Кенн беззвучно зашлепал губами. Он понимал: если жилище лорда будет покрыто черепицей, все захотят последовать его примеру.

— Я с удовольствием тебя послушала, — продолжала Фэйли, — но уверена, что ты предпочтешь закончить крышу, а не тратить время на разговоры, пусть даже и очень интересные.

Кенн поджал губы, и глаза его сердито блеснули. Он поклонился — не так низко, как в начале беседы, сдавленно пробормотал что-то — разобрать удалось только «миледи» — и вышел, постукивая посохом о голый пол.

И на такую чушь приходится тратить время. Нет уж, в следующий раз пусть Перрин сам отдувается.

Правда, другие обращения оказались не такими вздорными. Женщина, видать некогда упитанная, поскольку выцветшее платье висело на ней мешком, беженка с мыса Томан, что за равниной Алмот, заявила, что знает толк в травах и лечебных снадобьях. Неуклюжий верзила Джон Айеллин, все время потиравший потеющую лысину, и сухопарый Тэд Торфинн, теребивший отвороты кафтана, вынесли на суд Фэйли спор о меже. Двое смуглых доманийцев с коротко подстриженными бородками оказались рудознатцами. Они заявили, что по пути приметили в горах признаки, указывающие на близость месторождений золота и серебра. И железа, хотя оно интересовало их меньше. И наконец, жилистая тарабонка с худощавым лицом, укрытым прозрачной вуалью, и со светлыми волосами, заплетенными во множество косичек, сообщила, что умеет ткать ковры и знает, как изготовить нужный для этого ткацкий станок.

Травницу Фэйли направила в распоряжение здешнего Круга женщин, — если Эспара Соман и впрямь понимает в этом деле, ее определят в помощницы к одной из Мудрых. Нынче, когда люди прибывали отовсюду и многие из них после долгого, трудного пути нуждались в лечении и уходе, почти все Мудрые в Двуречье обзавелись помощницами. Может, Эспара рассчитывала на что-то большее, но главное — начать, а остальное зависит от тебя самой. С помощью нескольких наводящих вопросов Фэйли выяснила, что ни Тэд, ни Джон не помнят точно, где пролегала межа, потому как унаследовали этот спор от родителей, и велела им прийти к соглашению, да и покончить дело миром. Как видно, оба считали, что так решил бы и Совет, потому и не обращались туда так долго, предпочитая спорить да препираться.

Прочие получили разрешение заниматься тем, о чем просили. По существу, особой надобности в таком разрешении не было, но Фэйли полагала, что им не повредит с самого начала усвоить, кто здесь правит. За свое дозволение и кошель серебра, что ссудила для закупки припасов, Фэйли заручилась обещанием доманийских рудознатцев выплачивать Перрину десятину с добытого ими золота и серебра. Кроме того, они обещали отметить расположение всех месторождений железа. Перрину история с десятиной наверняка не понравилась бы, но Фэйли смотрела на вещи трезво. Двуреченцы давно забыли о том, что такое налоги, но лорду — чтобы он исполнял то, что требуется от лорда, — необходимы деньги. Железо же сейчас будет очень кстати — не меньше, чем золото. Ну а насчет Лиалы Мосрары все ясно. Если тарабонка прихвастнула, то скоро сама и прогорит, а вот если сказала правду… Трое ткачей уже обещали, что на следующий год смогут предложить байрлонским купцам не только необработанную шерсть, но и кое-что получше. Продажа хороших ковров тоже сулила Двуречью немалую прибыль. Мастерица заверила, что пришлет в манор лучшие свои изделия, и Фэйли согласилась принять этот дар, удостоив тарабонку милостивого кивка. Может, та получит и еще что-нибудь, но только после того, как Фэйли увидит обещанные ковры своими глазами. По ее мнению, полы в маноре и впрямь следовало застелить коврами. В целом как будто все остались довольны. Даже Джон и Тэд.

Когда тарабонка, кланяясь, попятилась к выходу, а Фэйли, обрадованная окончанием аудиенции, уже встала с кресла, в дальнем конце зала, из бокового коридорчика — таких было два, по обе стороны камина, — появились четыре женщины в плотных, темных двуреченских платьях. Все они изрядно потели. Дейз Конгар, не уступающая ростом любому мужчине и многих превосходившая шириной плеч, была на голову выше остальных Мудрых. Она устремилась вперед, желая показать, что здесь, близ ее деревни, первенство принадлежит ей. Седовласая, но стройная Эдель Гаэлин из Сторожевого Холма держалась напряженно и прямо, всем своим видом показывая, что возраст и долгие годы пребывания в должности Мудрой дают ей преимущество перед Дейз. Круглолицая Элвин Тарон, Мудрая из Дивен Райд, ростом была ниже всех. С лица этой женщины никогда, даже если ей приходилось заставлять людей делать то, чего им вовсе не хотелось, не сходила добродушная материнская улыбка. Последней шла Милла ал’Азар из Таренского Перевоза, самая молодая из четырех. Эдель она едва ли не годилась в дочери и среди прочих держалась не совсем уверенно.

Фэйли осталась стоять, медленно обмахивалась веером. Ей очень захотелось, чтобы сейчас рядом оказался Перрин. Очень. Каждая из этих женщин пользовалась в своей деревне не меньшим влиянием, чем мэр, а в некоторых отношениях даже большим. С ними нельзя вести себя как с простыми просительницами, и это усложняло дело. При Перрине они смущались, словно девчонки, глупо улыбались и думали только о том, как бы ему угодить, но с ней… В Двуречье веками не было своей знати, а чиновников правившей в Кэймлине королевы здесь не видели на протяжении семи поколений. Все местные жители, включая и этих четырех женщин, понятия не имели, как следует держаться с лордами и леди, и только начинали осваивать эту науку. Порой они забывали, что Фэйли — леди, и видели в ней лишь молодую женщину, на свадьбе у которой Дейз распоряжалась всего несколько месяцев назад. Они могли кланяться и повторять: «да, миледи», «разумеется, миледи» — и вдруг ни с того ни с сего принимались поучать ее, не видя в этом ничего особенного. «Все, Перрин, с меня хватит», — подумала Фэйли.

Сейчас они приседали в реверансах — как умели — и наперебой приветствовали ее:

— Свет да осияет вас, леди Фэйли.

Однако Дейз, еще не успев выпрямиться, заговорила о деле, видимо решив, что с любезностями покончено. Тон ее был вроде бы и учтив, но она словно хотела сказать: «Хочешь не хочешь, а выслушать меня тебе придется».

— Еще трое мальчишек сбежали, миледи. Дэв Айеллин, Ивин Финнгар и Элам Даутри. Сбежали поглядеть на мир, наслушавшись рассказов лорда Перрина.

Фэйли растерянно заморгала. Эта троица давно вышла из мальчишеского возраста. Дэв и Элам одних лет с Перрином, а Ивин — ненамного моложе самой Фэйли. К тому же двуреченская молодежь могла разузнать что-то о большом мире не только из скупых и немногословных рассказов ее мужа.

— Если желаете, я попрошу Перрина поговорить с вами.

Женщины заерзали и засуетились. Дейз оглянулась, будто ожидала, что он вот-вот появится, Эдель и Милла непроизвольно принялись расправлять юбки, а Элвин перебросила через плечо и поправила косу. Неожиданно они осознали, что делают, и замерли, стараясь не глядеть друг на друга. И на Фэйли. Единственное преимущество Фэйли перед ними заключалось в том, что все они терялись перед ее мужем и прекрасно это знали. Сколько раз она видела, как после встречи с Перрином та или иная женщина убеждала себя, что никогда больше такое не повторится; сколько раз она видела, как при одном его виде подобная решительность куда-то улетучивается. И никто из них не был до конца уверен, с кем проще иметь дело — с Перрином или же с Фэйли.

— Не стоит его беспокоить по пустякам, — сказала Эдель. — Подумаешь, мальчишки сбежали. Досадная мелочь, и только. — Ее тон чуть больше походил на тот, который уместен в разговоре с леди, чем в случае Дейз.

Элвин добавила к словам Мудрой Сторожевого Холма улыбку, подобавшую скорее матери, которая разговаривает с дочуркой:

— Но раз уж мы здесь, дорогая, пожалуй, стоит поговорить и кое о чем поважнее. О воде. Многие встревожены.

— Дождя нет уже который месяц, — добавила Эдель, и Дейз кивнула.

На сей раз Фэйли прищурилась. Эти женщины достаточно умны, и уж им-то следовало знать, что тут Перрин ничего поделать не может.

— Источники еще не пересохли, к тому же Перрин велел вырыть еще несколько колодцев. — Вообще-то, он лишь предложил это, но между его предложением и приказом особой разницы не было. — И оросительные каналы из Мокрого леса будут прорыты задолго до сева. — Это было ее затеей. В Салдэйе орошалась добрая половина полей, а в здешних краях о таком никто и не слыхивал. — Конечно, каналы роют только на всякий случай. Рано или поздно дожди все равно пойдут.

Дейз снова кивнула, а за ней и Элвин с Эдель. Все это они знали не хуже Фэйли.

— Дело не в дожде, — пробормотала Милла. — То есть я хочу сказать, не совсем в дожде. Нынче у нас не просто засуха. То, что сейчас творится, неестественно. Ни одна из нас не может слушать ветер.

Остальные Мудрые насупились, по-видимому решив, что она сболтнула лишнее. Считалось, что Мудрые умеют предсказывать погоду, слушая ветер, — во всяком случае, так утверждали они сами.

Милла понурилась, но упрямо продолжала:

— Не можем, и все! Вместо этого приходится смотреть на облака, следить за птицами, и муравьями, и гусеницами, и… — Она глубоко вздохнула и выпрямилась, но по-прежнему старалась не встречаться взглядом с другими Мудрыми.