С этим топором что-то не так. Перрин шагнул за пределы кузни, а проходя сквозь призрачный образ самого себя, слился с ним. Он ощутил в руке тяжесть топора и понял, что вместо рабочей одежи на нем теперь боевой доспех.

Перрин бросился бежать. Да, этот город — Малден, и на его улицах — айильцы. Перрин выжил в той битве, хотя теперь он был не в пример спокойнее. Раньше он забывался в горячке сражения, охваченный стремлением отыскать Фэйли. Он остановился посреди улицы.

— Это неправильно. Ведь я выбросил топор и пришел в Малден с молотом.

Рога, копыта… Какая разница? И то и другое годится для охоты, Юный Бык. — Прыгун, сидевший перед ним на пронизанной солнцем улице, почесался.

— Какая разница? Большая. Во всяком случае, для меня.

И тем и другим ты пользуешься с одной и той же целью.

Из-за угла появились два айильца из Шайдо. Оба смотрели чуть левее Перрина, на что-то, чего он не видел, и Перрин напал на них, после чего один лишился нижней челюсти, а другой со всего размаха получил в грудь шипом, которым был снабжен обух боевого топора. То была жестокая, смертоносная атака, и в результате все трое оказались на земле. Чтобы прикончить второго Шайдо, пришлось несколько раз ударить его топором.

Перрин встал. Он помнил, как убил этих двух айильцев — хотя сделал это молотом и ножом. Он не сожалел о своем поступке. Бывает, человек вынужден драться, и это был именно такой случай. Смерть — страшная штука, но иной раз без нее не обойтись. К тому же Перрин остался в восторге от схватки с айильцами: в тот момент он чувствовал себя точно волк на охоте.

Когда Перрин сражался, он едва не превращался в кого-то другого. И это было опасно.

Прыгун лежал на перекрестке улиц. Перрин бросил на него обвиняющий взгляд:

— Заставляешь меня смотреть этот сон? Зачем?

Заставляю? — удивился Прыгун. — Это не мой сон, Юный Бык. Почему ты так думаешь? Разве мои клыки держат тебя за горло?

По лезвию топора струилась кровь. Перрин знал, что будет дальше. Он обернулся. Со спины подкрадывался Айрам и смотрел так, что ясно было: этот человек замышляет убийство. Половину лица бывшего Лудильщика покрывала кровь и капала с подбородка на его куртку в красную полоску.

Айрам взмахнул мечом, целя Перрину в шею, и клинок со свистом рассек воздух. Перрин отступил, отказывая мальчишке в новой драке, и разъединился со своей тенью: сам он остался в кузнечном фартуке, а тень обменялась ударами с Айрамом.

«Пророк все мне объяснил… Ты и вправду отродье Тени… Я должен спасти леди Фэйли от тебя»…

Тень Перрина вдруг разительно изменилась, превратившись в волка с шерстью едва ли не темнее шерсти Теневого Брата. Волк прыгнул на Айрама и вырвал ему гортань.

— Нет! Не так все было!

Это же сон, — пришло послание от Прыгуна.

— Но я не убивал его, — возразил Перрин. — Какие-то айильцы пустили в него стрелы прямо перед тем, как…

Прямо перед тем, как Айрам сразил бы Перрина.

Рога, копыта, клыки… — Прыгун не спеша потрусил к одному из строений. Стена исчезла, и за ней обнаружилась кузня мастера Лухана. — Какая разница? Мертвые мертвы. Двуногие, когда умирают, обычно не приходят сюда. А куда они приходят, мне неведомо.

Перрин опустил глаза на неподвижное тело:

— Надо было отнять этот дурацкий меч в тот самый миг, когда Айрам взял его в руки. Отнять и прогнать мальчишку к его семье.

Разве у щенков нет права на клыки? — с искренним недоумением спросил Прыгун. — Зачем их вырывать?

— Это было бы по-человечески, — сказал Перрин.

По-человечески. Как у двуногих. Все у тебя по-человечески. Но почему не по-волчьи?

— Потому что я не волк.

Прыгун вошел в кузню, и Перрин неохотно последовал за ним. Вода в закалочной бочке еще кипела. Стена вернулась на место, и Перрин вновь оказался у наковальни — в кожаных безрукавке и фартуке и с клещами в руке.

Шагнув к закалочной бочке, он достал оттуда следующую фигурку. Эта изображала Тода ал’Каара. Когда она остыла, Перрин увидел, что лицо Тода не было искажено, как лицо Айрама, но нижняя часть фигурки представляет собой несформированный комок металла. Фигурка продолжала светиться тускло-красным даже после того, как Перрин поставил ее на пол. Он вновь сунул клещи в воду и вызволил из бочки еще две фигурки: Джори Конгара, а за ней — Ази ал’Тона.

Вновь и вновь подходил Перрин к бурлящей бочке и доставал из нее фигурку за фигуркой, разглядывая каждую не больше секунды, но во сне эти секунды казались часами. Когда он закончил, на полу стояли сотни фигурок, они смотрели на него выжидающе. И в каждой светился внутри крохотный огонек, словно все они просились под кузнечный молот.

Но такие фигурки не выковывают — их отливают.

— Что это значит? — уселся на табуретку Перрин.

Значит? — Прыгун рассмеялся по-волчьи. — Это значит, что на полу множество человечков и ни одного из них нельзя съесть. Вы, люди, слишком любите камни и то, что внутри их.

Казалось, фигурки с осуждением взирали на Перрина. Среди них валялись осколки Айрама. Они будто стали увеличиваться в размерах. Разбитые пальцы задвигались, впиваясь в землю, а затем осколки превратились в миниатюрные руки, и эти руки потянулись к Перрину, стремясь добраться до него.

Он охнул, вскочил на ноги и услышал смех. Поначалу далекий, тот звучал все ближе, затем загромыхал совсем рядом, и от него содрогались стены. Волк вскинулся и прыгнул, всем телом врезавшись в Перрина. А потом…

Перрин вздрогнул и проснулся — в своем шатре, который стоял посреди лагеря, вот уже несколько дней разбитого на лугу. Неделей раньше они наткнулись на пузырь зла, откуда по всему биваку расползлись разъяренные маслянисто-красные змеи. Несколько сотен человек слегло от их укусов; почти всех спасли от смерти Айз Седай, но после Исцеления никто еще не выздоровел полностью.

Рядом с Перрином мирно посапывала Фэйли. Снаружи кто-то из часовых, отмечая время, ударил по столбу — три раза. Стало быть, до рассвета еще несколько часов.

Перрин приложил ладонь к обнаженной груди — туда, где размеренно билось сердце. Он бы не удивился, увидев, как из-под тюфяка вылезают и ползут к нему крошечные металлические ручонки.

В конце концов Перрин заставил себя закрыть глаза и постарался расслабить мускулы. Но вновь уснуть ему удалось с трудом, и на этот раз спал он без сновидений.

* * *

Грендаль потягивала искристое вино из кубка, украшенного серебряной вязью и опоясанного кольцом из капель крови — крошечных ярко-алых пузырьков, навсегда застывших в хрустале.

— Пора бы что-то да сделать. — Развалившись на кушетке, Аран’гар проводила одного из питомцев Грендаль оголодавшим взглядом хищника. — А то сидишь в стороне от важных событий, словно книжница в медвежьем углу. Неужели тебя это устраивает?

Грендаль изогнула бровь. Книжница? В медвежьем углу? Возможно, Натринов Курган будет поскромнее других дворцов, известных ей в прежней эпохе, но лачугой его не назовешь: превосходная мебель, сводчатые стены, богато отделанные древесиной твердых пород, и мраморный пол, сверкающий перламутрово-золотой инкрустацией.

Ясное дело, Аран’гар ее провоцирует, но Грендаль решила не сердиться. В камине теплился огонь, а из раскрытых сдвоенных дверей, что вели на укрепленную галерею на высоте третьего этажа, тянуло кусачим горным сквозняком. Она редко оставляла открытыми наружные двери или окна, но сегодня ей нравился контраст: одному боку тепло, а другому прохладно от легкого ветерка.

Жизнь — это ощущения. Прикосновения к твоей коже, страстные и ледяные одновременно. Все, что угодно, кроме безразличия, кроме усредненно-нормальной посредственности…

— Ты меня слушаешь? — спросила Аран’гар.

— Я всегда слушаю. — Грендаль отставила кубок и села на другую кушетку. На ней было платье из тонкой, почти прозрачной золотистой ткани, обтягивающее, но застегнутое на все пуговицы, до самой шеи. Доманийцы знают толк в моде, и их наряды идеальны для того, чтобы поддразнить и одновременно выставить напоказ.

— Меня просто-таки бесит, что я не в гуще событий, — продолжила Аран’гар. — Нынешняя эпоха — просто чудо что такое. Наблюдать за дикарями так интересно! — Белокожая женщина, чувственно изогнув спину, простерла руки к стене. — Так мы все самое интересное пропустим.

— За подобными делами лучше наблюдать с безопасного расстояния, — сказала Грендаль. — Ты и сама об этом знаешь.

Аран’гар промолчала. Она потеряла контроль над Эгвейн ал’Вир, и Великому повелителю это не понравилось.

— Что ж, — сказала она, вставая, — поступай как знаешь, а я поищу развлечение на вечерок.

Голос ее прозвучал прохладно. Похоже, их альянс висел на волоске. Надо бы его упрочить. Грендаль открылась воле Великого повелителя и содрогнулась в экстазе, приняв его власть, его страсть, саму его суть, чье бушующее пламя опьяняло куда сильнее Единой Силы, но грозило пожрать Грендаль целиком. Переполняясь Истинной Силой, она была в состоянии направить лишь тонкую ее струйку. Этой способностью одарил ее Моридин. Нет, не он, а сам Великий повелитель. Даже в мыслях не следует ассоциировать их друг с другом. Сейчас Моридин был Ни’блисом, но лишь до поры до времени.