Глава пятая
Хоуп поставила магнитофон на землю между ними, затем скрестила ноги на индейский манер.
— О'кей, — начала она. — Я буду задавать тебе вопросы, а ты должен мне рассказывать как можно больше. Ключом к разгадке тайны может оказаться что угодно — ты даже едва ли будешь догадываться об этом, — поэтому просто говори и говори.
Но играющая на его лице бесовская улыбка заставляла ее забыть о проверенном журналистском методе, сосредоточиться ей было трудно — она чувствовала, будто внутри ее порхают мотыльки.
— Теперь, когда я понял, для чего нужна эта машина, — восхищенно заметил Арман, — я буду только счастлив делать так, как ты говоришь. Мне приятно знать, что ты будешь слушать мой голос, даже когда меня не будет с тобой.
— Типично мужское рассуждение, — проворчала она. Стараясь думать только о магнитофоне, она включила его. — О'кей, поехали. Где родилась Фейт?
— Она родилась в Англии, но жила в Нью-Йорке. Ее отец был офицером британской армии, расквартированной в форте на озере Гурон. Когда умерла ее мать, Фейт приехала к отцу, проследовав от Монреаля через Су-Сент-Мери. Ее сопровождали две служанки.
— От чего умерла ее мать? — Голос Хоуп был лишен эмоций и звучал ясно и ровно, словно она брала интервью у совершенно незнакомого человека. Ей только хотелось бы убедить в этом ее собственный пульс.
— Полагаю, ее мать скончалась от лихорадки. Всю жизнь у нее было слабое здоровье. Несмотря на ее состояние, капитан Тревор привез жену в эту варварскую страну и оставил в Нью-Йорке с двенадцатилетней Фейт, хотя жена и умоляла его позволить ей умереть в Англии. Но он считал, что будет лучше, если она останется здесь.
— Сколько лет было Фейт, когда все это произошло?
— Шестнадцать.
— А сколько лет ей было, когда вы встретились?
Он поднял брови.
— Столько же. Я встретил ее на следующий день после того, как она прибыла в Порт-Гурон. Я ведь притворялся французским перекупщиком меха — траппером, — пока не добрался до территории, занятой Францией. До тех пор военный мундир мог бы… как это называется? — мог бы мне только помешать. Британские собаки могли ударить француза ножом в спину и не запятнать при этом своей чести.
— Шестнадцать? Ты влюбился в шестнадцатилетнюю девчонку? — в голосе Хоуп прозвучало недоверие. — А сколько же было тебе?
В глазах Армана появилось недоумение.
— Тридцать один год.
— Неужели уставший от жизни солдат в возрасте тридцати одного года влюбился в хихикающую девочку-подростка? — Хоуп забыла, что магнитофон все еще работал, что ей полагается брать у него интервью и оставаться объективной. Все это осталось где-то в стороне по сравнению с переживаниями настоящей минуты.
— Да.
— Я не могу в это поверить, — сказала она с отвращением. — Это же непристойно.
— Что непристойно? — спросил он, в равной мере заинтригованный и обиженный такой ее реакцией.
Хоуп замолчала, вспомнив, что разговаривает с мужчиной не из своего собственного времени.
— Фейт была всего лишь ребенком, — попыталась она объяснить более спокойным тоном, стараясь не замечать боль, которую испытала, представив себе Армана с девочкой-подростком.
— Нет, — твердо возразил он. — Фейт воспитывалась так, чтобы стать женой и матерью. Она должна была выйти замуж за офицера британской армии. Фейт умела готовить, убирать дом, шить и заботиться о муже и детях. Этому ее специально обучали. Что же тут особенного?
— Ты слишком стар для нее! — выпалила Хоуп, сердясь, что Арман не может ее понять. — Она ведь была еще ребенком!
Он покачал головой.
— Нет. Она была женщиной. Женщиной, готовой лечь в постель с мужчиной, готовой родить детей. А что еще могло ее ожидать? Стать гувернанткой в какой-нибудь семье? — Он снова недоверчиво покачал головой. — Нет, она прекрасно подходила мне. Я был готов остепениться и взять на себя ответственность за жену и детей, и Фейт была как раз в том возрасте, чтобы подарить мне столько детей, сколько я сочту необходимым. — Мгновение он смотрел куда-то через плечо Хоуп, затем снова посмотрел ей в глаза. — Большинство женщин из тех, кого я знал, выходили замуж в возрасте между пятнадцатью и восемнадцатью годами. Только так мужчина может быть уверен, что его род будет продолжен, ибо в этом возрасте женщина идеально подходит для брака. Мужчина же сначала должен добиться положения и остепениться настолько, чтобы позволить себе расходы на содержание жены, так что мы женимся в более старшем возрасте. Но женщины все готовы к раннему браку.
— Были готовы, — рассеянно произнесла Хоуп, переваривая услышанное. Она читала достаточно исторических романов, чтобы быть в курсе древних обычаев, но услышать о них от живого очевидца — совсем другое дело.
— Были, — печально повторил он ее реплику и, потянувшись, дотронулся до ее руки, положив большой палец ей на колено. — Расскажи и ты мне о своем времени. Когда выходите замуж вы?
— Когда… — Хоуп поколебалась, зная, что многое в этом вопросе совсем не изменилось с тех пор, — когда мы влюбляемся. — Она кашлянула. — Некоторые женщины действительно выходят замуж рано, но обычно за молодых людей приблизительно своего возраста. Большинство женщин, с которыми я знакома, поступают в колледж или университет, а затем еще несколько лет выстраивают свою карьеру и замуж выходят примерно в двадцать четыре или в двадцать пять лет.
Его загорелый лоб нахмурился, пока он обдумывал сказанные ею слова.
— Мир очень изменился, — наконец тихо сказал Арман.
Магнитофон щелкнул, и Хоуп взяла его в руки, готовясь переменить кассету. Она нажала кнопку перемотки и подождала несколько мгновений, прежде чем выключить, так как хотела проверить уровень громкости их голосов в записи. Довольно долго ничего не было слышно, затем раздался ее собственный голос. Снова тишина. Хоуп попробовала пленку в другом месте. И в третьем. Магнитофон не записал ни единого слова из сказанных Арманом.
Слезы брызнули из ее глаз.
— Что такое? — Руки Армана легли на ее руки, разжимая ей пальцы. Он с тревогой смотрел на женщину, которую до этого считал слишком сильной для слез. — Скажи мне, прошу тебя, — хрипловато проговорил он, когда ему удалось привлечь к себе ее внимание.
— Ты — призрак.
Боль мелькнула на его лице.
— Да.
— Ты действительно призрак.
— Да.
— Мне так жаль, — выдавила она. Голос ее прозвучал глухо, словно раздавался внутри полого ствола дерева. Сердце зашлось от боли. И в первый раз она задумалась о том, как сильно привязалась к Арману.
— Но ты знала это и раньше. Почему же теперь тебе так жаль и ты удивлена этим? — Он поднял руку, проводя пальцами по ее темным волосам. Прикосновение его было просто восхитительным, но вызвало лишь новый поток слез.
Хоуп шмыгнула носом, глядя на его руку, лежащую поверх своей.
— Я знала, но не могла в это поверить. Почему-то в глубине души я считала, что столкнулась с загадкой, на которую мы вместе сможем найти ответ, и что ты вовсе не призрак, а настоящий мужчина, как все люди.
Его пальцы приподняли ее подбородок, он заглянул ей в глаза, в которых блестели слезы.
— А разве я не могу быть и тем и другим? — мягко поинтересовался он. — Разве сейчас я не то и другое вместе?
Нижняя губа Хоуп задрожала.
— Но ты же умер! — воскликнула она, и по ее щеке скатилась слезинка, капнув на его пальцы. В голосе ее звучали интонации беспомощного ребенка, каким она и была в глубине сердца. Кроме того, она была крайне напугана. — Меня всегда учили, что смерть — это когда ты уже не чувствуешь страданий, скользишь по небесам на крыльях ангела…
— Я уверен, что для большинства людей так оно и есть. Но некоторые… — Он очень по-французски пожал плечами. Его синие глаза казались такими же печальными, как и ее, но в отличие от Хоуп Арман старался скрыть печаль за улыбкой. — Некоторые должны ждать, пока не появится прекрасная молодая женщина и не поможет им найти дорогу.
Хоуп вытерла мокрые от слез щеки. Разумеется, он прав и она все это знала и раньше, но реальность стала ей очевидна только сейчас, когда она увидела, что магнитная лента не фиксирует голос этого человека — а он казался ей состоящим из плоти и крови. Ей хотелось, чтобы он был настоящим, но реальность иногда весьма коварно вмешивается в наши желания.
Значит, сейчас она плачет из-за несбыточных желаний, а не из-за горькой реальности, подумалось ей. Глаза ее расширились, когда она посмотрела на него. Она плачет потому, что слишком привязалась к нему…
Уверенным движением сильной, мускулистой руки он обнял ее за талию и посадил к себе на колено. Руки его внушали ей такую уверенность… Крепко прижав ее голову к своей груди, он нашептывал ей слова, понять которые она не могла, хотя и догадывалась без перевода об их смысле.
Медленно, очень медленно напряжение покинуло ее. Она охватила ладонями его лицо и тихо выдохнула:
— Вы очень особенный, мистер Призрак.
— Как и вы, моя очень современная дама.
— И ты прав: ты действительно мужчина. Очень решительный мужчина.
Он грустно усмехнулся.
— Тело которого отвечает столь естественной реакцией, если на коленях сидит хорошенькая женщина, да еще и старается при этом устроиться поудобнее.
Ее улыбка отразилась в его глазах, а затем медленно погасла.
— Ласкай меня, — прошептала Хоуп тихо, будто ветерок, заставлявший переговариваться листочки на деревьях над их головами.
Взгляд его не отрывался от ее глаз.
— Где? — Арман положил руку ей на грудь, ладонью ощущая податливую мягкость. — Здесь? — Пальцы руки скользнули по ребрам, по животу и задержались там, где мыском сходились ее джинсы. — Или здесь?
Веки ее трепетали от каждого его прикосновения. Откровенность ее позы возбуждала его еще больше.
Губы Армана приближались и приближались и вот наконец прикоснулись к ее губам. Хоуп замерла в ожидании поцелуя. Слегка покусывая ее нижнюю губу, Арман безмолвно просил впустить его. Когда же она уступила, его язык легко затанцевал, скользнув по ее зубам, столкнулся с ее языком и начал двигаться в чувственном ритме.
Все ее тело отвечало ему, омываемое наслаждением, подобно тому как неглубокий ручей каскадом струится по каменистому руслу. Она крепче обхватила руками его шею, прильнула к нему.
— Ты такая милая, — задыхаясь, проговорил Арман, когда губы его наконец оторвались от ее губ. Прижавшись к ее мягким волосам, он прошептал: — Ласкай и ты меня. Обними. Сделай так, чтобы я снова почувствовал себя настоящим мужчиной.
И Хоуп сделала это. Ее рука медленно скользнула по его напряженному телу, нетерпеливо подергивая рубашку, плотно заправленную в панталоны, затем переместилась ниже, словно Хоуп желала убедиться в том, что все у него действительно на месте. Арман расстегнул рубашку, снял ее и бросил на мох и сосновые иголки рядом с ними. Его грудь была покрыта густыми черными волосами, которые нежно обвивались вокруг ее пальцев.
Руки Армана вздрагивали, когда он расстегивал ей блузку. Наконец нежная трепетная грудь Хоуп обнажилась.
— Ммм, — пробормотал он тихо, вдыхая ее аромат. Языком он стал пробовать ее на вкус…
У Хоуп не было больше сил терпеть. Она быстро расстегнула свои джинсы, затем потянулась, чтобы расстегнуть пуговицы на его панталонах. Неожиданно им показалось, что желание заклубилось вокруг, подобно утреннему туману, и весь мир исчез — сейчас существовали лишь их ласки и дыхание. Их любовь.
Он вошел в нее, когда ветер в очередной раз зашелестел среди деревьев, и вздохи их слились с этим звуком. Хоуп неожиданно почувствовала полноту жизни, удовлетворение, которое никогда ранее ей не довелось испытывать. Ей захотелось утонуть в этом божественно прекрасном ощущении.
Когда Арман начал ритмично двигаться, ей показалось, что они занимались с ним любовью уже не меньше тысячи раз. Руки их блуждали, лаская то плечи партнера, то ноги, то бедра… Тело Хоуп блаженно купалось в истоме от прикосновений Армана.
Освобождение наступило внезапно и потрясло ее так, что она широко распахнула глаза, окунувшись в глубину устремленных на нее глаз и увидев в них огонь его неистового желания. Затем глаза ее снова закрылись. Сплетясь с ним руками и ногами, она хотела как можно дольше задержать свое возвращение к реальности.
— Тебе хорошо? — спросил он, нежно отводя в сторону локон волос, упавший на ее щеку.
Улыбка полного удовлетворения заиграла на ее губах. Глаза ее все еще были закрыты.
— Угу, — выдохнула она.
— Тебе понравилось?
— Угу. — Ее улыбка стала шире.
— Ты счастлива?
— Угу, — снова выдохнула она, соединяя их губы для поцелуя.
Он слегка шевельнул ногами.
— Не хочешь ли попробовать еще раз?
Она широко открыла глаза.
— Что?
— Я сказал: не хочешь ли попробовать еще раз? — повторил он.
— Зачем?
— Чтобы усовершенствовать то, что мы только что совершили, — заявил он с торжественной искренностью. Заглянув в его глаза, она увидела искорки бесовского смеха, танцевавшие глубоко в них.
— Я думала, это и так совершенно.
Брови его поднялись.
— Вот как? И тебе есть с чем сравнивать?
Она знала, куда он клонит, но все-таки продолжала упорствовать:
— Совершенство не требует никаких сравнений. Это и так ясно.
Молчание, последовавшее за ее словами, нарушил Арман.
— Хоуп, — начал он.
— Что, мой призрак? — прошептала она, уткнувшись в сосок на его груди. Она почувствовала, как плоть его напряглась от ее ласкающего прикосновения.
— Мне бы хотелось попробовать еще раз, — неуверенно проговорил он. — А тебе? — Она подняла голову, улыбаясь, глядя в его глаза, и он был почти ослеплен нежностью ее взгляда.
— Да, и мне тоже. — Рука ее скользнула вниз, стала ласкать доказательство его страсти. — Очень.
И они сделали это.
Когда солнце начало клониться к верхушкам деревьев, превращая небо в палитру пастельных красок, они все еще лежали в объятиях друг друга. Спокойно разговаривали.
Арман рассказал ей о своей жизни. Он родился в поместье неподалеку от Ниццы, во Франции, в богатой семье. Отец его был герцогом. Старший брат Армана раздаривал свою благосклонность каждой юбке, не пропускал ни одной женщины в округе, которая хоть единым намеком давала понять, что неравнодушна к нему. Когда родители нескольких знатных девушек возмутились его поведением, брату пришлось уехать — он присоединился к группе других молодых людей, которые направлялись в Нью-Йорк, чтобы начать торговлю мехами.
— А потом?
— А потом мой отец умер.
Она погладила его, выражая сочувствие. Для нее все, о чем он говорил, произошло более двухсот лет назад, но для него это были события последнего времени.
— Отец часто болел, но никто из нас не понимал, как тяжело он болен. Однажды он склонился над столом, положив голову на руки, и умер. — Он погладил Хоуп по голове, любовно лаская ее густые шелковистые волосы. — Долгом Франсуа было встать во главе семьи, но проклятый глупец был слишком далеко, чтобы мы могли сообщить ему об этом. В это время Франция почти позволила своей Северо-Западной территории ускользнуть у нее между пальцев: Британия начинала теснить нас и побеждать. — Арман вздохнул. — Поскольку наша семья была хорошо известна и королю, и его придворным, мне было разрешено отправиться в колонии и собрать сведения о ходе конфликта между Францией и Британией. Тем временем я мог бы отыскать своего брата и отправить его домой, где он был так нужен.
— И ты нашел его?
Арман снова вздохнул.
— Да. Судьбе было угодно, чтобы я выяснил, что он находится в форте Шарль на Лак-дю-Буа — полагаю, у вас это место называется Лесное озеро. Когда я разыскал моего брата, то увидел, что он одет в штаны из оленьей кожи. Он только что женился. Она была из племени оджибве; молодая, хорошенькая и без ума от моего брата.
— А как ее звали?
— Уровень Воды.
Хоуп подняла голову, чтобы посмотреть на него, в глазах ее таился вопрос. Он улыбнулся.
— Очевидно, для ее племени это имя имело какое-то особенное значение. Никому не пришло в голову утолить мое любопытство по этому вопросу. Франсуа рассказал мне, что повстречал ее шесть месяцев назад и что она ждала от него ребенка. Он был не очень доволен, увидев меня, так как зима почти закончилась и ему теперь предстояло заняться сбытом меха. Уровень Воды помогала ему в этом.
— Ты хочешь сказать, он не захотел вернуться домой и стать герцогом?
Арман усмехнулся, выслушав ее замечание.
— Нет. Он слишком полюбил свободу, которую обрел в этой дикой стране. Владение поместьем не могло бы сделать Франсуа счастливым и потребовало бы от него больших усилий. Жизнь охотника-траппера его вполне устраивала. Кроме того, он прекрасно знал, что его жена не была бы принята во Франции. Он слишком изменился, чтобы возвращаться.
— А как же его жена? Если она была беременна, почему же она не могла остаться в форте?
— Потому, что, будучи там одна, она оказалась бы беззащитной перед остальными мужчинами. Она покинула бы моего брата, только если бы он сам приказал ей сделать это. А он не хотел этого делать.
— Тебе она тоже понравилась?
Возле уголков его глаз лучиками разбежались морщинки, когда он понял истинный смысл ее слов.
— Мне она показалась очаровательной. Но ведь в то время все женщины казались мне очаровательными. Однако была одна-единственная женщина, которой удалось привлечь к себе мое внимание за время моих скитаний. Она стояла в центре залы на первом балу сезона, одетая в светло-зеленое платье. Каштановые волосы были забраны в высокую прическу. Ее осанка показалась мне величественной, как у самой королевы, но карие глаза говорили мне, что она дерзка, как лесной эльф.
— Фейт?
— Ты, — ответил он. Хоуп замерла, намереваясь подняться, но его руки крепко держали ее. Не пытаясь сопротивляться, она склонила голову ему на грудь. — Мне неизвестно, почему я сейчас здесь или почему ты здесь, но я точно знаю, что мы были тут раньше. Можешь называть это роком или волей судьбы. Как угодно. Все это не имеет значения. Я знаю, что мы были вместе. Губы наши могут лгать, но душам этого не дано. — В его словах было столько спокойной уверенности, что на какое-то мгновение Хоуп поверила ему. Только на мгновение.
— Арман, ты мне очень нравишься, но я не верю в волю судьбы. Я думаю, все это — лишь шутка времени.
Когда он пожал плечами, она почувствовала, как мускулы его напряглись и снова расслабились. Восхитительно!
— Верь в то, что делает тебя счастливой. Тебе известно то же, что и мне.
— Ты высокомерный шовинист…
— Oui, ma cherie, я именно такой. — Он повернул к себе ее лицо. — И даже еще хуже, — спокойно закончил он, перед тем как вновь овладеть ее губами. Только поцелуем он мог помешать ей возразить ему — это был весьма ловкий ход.
Но вот его губы оторвались от ее, и Арман откинулся на землю.
— Мы не будем это больше обсуждать, хорошо? Пусть наши с тобой убеждения не вступают в противоречие. Пока не пришло время, говорить бесполезно.
— Милорд высказался, — сухо заметила она.
— Именно так, — ответил он.
Когда наступил ранний вечер и легкий ветерок остудил влажный воздух, Хоуп накормила Армана холодной курицей, что оставалась с прошлой ночи, а потом они долго беседовали.
Хоуп рассказала ему о самолетах и железных дорогах, о грузовиках и автомобилях. Затем перешла на его любимую тему — еду, упомянув сети многочисленных ресторанчиков-закусочных, открытых по всему миру. Она описала ему французские рестораны в Нью-Йорке и американские рестораны в Париже и даже в Англии. Он сохранял настойчивую уверенность в том, что французские повара, разумеется, являются лучшими на всем белом свете.