— Буду считать это твоей клятвой, брат-апотекарий, — серьезным тоном откликнулся Прискор, когда Поликсис встал. — Ради Овидона.

— Ради Овидона! — поддержал его Поликсис, а затем повернул на запад, к окраине площади, где продолжалось сражение, и вновь сорвался на бег.

По пути он снял с крепления болт-пистолет «Оправдатель».

Поликсис ясно понимал, что зеленокожие находятся на грани уничтожения. Он увидел, как по тылам отрядов чужаков прокатилась череда взрывов и шальные осколки, рассекая неподатливую зеленую плоть, взметнули ввысь брызги крови и культи конечностей. Он осознал, что орочьи артиллеристы на берегу реки сменили цель, чтобы поквитаться за наступление имперцев на площади, но с типичной для орков неточностью переборщили и обрушивали снаряды на головы бойцов в задних рядах, пытавшихся пробиться вперед. В это же время отделение заступников Нервы и последний исправный «Леман Русс» получили подкрепление в виде роты войтеканских пехотинцев, начавших поливать лазерным огнем улицы, расходившиеся от западной части площади. Вынужденные выбирать между гибелью от собственной артиллерии и нападением на упорно продвигавшихся вперед имперцев, зеленокожие остановились на последнем варианте.

Поликсис на бегу заметил ротное знамя Фульминаты. Бело-синее шелковое полотнище гордо развевалось именно там, где он ожидал его увидеть, — там, где зеленокожие добрались до имперских рубежей по завалам в углу одной из секций плавильного цеха и навязали гвардейцам яростный водоворот рукопашной, угрожавший втянуть в себя взводы войтеканцев на обоих флангах. Посреди неразберихи боя и сверкания клинков апотекарий заметил сполохи силового оружия и услышал знакомый клич, различимый даже на фоне разрывавшихся неподалеку снарядов.

Он чуть было не улыбнулся на бегу.

А затем его самого захлестнула ярость ближнего боя, и отточенные навыки воинов, созданных, чтобы сражаться до победного конца, и ни для чего больше, взяли верх. Перед ним орк занес свой неказистый топор, чтобы раскроить череп раненому войтеканскому гвардейцу. Поликсис выстрелил, и болтерный снаряд детонировал в брюхе создания, разнеся на куски нижнюю часть туловища. Орк с ревом повалился рядом с гвардейцем, и Поликсис прикончил его следующим выстрелом в голову. Впереди брат Тарквин сцепился с еще одним зеленокожим: гладий примариса проткнул грудь чудовища, но оно, вопреки этому, все еще старалось вонзить тесак туда, где наплечник космического десантника соприкасался с нагрудником. Поликсис врезался плечом в орка и с кряхтением отбросил его назад, одновременно высвободив оба оружия, а затем нажал на спусковой крючок, не давая твари восстановить равновесие, и снес орку полчерепа, залив землю фонтаном нечестивой ксеносской крови.

— Где брат Овидон?! — потребовал он ответа, слегка развернувшись, чтобы придержать Тарквина за плечо.

— С капитаном… — прохрипел тот и открыл огонь из собственного болт-пистолета, целясь мимо апотекария в орка, что с ревом бежал на них.

Поликсис двинулся дальше. Вокруг него в бою сошлись смертные люди, чудовища и Адептус Астартес — они рубили, кололи и пронзали, и даже его улучшенные чувства различали только смазанные движения. Взор космодесантника остановился на ротном знамени, поднятом высоко в кулаке Древнего Скира, освещаемом сиянием силового меча капитана Деметра и сверкающего крозиуса арканум капеллана Кастора. Когда он пробился к ним, то заметил изломанное тело у ног Скира.

— Это Овидон, — произнес знаменосец.

Поликсис и без прогностикатора понимал, что примарис мертв: два крупнокалиберных снаряда прошили насквозь нагрудник, сломав усиленные ребра космического десантника и почти наверняка разорвав оба сердца и легкие.

Деметр извлекал силовой меч из трупа очередного зеленокожего.

— Брат-апотекарий, — сказал он, — пожалуйста, исполни свой долг.

Поликсис опустился на колени рядом с Овидоном, включил нартециум — технологичный медицинский прибор, прикрепленный к его левой латной перчатке, — и прошептал литанию Извлечения. Взглядом он нашел грудной прогеноид — геносемя, сокрытое в грудной полости Овидона, — бесследно уничтоженный двумя выстрелами, унесшими жизнь воина. Второй, шейный прогеноид еще можно было спасти.

Он добрался до предохранительных уплотнителей вокруг горжета Овидона и, тихо произнеся молитву машинному духу доспеха, отсоединил шлем.

— Благословенный доспех, теперь доверь моего павшего брата мне.

И тут показалось лицо погибшего Ультрамарина — искаженное посмертным гневом, бледное, с остекленевшим взором, словно воин до сих пор проклинал убившего его чужака. Закрепив болт-пистолет магнитным замком на бедре, Поликсис двумя пальцами закрыл Ультрамарину глаза. А затем включил цепной клинок нартециума из углеродистого сплава.

И в лучшие времена извлечение во время боя было не самым приятным занятием. Приходилось поступаться уважением и заботой о теле павшего члена ордена, которых тот заслуживал, ради необходимой поспешности. Кончиком клинка Поликсис рассек шею Овидону, отработанными движениями отделяя побелевшую плоть. Из небольшого разреза брызнула яркая кровь, когда он выключил лезвие и выдвинул экстрактор редуктора нартециума вместе с крючками, чтобы вставить его в рану и не дать ей закрыться. Пиктограф размером с ноготь над кончиком трубки соединялся с дисплеем шлема, изображая серую мясистую железу, которую он искал в шее Овидона. Моргнув в подтверждение операции, апотекарий активировал режущую кромку трубки экстрактора, когда та коснулась прогеноида, и аккуратно извлек железу из ложа в соединительной ткани гортани.

После удаления геносемени Поликсис задействовал всасывающий клапан редуктора. Железа с жужжащим звуком отделилась от плоти Овидона и скользнула по трубке экстрактора в одну из герметичных пробирок-криоприемников в тыльной части нартециума.

Пока Поликсис работал, вокруг него продолжалась резня. Сверхчеловеческие чувства фиксировали происходящее, но успешно разделяли внимание между введением экстрактора и глухими ударами топоров и лязгом стали о керамит за его спиной. Из пластековой медицинской обвязки он достал посмертную метку и вставил ее в главный разъем на нагруднике Овидона, чуть пониже и левее сросшейся грудной клетки, — позже по этому маячку найдут тело боевого брата с отключенными авточувствами. Когда Поликсис поднялся, его белую броню забрызгало кровью: мимо пролетела голова зеленокожего, отсеченная капитаном Деметром.

— Все извлечено, — сказал апотекарий, проговаривая обряд погребения. — Его наследие будет жить дальше.

— А брат Прискор? — спросил Деметр.

— Состояние стабильное.

— Тогда мы продолжим наступление, — сообщил Деметр. И обратился к гвардейцам и примарисам по воксу: — Горгона совсем близко, братья! Вперед!

КАСТОР

Восточный конец Недосягаемой Арки Фульмината взяла под контроль примерно через час после того, как вступила на площадь плавильни. Впереди Кастор заметил огромный мост: после обстрела «Мародеров» Имперского Космофлота его широкий пролет покрыли выбоины, и все же он выстоял. На мосту по всей длине кишели зеленокожие — отдельные байцы ватаг протискивались в дыры и перелезали через парапеты, движимые звериным стремлением добраться до восточного берега и присоединиться к бушующей по всему Шевату-Альфа битве.

Настало время приступить к заключительному этапу сегодняшней операции — захвату восточного берега реки. Деметр возглавил финальную атаку на мост. Кастор двигался слева от него, а Поликсис — справа, оглушительно паля из болт-пистолетов. Заступники Нервы выстроились клином вокруг них, а в центре развевалось знамя Древнего Скира. Войтеканцы зачищали фланги залпами лазерных лучей — гвардейцы сохранили дисциплину посреди неистовства рукопашной, что началась еще на территории площади возле плавилен. С юга и севера подходили подкрепления — рота намарийских «Леманов Руссов» и две роты келестанских штурмовиков, неумолимо теснивших зеленокожих к берегам реки.

Огромная медлительная и грязная река, вьющаяся сквозь центр Шевата, звалась Горгоной. Ее берега отстояли друг от друга примерно на полтора километра. Недосягаемая Арка была крупнейшим из шести мостов, некогда перекинутых через нее, начиная с переправы Святого Коллума на севере и до адамантиевой линии маглева на юге. За неделю бомбардировок в преддверии наступления имперцы превратили все остальные мосты в огрызки опор и обломки скалобетона, устроив завалы поперек мутного пенистого течения реки.

Входная арка моста предстала перед примарисами. Кастор понимал, что некогда это было произведение искусства, огромный каменный памятник процветающей промышленности и трудолюбию жителей города Шевата. Но превратности войны оставили на ней свои следы, а теперь и зеленокожие осквернили ее своими примитивными художествами: спереди и сбоку были прикручены грубое изображение огромного черепа и корявые тотемы, а на вершину с помощью хлипкого орочьего подъемника затащили потрепанные трофеи — оружие, броню, даже части сгоревшего «Лемана Русса». То, что зеленокожие ухитрились превратить творения Империума в звериную насмешку над человечеством, заставило кровь в венах Кастора кипеть от гнева.