек был довольно высокого роста, так как он значительно возвышался над ней, даже стоя на коленях на земле.

— Кто вы? — спросила она, откидывая назад волосы и глядя на него широко раскрытыми глазами.

Ей пришлось не подавать вида, что она смущена тем обстоятельством, что сидит перед ним совсем обнаженная, так как поделать с этим ничего было нельзя. Кроме того, подсказывала ей логика, это он должен быть сейчас смущен: в конце концов, это ведь ее остров, а не его!

— Разве ты не помнишь? — Голос его звучал мягко, но хрипловато, напоминая ворсистый бархат. В его речи слышался слабый намек на французский акцент. Перед ней француз? Она оценивающе посмотрела на его плечи. Значит, и военная форма, в которую он одет, тоже французская? Похоже, это тот же мужчина, что и на фотографиях…

Мужчина на фотографиях! Ее глаза снова метнулись в сторону незнакомца. Теперь, когда она могла разглядеть его лицо, ей было странно, как же это раньше она упустила сходство. Он казался таким знакомым и легкоузнаваемым, словно был пригрезившимся возлюбленным из ее собственных снов.

— Я видела ваше изображение! — прошептала она.

Еще одна слепящая вспышка молнии словно бы поставила восклицательный знак в конце ее фразы.

Он нахмурился.

— Так у тебя есть мой портрет? Но ты никогда мне об этом раньше не говорила, cherie! Когда он был написан? И кем? — Говоря это, незнакомец осторожно снял с себя камзол — под ним была белая рубашка восхитительного покроя, с широкими рукавами на манжетах — и накинул его на Хоуп. Она закуталась в него, начиная ощущать пронизывающую сырость, ибо жар его тела теперь не доставал до нее.

— Нет, нет, нет. Не картина, а снимок. Понимаете, фотография.

Он нахмурился еще сильнее. Затем улыбнулся, и она почувствовала, как его тепло снова окутало ее.

— Ты сильно ударилась и набила на голове большую шишку, дорогая. Немного погодя тебе станет лучше, — сказал он, — а пока иди сюда, в мои объятия, и позволь мне согреть тебя, пока не кончится эта буря. Хотя ветви и заслоняют нас от дождя, тебе, наверное, холодно от сырости. После грозы мы немедленно отправимся в путь.

Отправимся в путь? Немедленно? Кто же из них лишился рассудка? Она улыбнулась, хотя дрожь сотрясала все ее тело. Сейчас ей лучше не спорить с ним. В конце концов, не каждый же день он видит обнаженных женщин, сидящих под деревом в грозу. Да и ей тоже казалось весьма необычным появление тут мужчины в военной форме, причем человек этот, похоже, прибыл сюда не иначе как из музея. Где-то в глубине сознания родилась робкая мысль, что ей надо бы порасспросить его, прежде чем он исчезнет. Она понимала, что говорит с призраком, но не могла заставить себя изменить свое поведение.

— А куда мы отправимся столь немедленно?

Темная бровь незнакомца надменно выгнулась над ясным синим глазом.

— Во Францию, разумеется.

— Разумеется, — пробормотала она и заложила за ухо мокрую прядь волос, с которой капала вода. Затем задалась вопросом: а где же те три человека, что были на снимках, кроме него? Взгляд ее метнулся к теням вокруг кустов и деревьев, стараясь разглядеть там их очертания. Одно дело — встретиться с призраком, но совсем другое — повстречать сразу четыре! Остальные три выглядели на фотографиях угрожающе. Внезапно Хоуп расхохоталась: разве тех кошмарных месяцев в Центральной Америке недостаточно, чтобы научить ее бесстрашию? Она что, боится четырех призраков?!

Но этот человек перед ней не может быть призраком! Он такой основательный и такой реальный! Весь, целиком! Или у призраков тоже бывает эрекция?

Она перестала смеяться и уставилась на него. Он наклонился к ней, и Хоуп стала отодвигаться, пока не уперлась в ствол дерева. Дыхание замерло у нее в груди, когда она заглянула в его глаза. Поднимая протестующе одну руку, другой она свела вместе края камзола на своей груди и торопливо произнесла:

— Держитесь подальше. Держитесь подальше, пока мы не разберемся в этой путанице…

Призрак умоляюще протянул к ней руки.

— Фейт, дорогая моя, в чем дело? Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда ни за что на свете! — Он выглядел таким растерянным, таким влюбленным…

Однако Хоуп заметила в его глазах — пока он так ласково молил ее, — иной блеск: он хотел большего, чем просто защитить ее…

— Да подождите же минуту, черт вас возьми! — раздраженно сказала она, и глаза ее сверкнули, а угрожающая поза лучше всяких слов дала ему понять, что она не допускает возможности оказаться в его объятиях. Она разогнула палец на вытянутой вверх руке. — Первое. Меня зовут Хоуп, а не Фейт. Второе. — Еще один палец распрямился. — Вы — призрак. Возможно, я достаточно глупа, чтобы сидеть тут с вами и обсуждать, куда это мы должны отправляться в грозу, но не настолько же, чтобы еще и пасть в ваши объятия!

Если бы фотоаппарат мог запечатлеть выражение его лица в эту минуту, то получился бы кадр — ярчайший образец полнейшего и искреннего потрясения. Ей захотелось рассмеяться, закричать, завизжать. С другой стороны, она не могла унять дрожь, ползущую по спине и распространяющуюся по всему телу. Холод тут был ни при чем. Это нервы.

Он кашлянул, затем растерянно улыбнулся ей, но Хоуп знала, что кое-какие из сказанных ею слов повлияли на него. Посмотрев вниз, он переплел пальцы на руках — длинные, гибкие пальцы, которые, казалось, могли исполнить сложную сонату на фортепиано.

— Право же, я вовсе не призрак, cherie. Я здесь. И ты здесь. Неужели мои руки похожи на руки привидения?

— Нет, но вы все равно призрак.

Хоуп уставилась на него, раздумывая при этом: уж не спятила ли она сама? Тогда, выходит, он в здравом рассудке?.. Невероятно! Да что там, если уж говорить обо всем происходящем, то с самого начала, с этих фотографий, вся ситуация была достаточно нереальной…

— Вы либо призрак, либо сбежали из психушки, — произнесла Хоуп и глубоко вздохнула, предприняв попытку улыбнуться дрожащими губами. Может, если бы ее отпустила пульсирующая боль в голове и голова бы прояснилась и заработала лучше, она смогла бы собраться с мыслями и все обдумать, но — увы! — времени не было. — Почему бы вам сначала не рассказать мне о себе? — предложила Хоуп. — А потом — очередь за мной.

Его темно-синие глаза раскрылись еще шире, и на высоком, чистом лбу снова появилось обеспокоенное выражение. Затем он пожал плечами, обтянутыми тонким батистом рубашки, и улыбнулся, словно решив не спорить с ней.

— Меня зовут Арман Сантой.

— Сантой?

Он кивнул.

— Как пишется ваше имя?

— Так же, как и слышится: S-a-n-t-e-u-i-1. Я капитан французской армии, присланный сюда… неважно зачем, потом ты все вспомнишь. Мы с тобой полюбили друг друга. Припоминаешь? — Он подождал ее ответа, но, увидев на ее лице лишь неподвижно застывшую улыбку, продолжил: — Наконец мне удалось уговорить тебя оставить отца и встретиться со мной около Порт-Гурона. Мы должны были немедленно отбыть во Францию, где намеревались пожениться. У нас будет семейство маленьких Сантоев… — Ей показалось, что его улыбка осветила все пространство под дубом ярким сиянием. — Ты обещала мне по крайней мере десятерых…

Хоуп открыла рот.

— Десять детей?

— Oui. [Да (франц.).]

— Должно быть, Фейт была сложена наподобие танка, — пробормотала она, а затем бросила: — Продолжайте!

В приказном тоне Хоуп слышалось раздражение; и впрямь, сейчас она была поглощена одним: как выйти из положения, в котором оказалась, и преодолеть эту путаницу?.. В любом случае она была уже готова очнуться под деревом промокшей, дрожащей от холода, после непонятного сна, чтобы побыстрее покончить с этим кошмаром, избавиться от этого призрака…

— Продолжать? Но что? Это все, — завершил он. — Сейчас твоя очередь вспоминать.

Его рука потянулась и убрала прядь мокрых волос с ее щеки. Рука была сильной, и прикосновение ее к ее коже показалось Хоуп теплым и таким возбуждающим… Не сознавая, что делает, она прислонилась к нему, почти желая, чтобы он обнял ее. Но тут же быстро отпрянула назад.

Призрак! Он же призрак! — продолжала она твердить про себя. И она до сих пор ничего о нем не знает. Не знает даже, хороший он был человек или плохой. Если хороший, то почему те трое убили его? Значит, плохой?..

Голова у нее снова закружилась, и она начала говорить, чтобы замедлить это вращение и выиграть время:

— Меня зовут Хоуп Лэнгстон. Я — фотожурналист одного из ведущих журналов страны. Я много путешествую, а затем возвращаюсь сюда и отдыхаю тут. Это мой остров, и он принадлежит моей семье уже довольно много лет.