Я дождался, пока он уйдёт из каюты, соскочил со своей полки и почти без всяких угрызений совести залез в его несессер. «Английская соль» — гласила надпись на картонной коробке! И там действительно была английская соль! Ну и зачем ему посыпать себя английской солью? Он всегда казался мне странным типом, в нём чувствовалась какая-то тайна, хотя мне и не удавалось её раскрыть.
Под его койкой стояли чемодан и чёрный кожаный футляр. Чемодан был самый обыкновенный, а вот футляр меня интриговал. По размеру он походил на футляр для скрипки, но без выпуклой крышки. Просто прямоугольный кожаный пенал около трёх футов длиной с двумя крепкими медными застёжками.
— Вы играете на скрипке? — как-то спросил я его.
— Что это вам в голову взбрело? — отвечал он. — Да я даже на патефоне не играю.
Обрез у него там что ли, подумал я про себя. По размеру вроде подходит.
Положив коробок с английской солью на место, я принял душ, оделся и поднялся наверх, чтобы выпить перед обедом. У стойки бара один табурет оказался свободным, я сел и заказал бокал пива.
На других табуретах сидели восемь загорелых крепышей и среди них А. Н. Сэвори. Табуреты были привинчены к полу. Стойка выгибалась полукругом, так что все могли свободно переговариваться друг с другом. Нас с А. Н. Сэвори разделяли пять табуретов. Он цедил джимлет — так зодчие империи называли джин с лаймовым соком. (А лайм, если кто не знает, это особо кислый мелкий зелёный лимон.) Я сидел и слушал болтовню про охоту на кабанов с копьём, про поло, про то, как лечить запор с помощью карри, и чувствовал себя лишним. Мне нечего было им рассказать, поэтому я перестал прислушиваться и пытался решить загадку английской соли.
Я взглянул на А. Н. Сэвори. С моего места мне были хорошо заметны крошечные белые кристаллики на его плечах.
И тут произошло нечто странное.
А. Н. Сэвори вдруг принялся стряхивать с себя английскую соль. При этом он как-то нарочито сильно ударял рукой по плечу и громко приговаривал:
— Вот чёртова перхоть! Надоела хуже горькой редьки! Кто-нибудь знает, как от неё избавиться?
— Попробуйте кокосовое масло, — посоветовал один.
— Помогает лавровишневая вода со шпанскими мушками, — предложил другой.
— Послушайте меня, старина, — сказал владелец чайной плантации из Ассама по имени Ансворт, — вам нужно улучшить кровообращение в голове. Для этого каждое утро окунаешь голову в ледяную воду минут на пять. Потом хорошенько вытираешь. Сейчас у вас роскошная шевелюра, но, если не вылечиться от перхоти, станете лысым как коленка. Сделайте, как я говорю, и всё будет в порядке, старина.
У А. Н. Сэвори и в самом деле были густые чёрные волосы, так с какой стати он придумывает себе перхоть, которой у него нет?
— Спасибо огромное, старина, — поблагодарил А. Н. Сэвори. — Я попробую. Посмотрим, что получится.
— Отлично всё получится, — уверял его Ансворт. — Моя бабушка так избавилась от перхоти.
— Ваша бабушка? — сказал кто-то. — У неё была перхоть?
— Когда она причёсывалась, — сказал Ансворт, — прямо как снег шёл.
Я в сотый раз сказал себе, что все они неизлечимые психи, но теперь я начинал думать, что А. Н. Сэвори переплюнул их всех. Я сидел, уставясь в своё пиво и пытаясь понять, зачем он убеждает всех, что у него перхоть.
Ответ я получил через три дня.
Наступал вечер. Мы медленно тащились по Суэцкому каналу. Стояла невыносимая жара. Была моя очередь первым переодеваться к ужину. Пока я стоял под душем, а потом одевался, А. Н. Сэвори лежал на койке, глядя в пространство.
— Каюта к вашим услугам, — наконец сказал я, открывая дверь. — Увидимся наверху.
Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно вращающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жёсткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки сползают по спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, словно не замечали жары.
Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не оказалось. Чёрт, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась петарда.
Незнакомец был совершенно лысым, поэтому я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.
Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился.
Во-первых, он выглядел лет на пятнадцать старше и словно стал меньше. Как я уже говорил, он был совершенно лысым, и его череп напоминал спелый персик, такой же розовый и светящийся изнутри. Он стоял, держа в руках парик, который так и не успел надеть на голову.
— По какому праву вы врываетесь в каюту?! — закричал он. — Вы же закончили тут все свои дела! — В его глазах засверкали искорки ярости.
— Я… Простите меня, пожалуйста, — запинаясь, пробормотал я. — Я трубку забыл.
Он глядел на меня в упор глазами, горевшими тёмным зловещим блеском, и было видно, как у него на лысине капельками выступает испарина.
Чувствовал я себя скверно. Не знал, что сказать.
— Я только трубку возьму и сразу исчезну, — пролепетал я.
— Ну уж нет! — крикнул он. — Вы теперь всё видели, и я вас отсюда не выпущу, пока не возьму с вас клятвы! Вы должны пообещать мне, что не расскажете ни единой душе! Обещайте!
На его койке я увидел раскрытый «скрипичный футляр», и в нём, прижавшись друг к другу, словно три больших чёрных лохматых ежа, лежали ещё три парика.
— В лысине нет ничего плохого, — сказал я.
— Ваше мнение меня не интересует! — крикнул он. Он всё ещё очень злился. — Мне нужно от вас только обещание.
— Я никому ничего не скажу, — пообещал я. — Даю слово.
— И лучше бы вам его сдержать, — пробурчал он.
Я дотянулся до своей койки и забрал лежащую на покрывале трубку. Потом стал лихорадочно искать кисет с табаком.
А. Н. Сэвори сидел на нижней койке.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший, — сказал он. В его голосе не осталось и следа от прежнего гнева.
Я молчал. Не знал, что ответить.
— Ведь думаете, правда? — настаивал он. — Думаете, что я рехнулся!
— Вовсе нет, — ответил я. — Человек вправе делать то, что ему по нраву.
— Думаете, это от желания покрасоваться, — сказал он. — А вот и нет, ничего подобного.
— Да всё нормально, — сказал я. — Правда.
— Это бизнес! — продолжал он. — У меня чисто деловые соображения. Я работаю в Амритсаре, это Пенджаб. Там живут сикхи. А у них — культ волос. Они не стригутся. Только сворачивают волосы в узел на голове. Или прячут под тюрбан. Плешивых сикхи не уважают.
— В таком случае вы здорово придумали, с париком, — заверил его я. Мне предстояло прожить ещё несколько дней в одной каюте с А. Н. Сэвори, и ссориться с ним мне было совсем ни к чему. — Просто блестяще, — добавил я.
— Вы вправду так думаете? Честно? — растаял он.
— По-моему, гениальная идея.
— Я столько сил прилагаю, чтобы убедить их всех, что волосы — мои собственные, — продолжал он.
— Вы имеете в виду хитрость с перхотью?
— Заметили, да?
— Конечно заметил! Блеск.
— Это только одна из моих маленьких хитростей. — Его самодовольство понемногу возвращалось. — Кто догадается, что я ношу парик, если у меня перхоть сыплется, правда?
— Точно. Здорово придумано. Но чего ради мучиться тут? На корабле ведь нет никаких сикхов?
— Как знать, — сумрачно сказал он. — Мало ли кто может следить за тобой из-за угла.
Нет, он точно чокнутый.
— Я смотрю, у вас их несколько, — заметил я, показывая на чёрный кожаный футляр.
— Одного мало, — пояснил он, — по крайней мере, если всё делать как следует, а я привык только так. У меня с собой всегда четыре штуки, и они немного отличаются друг от друга. Не забывайте, волосы растут. Поэтому один немного длиннее другого. Каждую неделю я надеваю новый, чуточку подлиннее.
— А что потом, после того как вы надели самый длинный парик? — поинтересовался я.
— А, — заулыбался он. — Это ещё одна моя маленькая хитрость.
— Не понимаю.
— Тогда я просто говорю: «Кто знает хорошего парикмахера?» А назавтра надеваю самый короткий.
— Но вы же говорили, что сикхи не одобряют стрижку.
— Я проделываю это только с европейцами.
Я уставился на него во все глаза. Он настоящий псих. Да я и сам рехнусь, если поговорю с ним ещё немного.
Я сделал шаг к двери.
— По-моему, вы нашли замечательный выход из положения, — пробормотал я. — Блестящий. И ни о чём не тревожьтесь. Я буду нем, как рыба.
— Спасибо, старина, — сказал А. Н. Сэвори. — Вы хороший юноша.
Я вылетел из каюты и закрыл за собой дверь.
Вот такой рассказ про А. Н. Сэвори.
Не верите?
Послушайте, я и сам едва верил, когда на шатающихся ногах поднимался в бар.
Но обещание всё-таки сдержал. Никому ничего не рассказывал. Сегодня это уже не важно. Человек этот был по крайней мере лет на тридцать старше меня, так что душа его теперь давно уже успокоилась, а его парики, наверное, разобрали племянники с племянницами и надевают их, когда играют в шарады.
...Пароход «Мантола»
4 октября 1938 года
Дорогая мама!
Мы сейчас плывём по Красному морю. Жара страшная. Ветер дует нам в спину и с той же скоростью, с какой идёт наш корабль, так что на палубе нечем дышать. Трижды разворачивали судно против ветра, чтобы набрать немного воздуху в каюты и в машинное отделение. Вентиляторы просто гонят горячий воздух в лицо.
Палуба заполнена обмякшими влажными телами, от которых идёт пар, как от полотенец в баке для кипячения. Они курят сигареты и без конца кричат:
— Мальчик, ещё одно лёгкое пиво со льда!
Сам я не особенно страдаю от жары — наверное, потому что худой. Между прочим, как только закончу это письмо, пойду играть в настольный теннис с ещё одним худым — это человек по имени Хаммонд, ветеран правительства. Играем мы голыми по пояс, а когда приходится прекращать игру, чтобы не утонуть в собственном поту, просто прыгаем в бассейн.
Конец ознакомительного фрагмента.